— А не должна бы. — Гиздимея окинула его подозрительным взглядом. — Ужо трав к ней приложено изрядно, еще и наговоры.
— Да не так уж, чтоб сильно болит, — выкрутился Мозгляк. — Иногда побаливает.
— Пройдет, — убежденно заверила бабка. — Мое колдовство — крепкое. Кого ты там хотел заковать-то?
— Да вон этого. — Истома кивнул на Вятшу, незаметно для ведьмы показав тому кулак. — Ишь как зыркает.
— И вправду зыркает, — посмотрев на парня, согласилась Гиздимея. — Что ж… придется и впрямь заковать на ночь… Ох, годы мои годы… Опять кузню разжигать. Сам-то справишься ли?
— Справлюсь, матушка! — Истома едва сдержал рвущееся наружу ликование.
Проводив бабку до избы, кинулся к кузне. Враз раздул мехами огонь в горне, аж упарился. Выглянув, поманил пальцем Вятшу:
— А иди-тко сюда, голубок.
Парень нехотя подчинился, пошел, таща по земле колодку. Наклонив отрока, Истома ловко сковал ему руки, оттолкнул:
— Пшел прочь. Дружка своего пришли, да побыстрее. Промешкает — плетей получит изрядно.
— Не бил бы ты его, Истома. — Вятша оглянулся в дверях. — Издохнет скоро.
— Не бил… — проворчал Мозгляк. — Нешто можно вас не бить? А порядок как же? Ну, чего встал?
С тяжелым сердцем Вятша вышел из кузницы и, медленно переступая закованными в колодку, истертыми в кровь ногами, побрел к землянке. Раздувая меха, Истома Мозгляк с бьющимся сердцем дожидался Порубора. Ну, где же он? Где?
Порубор в это время, споткнувшись, лежал на земле у самой кузницы и, не в силах подняться, беззвучно плакал. Горячие слезы крупными каплями стекали по щекам его и падали в пыль.
Орудовавший у горна Истома, наконец, услыхал рыдания и, выскочив, волоком затащил отрока в кузню.
А в темной землянке вполголоса ругался Вятша. Еще бы — Истома Мозгляк был не так уж не прав, когда намекал ведьме о склонности парня к побегу. И в самом деле, Вятша давно убежал бы, несмотря на ошейник и цепи, будь он один. Вот только колодка сильно смущала. Ну так что колодка? Выбрать момент, перед работой или сразу после, оттолкнуть в сторону Истому, да рвануть куда глаза глядят изо всех сил.
Две вещи останавливали пока Вятшу, одна из них — бабкино черное колдовство — перед глазами до сих пор стояли извивающиеся змеи. Нет, не хотел отрок такой лютой смерти! Другая, вернее, другой — Порубор-отрок. Вот уж он точно не сможет бежать неизвестно куда. А если погоня?
Порубор еле волочит ноги, исхудал весь, иссох, изрыдался, вот-вот помрет. Бросить его? Вятша не ответил бы даже самому себе, почему он не мог поступить так. Даже не помнил, с каких пор привязался к отроку, как к родному, ощущая его своим младшим братом, самым настоящим родичем. Не помнил. Но братом ощущал — точно! И бросить его не мог. Правда, это всего лишь означало, что побег нужно организовать более продуманно, хитро. Вятша даже переговорил на эту тему с Порубором, и тот согласился — ну а что им еще оставалось делать? Загибаться от непосильного труда, работая на колдунью с раннего утра до позднего вечера?
Вятша видел, что друг его — не друг даже, брат! — хорошо понимал это. Видел. Но видел и другое — не выдюжить долгого пути Порубору, слишком уж слаб. Слаб. Слаб, чтоб идти. Раздобыть бы где-нибудь лошадь, — жаль, у колдуньи их нет, одни быки да коровы. На корове же не поедешь? Не поедешь. А если… Плот! Вятша чуть не вскрикнул от радости. Ну, конечно же, плот! Ведь здесь где-то рядом река. Только прихватить с собой инструменты, хотя бы топор, да веревки — связать. А там — вниз по течению, как говорил Порубор — прямиком до Киева. Может, завтра и попробовать? Как пойдут снова на глину… Скорей бы уж Порубор вернулся из кузницы. Пусть сразу спит — копит назавтра силы.
