— Ты упрекал меня в терроре, — неожиданно тихо произнес Сталин, не проявляя признаков гнева. — Но не будь его, к Гитлеру переметнулись бы не два, а все двадцать миллионов. Тогда какова была бы для всех цена «такой победы»? В газовые камеры или рабство?! Это одно, но есть и другое. Танков выпущено много, но именно они должны были решить исход войны, а не человеческий фактор, тот маленький винтик, что может сломаться в любой машине. Отсюда и все наши действия…
Правда огорошила Андрея, если не сказать больше. Замкнутый круг — без террора тридцатых не было бы победы в сорок пятом, и, скорее всего, нацисты превратили бы побежденный, отшатнувшийся от коммунистических идей народ в бессловесный рабский скот.
— Хорошо, Андрей Иванович. Допустим, мы обуславливаем взаимные гарантии на основе французских, доводим количество сухопутных войск до минимального уровня, в сорок дивизий у вас и пятьдесят у нас. Флот и авиация без ограничений, как и торговля. Пусть к этому присоединятся все европейские страны. Но разве США откажутся от идеи установить новый мировой порядок? Да и господин Черчилль к миру отнюдь не стремится.
— Война с ними будет вестись до сорок пятого, а потом все — США создадут атомное оружие, я говорил, что они им стерли в Японии два города, а потому предлагаю объединить наши усилия! И тогда мы сделаем ее раньше и заставим их прекратить войну! Нужно только отказаться от мировой революции и строить социализм в наших странах, как и в Европе, исключительно мирными средствами! — Андрей говорил горячо, с напором. — Я прошу только одного и для своего наро…
— Хорошо, — задумчиво произнес Сталин и, как показалось Андрею, даже чуть подмигнул. — Закон о реабилитации казаков Калинин подпишет. Создадим войска с особым статусом, вернем землю. Кто не захочет обратно стать казаком — объясним по-товарищески. Кто будет препятствовать линии партии — станет троцкистом, ибо только этот предатель выступал за поголовное истребление казачества. Будем считать, что договорились?!
Бенгази
— Генерал, маршал Бальбо согласился на передачу вам под временное командование танковой дивизии «Ариетте». Она только что подошла от Триполи!
— Оставив половину своей техники на марше, господин фельдмаршал? Мне нужны еще одни сутки, чтобы привести ее в порядок, согласовать действия с итальянским генералом. Больше я ждать не буду — иначе итальянцы вообще откажутся от деблокирования Тобрука и будут ждать, пока не накопят еще одну стотысячную армию в дополнение к этим.
В голосе генерал-лейтенанта Роммеля звучало такое откровенное презрение к союзнику, что Кессельринг подумал, что с таким подходом трудно будет согласовать с итальянцами дальнейшие действия, но эту мысль решил не озвучивать — этого упрямца и хитреца вряд ли исправишь, а портить отношения с любимцем фюрера — то еще удовольствие.
— У вас хватит сил, чтобы отвлечь англичан от крепости? Может быть, лучше немного подождать до подхода второго танкового батальона вашей бригады?
— Я не собираюсь их отвлекать, господин фельдмаршал. — В голосе Роммеля прозвучала железная решимость. — Я их обойду и разгромлю! Здесь у меня шесть тысяч немецких солдат и полусотня танков и восемь тысяч итальянцев из «Ариетте» с сотней танков. Да в Тобруке полторы тысячи солдат майора фон Люка — остальные пятьдесят тысяч гарнизона могут обороняться в крепости, но к наступательным действиям не способны. Так что 16 тысяч солдат вполне достаточно для победы.
— Вы хотите их окружить, генерал? — Замысел показался дерзким. — Но у британцев две сильных дивизии, более тридцати тысяч солдат. Двойной перевес над вами!
— Я встречался с ними под Дюнкерком — противник храбрый, но их генералы ничего не понимают в танковой войне, так что надеюсь дать им запоминающийся урок. Но прошу вашей поддержки с воздуха. Если «штукас» расчистят дорогу, то полдела будет решено.
— Согласуйте со штабом фон Рихтгофена. Сам генерал прилетит из Сицилии вечером. У него в распоряжении неполная штурмовая эскадра, две истребительных авиагруппы и одна бомбардировочная. Две сотни боевых самолетов и еще столько же у итальянцев — вполне достаточная сила.
— Хорошо. — Роммель задумался на мгновение, решительно кивнул и, усмехнувшись, сказал: — Тогда приглашаю вас через десять дней посетить Тобрук, господин фельдмаршал!
Москва
В первый раз в жизни Андрей видел Красную площадь именно с Мавзолея Ленина, стоя рядом, плечо к плечу, со Сталиным.
На трибуне стояли и члены Политбюро с Молотовым во главе, и видные военачальники РККА, среди которых виднелся и командующий Киевским военным округом генерал армии Жуков. Актер Михаил Ульянов был удивительно, на него похож, когда играл маршала Победы в кинофильме «Освобождение».
И совсем рядышком пристроился Берия, в круглых очках — тут Родионов вспомнил «погибшего в автокатастрофе» от передозировки пуль Гиммлера, не к ночи будь помянут, — обер-палач рейха тоже любил подобные окуляры цеплять на свой нос.
Позвали на главную трибуну страны рейхсмаршала Геринга — тот прямо вырос на глазах после доверительного разговора со Сталиным. Кроме командующего люфтваффе, были приглашены и генерал-адмирал Лютьенс от кригсмарине, и фельдмаршал Браухич, командующий сухопутными войсками, а также фон Нейрат, удачно и плодотворно, после «накачки», закончивший переговоры с Молотовым.
— Сегодня для наших народов наступил новый день, товарищ фюрер!
Негромкий голос Сталина был полон редкой смеси — ехидства и теплоты. Андрей только улыбнулся в ответ и после паузы чуть слышно, только для вождя, произнес:
— Надеюсь, что навсегда. С врагами мы совместно покончим. И нам нечего делить!
— Теперь нечего, — столь же тихо сказал Сталин и отвернул голову, внимательно разглядывая ровные прямоугольники вытянувшихся войск.
Маршал Тимошенко, нарком обороны, только начал объезд, поздравляя и красуясь на великолепном вороном жеребце.
Красноармейцы дружно рявкали в ответ ему слитное «ура» и провожали глазами. Наконец всадники подскакали к трем «коробкам», что выделялись своей униформой.
У Родионова застыла душа — громкая лающая речь зольдатен ни в чем не уступала «хозяевам». Ставка на «лейб-штандарт» не подкачала — гвардейцы фюрера, принимавшие участие во всех парадах в рейхе, выглядели великолепно, разбитые на три «коробки», согласно надетому обмундированию. Они хорошо изображали победителей гнусно прославленного британского империализма, только что прибывшие с проклятого острова, столь ненавистного всем русским. Так и стояли — высокие и белокурые, чуть ли не на одно лицо, все эти «гренадеры, танкисты и моряки» — самозванцы липовые.