Небольшие, большей частью деревянные, здания складов и казарм скрылись за стеной разрывов более чем сотни бомб, чтобы вскорости представить ошарашенным взглядам людей картину смерти и разрушений. Конечно, далеко не все бомбы угодили в здания. Большая их часть разорвались на земле, но даже тех немногих единиц попавших точно в цель хватило, чтобы причинить весьма немалый урон. Три казармы оказались почти полностью разрушены, погребя под руинами свыше полутысячи человек. Еще с десяток зданий украсились многочисленными осколочными пробоинами снаружи и лужами крови внутри — некоторое количество из тысяч разлетевшихся в разные стороны осколков нашли свои жертвы в переполненных казармах. Склады тоже пострадали. Некоторые оказались просто разбиты, а хранимое в них имущество разбросало по ближайшим окрестностям, другие загорелись, и занявшийся огонь даже не думал утихать. Второй налет состоялся уже через три часа. Восьмерка бомбардировщиков вновь обрушила свой смертоносный груз на здания казарм, обеспечив пожарным командам и медикам новый фронт работ.
В течение последующих пяти дней У-3, как по расписанию, трижды в день наведывалась в Перемышль, сравнивая с землей все новые склады, конюшни и казармы. Всего за неделю защитники крепости потеряла свыше четырех тысяч убитыми и ранеными, а тех, кому повезло уцелеть, приходилось распихивать по фортам и казематам из ставших смертельно опасными для проживания казарм. Все попытки сбить русские аэропланы из винтовок и пулеметов, путем ведения залповой стрельбы, так ни к чему и не привели, поскольку русские бомбили цели по всей территории укрепрайона, и подгадать их появление в том или ином месте, пока не представлялось возможным. Да и многие солдаты предпочитали залезть поглубже под землю, нежели вести огонь из винтовки, когда с неба начинали сыпаться бомбы. Но первые отряды раннего предупреждения уже начали формировать, используя имеющиеся линии полевых телефонов.
В целях противодействия налетам попытались было применить аэростаты воздухоплавательной роты, но они не смогли подняться на высоту, с которой действовали большие русские аэропланы, а вскоре и вовсе оказались уничтожены прямо на земле во время налета двух дюжин легких бомбардировщиков. Потому вскоре из крепости было отослано сообщение с просьбой вернуть авиационные роты, ранее действовавшие с крепостного аэродрома расположенного в Журавице. К тому моменту из дюжины аэропланов 11-й и 14-й рот в строю оставалось лишь десять машин, но все они относились уже к новейшему типу Альбатрос В1 и весьма неплохо показали себя с начала боевых действий, хоть ряд машин и были сбиты в боях с русскими аэропланами вооруженными пулеметами. Поскольку ангары, запасы топлива и масла оставались в крепости еще со времен осенних боев, требовалось лишь перегнать сами аэропланы, что для набравших немалый опыт длительных разведывательных вылетов пилотов этих рот было вполне по силам.
Всевозможные согласования затянулись еще на неделю, в течение которой русские беспрепятственно продолжали наносить бомбовые удары, раз за разом уничтожая солдат и припасы австрийских войск. Но уже 10 декабря стоило восьмерке жутких русских аэропланов вновь показаться на горизонте, как по телефонным проводам пошел сигнал вызова, и на крепостном аэродроме раздался звонок.
Капитан Жемо Кара проверил, достаточно ли легко выходит из кобуры его штейер и насколько удобно доставать из подсумка обоймы с патронами, после чего поинтересовался у своего наблюдателя готов ли тот к вылету. По сравнению с Пфейльфлигером, с которыми 14-я рота начала войну, и которые все были потеряны в боях и авариях, его новый Альбатрос В1 являлся превосходной и весьма надежной машиной. Вот только он оставался все тем же разведчиком и не нес никакого вооружения в отличие от некоторых аэропланов русских, с которыми им пришлось столкнуться еще в августе. Потому для противодействия вражеским аэропланам наблюдателям выдавались карабины, а пилотам надлежало вести огонь из личного оружия.
