- Я не шучу.
Генрих искоса взглянул на историка. Тот и правда не улыбался.
- Знаете, герр Хирт, я пойду. Благодарю за помощь...
- Сядьте и помолчите. А еще подумайте головой. История закрепляется через текст. Поэтому Сельма выбрала королевского биографа и хрониста. Но и у вас кое-что имеется, - старик сгреб со стола листы, потряс ими в воздухе. - Ключевой текст из прежней реальности. А также его автор собственной персоной.
- Да, все правильно. Но...
- Молодой человек, - устало вздохнул хозяин, - я же объяснил вам, что жизнь моя потеряла смысл. Кроме того, я и так могу помереть в любую минуту. Так зачем бессмысленно коптить небо, если есть шанс сделать что-то по-настоящему важное? Я пребываю в здравом уме и могу принимать решения. А еще я очень хочу, чтобы в моей столице больше не падали с небес дирижабли.
- Слушайте, Хирт, - рассердился Генрих, - хватит городить чушь. Вы же, в самом деле, не думаете, что я вспорю вам горло и устрою на столе пляски с бубном?
- Нет, не думаю. Бубна я при вас не заметил. Придется обойтись без него.
Старик оживился, глаза у него блестели. Достав еще одну стопку, он взял бутылку и пояснил со смешком:
- Я знал, что достойный повод найдется. Совесть чиста, здоровье мне уже не понадобится. Так что доктора не осудят.
- Нет, - сказал Генрих. - Нет. Я даже не знаю, как это делается...
- Используйте свет, как делала Сельма. Импровизируйте.
- Да поймите же! Если я вас убью... Вот черт, не верится даже, что я сказал это вслух... Безумие какое-то... В общем, это все равно не поможет! Я просто не понимаю, куда направить поток! Потому что так и не выяснил, что именно Сельма сдвинула в прошлом! Как мне исправить то, чего я даже не вижу?
- Ну тогда соберите мою... не знаю, как это правильно называется... энергию, что ли? Ладно, без разницы, пусть будет энергия. Соберите и храните ее, пока не разберетесь во всем. А в нужный момент используйте. Это ведь выполнимо?
- Да, - машинально ответил Генрих, - накопитель у меня есть... Ну вот, мы уже обсуждаем технические подробности! Как будто по остальным пунктам договорились...
- Тише, тише, - старик выставил перед собой ладонь. - Не надо кричать, а то прибежит слуга. Он у меня чересчур заботливый. Давайте выпьем и сделаем передышку. Вы ведь еще не рассказали мне самое интересное. Каков он - железный век? Как живется в том мире, где история пошла по-другому? Я должен это услышать и просто сгораю от нетерпения. Вы же не лишите меня этого удовольствия?
Старик, похожий на облезлого ворона, сидел в уютном кресле и слушал, как Генрих рассказывает о машинах и 'перекройке'. Да и весь дом, казалось, благоговейно замер, боясь пропустить хоть слово. Не скрипели старые половицы, ветер затих в трубе, присмирели голуби на карнизах. День умирал. Бутылка пустела.
- Благодарю, - произнес хозяин, когда Генрих умолк. - Это был поистине королевский подарок. О таком мечтает любой историк, но повезло только мне. Может, я просто самый достойный? Шучу, конечно.
- У вас, наверно, будут вопросы? Я говорил сумбурно...
- О, у меня десятки вопросов, сотни! Но я не буду их задавать. Иначе, спросив об одном, перескочу на другое, потом на третье, и этому не будет конца. А у нас ведь еще осталось незавершенное дело.
- Я не могу, - сказал Генрих.
- Можете. Доставайте свой накопитель.
Дрожащими пальцами Генрих извлек из кармана стеклянный цилиндрик, купленный в лавке. Сжал его в кулаке, как рукоять ножа. Поднялся, обошел стол и пробормотал:
- Я должен начертить руну.
Историк молча кивнул. Руна тиваз, которую Генрих вывел над его переносицей, в старшем алфавите была семнадцатой. Символ борьбы и победы, отождествляемый с Тюром - воинственным обитателем скандинавского пантеона. Генрих мельком подумал, что ассоциация более чем уместна. Чтобы одолеть Сельму, потребуются поистине сверхчеловеческие умения.
Цилиндрик в кулаке замерцал. Темный свет, стекая с него, твердел, будто лезвие из обсидиана. Генрих поднял глаза.
- Смелее, - сказал старик.
Генрих с размаху вогнал лезвие ему в грудь.
Клинок вошел в тело почти без сопротивления. Судорожно всхлипнув, старик застыл с полуоткрытым ртом. Вместо крови из-под ножа начало расползаться пятно мерцающей изморози. Мертвец, вцепившийся в подлокотники кресла, терял человеческие черты, превращаясь в безликую чернильно-ледяную фигуру. Только глаза-стекляшки неприятно белели в сумерках.
Генрих попытался выдернуть нож, но тот не поддавался - вмерз намертво. Пальцы соскальзывали. Генрих вцепился крепче и ощутил, как цилиндрик меняет форму, подлаживаясь под изгибы ладони и удлиняясь. Теперь это была уже не безделушка из лавки, а добротная кинжальная рукоять.
Вдохнув поглубже, он дернул изо всех сил.
Раздался стеклянный хруст. Тонкие трещины, прихотливо ветвясь, метнулись по поверхности изваяния. На миг повисла звонкая тишина, а потом глыба льда рассыпалась на осколки, будто вместе с лезвием Генрих выдрал тот невидимый стержень, на котором она держалась. Будто он, Генрих, забрал у мертвеца его суть.
Осколки дробились, падая на пол. Резкий запах заполнил комнату. Казалось, где-то рядом сгнила охапка чертополоха, а потом ее прихватил мороз.
Вонь эта повлияла на восприятие Генриха, как дурман. Перед глазами все подернулось рябью, и кабинет стал пещерой с высоким сводом. Ледяное крошево на полу сменилось тлеющими угольями. Шкафы и кресла исчезли, а стол трансформировался не то в громадную наковальню, не то в алтарь с железной плитой. Из всех предметов на нем осталась лишь рукопись.
Угли с каждой секундой светились ярче. Генрих знал, что от них идет нестерпимый жар, но сам почему-то его не чувствовал, словно был бестелесным духом. Плита раскалилась в считанные секунды. Бумага вспыхнула, листы чернели и съеживались. Отсветы ложились на стены. Повинуясь наитью, Генрих сунул клинок в огонь. Темное лезвие, принимая в себя сгорающую историю, наливалось багровой злостью.
Когда рукопись догорела, воздух над 'алтарем' колыхнулся, и очертания пещеры расплылись. Генрих опять стоял в кабинете, а вместо клинка в руке был зажат стеклянный цилиндр, наполненный темным светом. Кресло, где прежде сидел хозяин, письменный стол и паркет вокруг были покрыты слоем золы.
Защитные символы на коже у Генриха жгуче саднили, и это радовало - боль немного отвлекала от осознания того факта, что он только что убил человека. Наверно, лишь благодаря этим рунам он до сих пор умудрялся сдерживать приступы тошноты.
Взяв со стола бутылку, Генрих с облегчением обнаружил, что там что-то еще осталось, и присосался к горлышку. Допил, перевел дыхание и шагнул за порог. Теперь надо было найти слугу и сделать так, чтобы тот забыл визитера.
