Начал он свою речь эпически. Оглядел строй вытянувшихся в струнку и затаивших дыхание отроков и довольно усмехнулся:
— Вот! Можете, когда захотите! Слушайте сюда, шишки еловые! Говорю один раз, кто не запомнит, вспоминать будет уже при чистке нужников, пока слово в слово не повторит то, что я сейчас скажу, а нужники не засияют аки котлы, что у вашей Плавы на кухне. Всем ясно? Не слышу?
От дружного рева «Да!», прозвучавшего в полтора десятка глоток так, что собаки по всему посаду немедленно зашлись в ответ лаем, в некоторых курятниках по соседству всполошились куры, а какая-то баба, шедшая к колодцу мимо подворья, от неожиданности шлепнулась на стылую землю и заголосила с перепугу. Впрочем, Арсений распинался о том, что можно, а чего никак нельзя, хоть и подробно, и весьма образно, но недолго, так что соскучиться его аудитория не успела, а сказанное, надо полагать, запомнила. Наконец, четырнадцать мальчишек во главе с урядником вышли за ворота. О том, что произошло в дальнейшем, Мишка узнал позже в пересказе сразу из многих источников, так что картинка у него сложилась вполне объемная.
Туров, конечно, не Киев, но все-таки стольный град, и жизнь в нем совсем иная: и людей больше, и нравы и обычаи другие, так что не удивительно, что глаза у отроков сразу же стали разбегаться во все стороны. Все вокруг никак не походило на то привычное, что они раньше видели и знали: мельтешили коробейники с соблазнительной мелочевкой, от лотков с горячими пирогами неслись одуряющие запахи, в глазах рябило от незнакомого люда разного звания — от монахов до купчин с купчихами.
Отрокам, не понимавшим, как можно, чтобы пришлые свободно расхаживали, не вызывая удивления и вопросов аборигенов, казалось, что окружающие только на них и пялятся. Впрочем, они и не слишком далеко ушли от истины: взрослые разглядывали оружных отроков, неробкие городские девки с интересом стреляли глазами на хоть и мелковатых, но уж больно серьезных молодых воев. Мальчишки их возраста смотрели, напротив, с напускным пренебрежением, а то и презрительно сплевывая себе под ноги, но мало кому из них удавалось скрыть, что на самом-то деле и любопытно, а многим и завидно — как же, ровесники, а идут при оружии да в кольчуге. Все это кружило головы и без того невероятно гордым собой пацанам.
На торгу, правда, им пришлось испытать натуральные терзанья: казавшиеся еще полчаса назад богатством десять резан вдруг съежились и превратились почти в ничто. И не в дороговизне дело — слишком много оказалось вокруг соблазнов, и все хотелось попробовать, не только калачей на меду. Тут же и оружие продавалось, и снаряжение воинское, и еще много чего интересного…
А у многих дома и сестры, и матери остались — мальчишкам хотелось им чего-то этакого привезти, тем более, что вон какие развалы с лентами разноцветными, бусами, да прочей бабьей радостью — где такие увидишь? Вот бы гостинцев накупить, чтобы все увидели — воины вернулись, мужи смысленные, а не сопляки малолетние. Да разве много на десять резан купишь?
Впрочем, в отличие от буриданового осла, так и не справившегося с подобной нелегкой задачей, отроки Младшей стражи все-таки подумали-подумали, и решили взять для начала по медовому калачу, тем более, что красномордый продавец пообещал за полтора десятка цену скинуть и на скидку всем им еще и сбитня выставить.
Пока они, отойдя в сторонку, жевали сдобу да запивали сбитнем, к ним подошли несколько здешних парней, чувствовавших себя на торгу как дома. Обмен взглядами и взаимная оценка длились, пока не были съедены калачи, а потом последовало вечное, как мир, действо.
— Глянь-ка, Степка! Сопляки железками обвешались! — не обращаясь к чужакам, а словно сообщая своему приятелю занимательную новость, проговорил самый здоровый из городских. — Никак, в ратников играют?
— Угу… А мамки их куда смотрят? А то поцарапаются часом… — приятель заводилы, хоть и пониже его ростом, но пошире в плечах, сочувственно покивал головой. Отрокам Младшей стражи, которым Арсений на инструктаже особо отсоветовал затевать с туровскими свары, ибо последствия могут оказаться весьма неприятными, а уж в увольнительную после этого попасть и думать забудут, встревать в драку очень не хотелось. Потому первый выпад они пропустили, словно не заметив, хотя чего стоило мальчишкам сдержаться, сказать могли только они сами — наверняка зубами скрипели.
Но зачинщики-то как раз и провоцировали чужаков, уверенные в своем превосходстве, да и не привыкли, похоже, чтобы их слова мимо ушей прокатывали. Впрочем, и наглости им это добавило, так как сдержанность пришлых отроков туровские ошибочно приняли за слабость. Не они первые, не они последние.
— Ну, ты! Дай-ка стрелялку глянуть… — вожак местных нахально ухватился за самострел ближайшего к нему отрока и в следующее мгновение корчился, хватая ртом воздух после проведенной двойки по печени и плавающим ребрам. Это удар в Академии ставил Андрей Немой, так что провел его Федька Рыжий чисто.
— Чужое оружие лапать не смей! У нас за такое и руки оттяпать могут, — наставительно, словно последнему сопляку, пояснил Федька, даже не сбивший в процессе «воспитания» дыхание.
Аборигены чувствовали себя вполне уверенно и не ожидали такого быстрого и жесткого отпора, но, надо отдать им должное, сориентировались быстро, и в следующий миг над торговой площадью разнесся неизменный со времен каменного века клич:
— Пришлые наших бьют!
Призыв, близкий сердцу любого мальчишки в возрасте от пяти до ста пяти лет, не остался без ответа, и отроки, моментально оказавшиеся в плотном окружении своих здешних ровесников, желающих помахать кулаками, поняли, что влипли именно туда, куда так не хотели. И дядька Арсений, как на грех, куда-то запропастился. Помощи и совета ждать неоткуда, за оружие браться нельзя — тогда точно смерть, да и не в бою — за одну попытку придется платить немалую виру. Хорошо, если кости не поломают.
Может, и впрямь этим бы все кончилось, да, видно, у местного заводилы гонор взыграл — надо было поднимать свой авторитет после позора. Это и выручило.
— Стоять! — недовольно обернулся он к своим приятелям. — Чего орали? Сами разберемся. Степка, не пускай никого в круг! Я сам с этим… — боль в ребрах его уже отпустила, и продышаться он успел. Да и бил Федька «не на поражение, а на поучение», как говаривал в таких случаях наставник Филимон.
Круг образовался сам собой. Урядник, видя, что драки не избежать, но есть надежда выйти из заварушки с честью, кивнул рыжему Федьке, и тот принялся стягивать перевязь с самострелом и болтами. Противник тоже расстегнул кожаный пояс с ножом, кошелем и прочим, что на нем висело, и передал Степке, но, к счастью, драке так и не суждено было начаться.