Один раз он уже смог наблюдать строй русских бомбардировщиков и по достоинству оценил размеры этих машин. Сбить такую громадину из карабина или пистолета нечего было и мечтать, но иных способов противодействия, за исключением разве что тарана, никто придумать так и не смог. Потому их роль заключалась лишь в том, чтобы помешать русским отбомбиться по намеченной цели и заставить уйти восвояси.
Окинув взглядом всю свою роту, он махнул рукой и первым пошел на взлет. Русские аэропланы летали очень высоко и даже их новейшим Альбатросам требовалось более трети часа, чтобы забраться на нее, отчего следовало поторопиться, чтобы взлетающая следом 11-я рота тоже успела поучаствовать в будущем бое. Однако, не смотря на все усилия, как пилотов, так и техники, перехватить русские аэропланы до того, как они нанесут удар, не вышло. Сделав свое грязное дело, трехмоторные громадины, не меняя строя, начали медленный разворот на север и уже даже встали на курс к своему аэродрому, когда пять австрийских бипланов забрались на ту же высоту примерно в километре от их строя и начали сближение.
— Ракета! Красная ракета по правому борту! — закричал юркнувший в кабину стрелок.
— Иосиф, проверь. — тут же бросил второму пилоту напрягшийся Горшков. Красная ракета в их случае могла означать только появление воздушного противника, а таковых они не наблюдали с первого дня бомбежек. Отстегнув ремни, Башко подхватил бинокль и, оттеснив в сторону стрелка, юркнул в гнездо верхней пулеметной установки. — Австрийцы, Георгий Георгиевич! Десять бипланов! Подходят с юго-востока.
— Расстояние? — тут же уточнил не способный отвлечься от штурвала капитан.
— С полверсты будет.
— Сомкнуть строй! Выпускай сигнальные ракеты! — по причине отсутствия радиосвязи между машинами, подавать сигналы приходилось, либо жестами, либо с помощью ракетниц, для чего была изобретена простейшая азбука.
— Есть! — подхватив прикрепленную в держателе ракетницу и патронташ с ракетами, поручик вновь скрылся в пулеметном гнезде, и вскоре над командирской машиной взлетела серия из трех ракет. Удостоверившись, что все машины начали сближаться, формируя защитный строй, второй пилот уступил место стрелку и вернулся на свое место. — Все в порядке, Георгий Георгиевич. Все приняли сигнал.
— Попробовали бы они у меня не принять! — процедил сквозь стиснутые зубы командир корабля, понимавший, что от него теперь ничего не зависело. Теперь судьба их отряда находилась исключительно в руках воздушных стрелков и, естественно, госпожи удачи.
Имея совсем небольшое превосходство в скорости над бомбардировщиками, первая пятерка Альбатросов потратила почти пять минут, чтобы сократить дистанцию до противника с километра до сотни метров лишь для того, чтобы тут же быть обстрелянной из многочисленных пулеметов.
Сразу пять пулеметных очередей скрестились на ближайшей к русскому строю машине обер-лейтенанта Цулегера, отчего та мгновенно загорелась и, завалившись на правое крыло, свалилась в неуправляемый штопор. На долю экипажа капитана Кара у бортовых стрелков русских бомбардировщиков тоже нашлось немалое количество свинца. Весьма опасный для человеческого организма, особенно летящий со скоростью 750 метров в секунду, он тут же оборвал жизнь находившегося в передней кабине наблюдателя, попутно пробив масляный бак и радиатор системы охлаждения двигателя. С коптящим двигателем и парящим радиатором капитан тут же отвалил в сторону от оказавшегося невероятно зубастым противника и с постоянным снижением повел свою пострадавшую машину в сторону крепости. Увлекшись погоней, они сильно отдалились от внешнего пояса укреплений и давно находились над занятой противником территорией. Понадеявшись, что встречного потока морозного воздуха будет достаточно для частичного охлаждения двигателя, он лишь молился, чтобы в двигателе не закончилось масло, и тот не заглох, как это часто случалось на старых машинах его роты. Вслед за командиром ушли не солоно хлебавши и остальные аэропланы 14-й роты, отделавшиеся лишь несколькими пулевыми пробоинами в крыльях и фюзеляжах. Видя судьбу своих коллег, пилоты 11-й роты даже не рискнули приблизиться к русским аэропланам и вскоре повернули обратно на аэродром.