Втащив упавшего парня, Истома посадил его на пол, прислонив спиной к стенке. Легонько похлопал по щекам:
— Жив ли, паря?
Отрок молча качнул головой.
— Матка ошейники расковывать умела, — оглядываясь, тихо сообщил Мозгляк. — Я покажу как. Молот удержать сможешь?
— Попробую, — сглотнув слюну, кивнул Порубор.
— Тогда вставай, не сиди.
— Так, дядько, колодка ж мешает.
— Ништо. Потихоньку иди… во-от.
Взяв раскаленный в горне прут специальными клещами, Истома протянул их парню и положил голову на наковальню, стараясь, чтоб кольцо ошейника пришлось как раз посередине.
— Шпынь видишь?
— Угу.
— Вставляй в него шкворень и бей посильней, да смотри не промахнись!
Порубор так и сделал. Вернее, попытался сделать, только промазал — попал молотом по наковальне и испуганно выронил его из рук прямо на ногу Истоме.
Тот взвыл, но тут же заткнулся, яростно вращая глазами, и, поднявшись, отвесил отроку смачный подзатыльник:
— У, тетеря! Давай еще пытайся… Да смотри у меня!
Со второго раза получилось. Со скрежетом поддавшись, вылетел из пазов ошейника соединительный шкив и, тихонько звякнув, упал возле наковальни.
Сняв ошейник, Истома прислушался — снаружи было тихо. Даже собаки не брехали — был у ведьмы пес, да вот сдох недавно, гнилого мясца сожрав. Аль специально отравил его Корислав, бежать готовясь, — кто теперь знает? Главное — не было пса, и это вселяло хоть какую-то уверенность в задуманном предприятии.
Мозгляк перевел взгляд на отрока, усмехнулся:
— Ну, теперь ты. — Он кивнул на наковальню.
Однако Порубор что-то не очень торопился подставлять шею. Пятясь, глядел недоверчиво карими своими большими глазами.
Истома шел на него с молотом в руках.
— Т-ты… ты что это задумал, дядько? — Отрок взглянул Истоме в лицо, красное от жаркого пламени горна. И в глазах Мозгляка, прищуренных и тоже красных, увидел вдруг свою близкую смерть.
Подойдя ближе, Истома поднял молот… Резко отпрянув в сторону, отрок схватил щипцы с раскаленным шкворнем.
— Не подходи, дядько, — с неожиданной твердостью в голосе глухо произнес он.
Истома замер. Только этого ему еще не хватало… впрочем…
— Не подходить, говоришь? — опуская кувалду, ухмыльнулся он. — Ну, как знаешь. Хочешь ходить в ошейнике — ходи. Жди тогда — позову хозяйку…
Не слушая ответа, Истома выбежал из кузни и исчез в ночном сумраке. Куда направлялся он? Куда-нибудь подальше отсюда. Ошейника — приметы — теперь не было, даже, кажется, без него и дышалось легче. Хорошо, бабка не догадалась вместо ошейника ставить клейма где-нибудь на видном месте, к примеру на лбу иль на щеках. Дура. Впрочем, по здравом размышлении — не такая уж и дура, просто чересчур осторожная. Убьют кого мужики аль она сама — ну, как какой-нибудь заезжий тиун-крючкотворец о трупе прознает? Чей, скажет, мертвяк? Кто убил, да зачем? Ах, тут на нем клеймо имеется? Гиздимея-людица — хозяйка. Угу. А кабальная грамота у этой Гиздимеи есть? Нету? А виру она уплатить не хочет? Ах, не хочет? Тогда на правеж ее, к князю!
