Климовна, — пока еще не понимая подвоха, ответил я.
— Крамской, у тебя совесть есть вообще?! — напустилась на меня Марина Климовна.
— Эээ… А что случилось-то? — я осмотрел собравшихся. — Ну да, я знаю, что это такое. Некоторые люди курят. Моя-то совесть тут при чем? Я же их не заставляю?
— Сережа, скажи нам еще раз, где ты взял эту гадость? — Марина Климовна повернулась к Серому.
— Я купил их у него, — едва слышно пробормотал Серый, не глядя на меня.
— У кого ты их купил? — требовательно вопросила Марина Климовна.
— У Крамского, — еще тише проговорил Серый.
— Серьезно? — я чуть не заржал. — Серый, что это еще за фантазии?
— А ты молчи, когда тебя не спрашивают! — прикрикнул кучерявый.
— Почему это я должен молчать, когда он врет? — спросил я.
— Лучше подумай о своем поведении, Крамской! — Марина Климона встала. — Сережа, расскажи нам, как все было!
— Ну… — Серый бросил на меня испуганный взгляд. — Я гулял. Зашел за столовую… А там он с пацанами курит. Они сказали, что если я хочу доказать, что я взрослый, то я тоже должен закурить. А я сказал, что у меня нет сигарет. И тогда он говори, что может мне продать. За двадцать копеек. Я согласился.
— Сережа, ты же понимаешь, что курение не делает тебя взрослым? — вкрадчиво сказала Марина Климовна.
— Понимаю… — прошептал Серый.
— Тогда почему ты купил у Крамского сигареты? — спросила она.
— Почему ты врешь, что купил у Крамского сигареты, — уточнил я.
— Помолчи, Крамской! — прикрикнул кучерявый. — Говорить будешь, когда тебя спросят!
— Я буду говорить, когда считаю нужным! — сказал я. — Серый врет как сивый мерин!
— Выбирай выражения, ты! — вступил в разговор белобрысый. — Спекулирует сигаретами, еще и хамит! Очень ему надо наговаривать на тебя!
— То есть, вы уже решили, что я виновен? — я иронично приподнял бровь. — А если я приду завтра и скажу, что кто-нибудь письки на заборе рисует, вы просто так мне поверите и накажете того парня? Просто по моим словам?
— Твоим словам теперь не так-то просто поверить, — язвительно бросила Марина Климовна. — Вечно ты…
— Вечно я — что? — хмыкнул я.
— Сначала ты дерешься, потом какая-то странная история с дымовыми шашками… — сказал белобрысый.
— Вы серьезно вообще? — я снова чуть не заржал. — Вообще-то, у меня просто кровь из носа пошла, а дымовые шашки мне Мусатов подбросил.
— Тогда объясни, почему другие не попадают в такие ситуации, Крамской? — Марина Климовна остановилась передо мной и уперла руки в бока.
— Понятно, ложечки нашли — осадочек остался, — тихо проговорил я себе под нос.
— Что ты там бормочешь? — Марина Климовна грозно нависла надо мной.
— Вы просто светоч справедливых суждений, Марина Климовна, — сказал я, мысленно подняв табличку «сарказм».
— Шуточки, значит, шутим, Крамской? — на шее старшей пионервожатой проступили красные пятна. — Весело тебе, значит?! Ты хоть понимаешь, насколько сейчас серьезно твое положение? Вообще-то я обязана вызвать участкового!
— Ну так вызывайте, чего вы на меня-то кричите? — я пожал плечами. — Вы же меня в преступлении обвиняете, ну так и пусть милиция разбирается…
— Паша, ну что я тебе говорила? — Марина Климовна с тоской посмотрела на кучерявого. — Похоже, надо собирать совет дружины и ставить вопрос об исключении Крамского из лагеря…
— А обыск-то хоть в рюкзаке устраивать будете? — спросил я.
— Иди отсюда, Крамской, — прошипела Марина Климовна. — Хотела я с тобой по-хорошему поговорить, но по-хорошему ты не понимаешь. Завтра соберется совет дружины, изволь явиться.
«Яволь, майн фюрер!» — подумал я, но вслух говорить не стал. Мое мнение о педагогических талантах Марины Климовны упали еще ниже, чем были после истории с нашей газетой. Вот же дура-то…
— До свиданья, Марина Климовна, — вежливо сказал я, развернулся и вышел из ленинской комнаты. Успел услышать только, как все трое опять напустились на Серого с нотациями о вреде курения. Ну да, его гораздо интереснее прессовать, чем меня.
Я остановился на крыльце и огляделся. Вряд ли Серый по своей инициативе взялся на меня наговаривать. У отличного плана выдать меня за спекулянта сигаретами должен быть идейный вдохновитель. Толстый такий вдохновитель…
Ага!
Вот и вся остальная компашка!
Заседает чуть в стороне, за столиком возле библиотеки. Карточки какие-то разложили или открытки… И делают вид, что целиком и полностью поглощены созерцанием и перекладыванием этих штук из одной стопочки в другую. Бодя бросил взгляд в мою сторону, встретился со мной глазами и отвернулся, приняв подчеркнуто-равнодушный вид. Своим миньонам что-то прошептал, а когда те принялись крутить головами, злобно на них шикнул, и они снова вернулись к своим карточкам.
Дурацкая, на самом деле, ситуация.
Мне стопроцентно ясно, чьих рук это дело. Но доказать, что Серый меня оклеветал с подачи Боди я не смогу. Разве что Бодя сам сознается. Или, собственно, Серый. Чем больше буду пытаться оправдаться, тем более виноватым буду смотреться.
Вот соберется завтра совет дружины и решит единогласно, что меня надо исключить из лагеря. Просто потому что посмел не опускать глаза и не лопотать извинения, «он все не так понял» и «больше не повторится!»
Блин.
Ну вот реально, что вообще пионер в такой ситуации должен предпринять? Кроме очевидного — пойти к Надежде Юрьевне и изложить проблему? Но доказательств моей невиновности у меня и правда нет. Слово против слова. Только некоторые равнее других, потому что у Марины Климовны на меня зуб.
Когда я успел так выбесить старшую пионервожатую? Не хулиган ни разу, в каком-то смысле вообще тихоня…
— Кирюха,
