— Сукин сын даже в море вышел в турнирном до-спехе, — проворчал один из гоблинов. — Вот бы его за борт спихнуть!
— Есть лучшее средство, — сказал датчанин и направил на когг пару свободных бойцов.
Когда к кормовому возвышению подтащили резной деревянный ящик, немцы приуныли.
Сдаваться они, правда, не стали; только один раненый сложил руки на затылке и спустился в толпу врагов.
— Получайте, тупоголовые упрямцы! — крикнул Роде.
Залп органной пищали смел в море половину кнехтов вместе с изрешеченными щитами, клинки довершили остальное.
Целым и невредимым, по крайней мере на вид, казался капитан «Левиафана». Роже как раз отбился от двоих гоблинов, отогнав их на длину меча, и рывком прислонился к борту, отдыхая.
— Пора с ним кончать, — сказал Шон. — Майя…
— Не стану я в упор по контуженному стрелять, — задрала нос лучница. — Бери меч — и сам кончай с ним.
— Я на слабо давно не покупаюсь. — Ирландец сорвал с головы шлем и подшлемник, подставив ветру мокрую от пота рыжую шевелюру. — Любителей острых ощущений тут хоть отбавляй…
— Может, хватит, благородный рыцарь? — еще раз спросил Касртен Роде. — Не из мушкетонов же мне тебя расстреливать! Умей проигрывать…
Гуго рассмеялся и погрозил ему мечом.
— Чистый безумец, — поставил диагноз монах.
— Это сродни самоубийству, а самоубийство — большой грех.
Маня спокойно ходила по кормовому возвышению, едва не касаясь рыцаря, собирая свои и чужие стрелы. Была в ее поведении и определенная бравада, и толика провокации. Если бы рыцарю пришла в голову шальная мысль совершить тигриный прыжок и попытаться взять ее в заложники, Майя представляла, что именно станет делать. Все-таки — разряд по дзюдо…
Но Гуго не обращал на лучницу ни малейшего внимания, стараясь накопить силы для последней схватки.
— Давайте там его и оставим, — предложил Филька. — К вечеру он заржавеет, не сможет махать мечом, и мы вышвырнем его за борт.
— А как покарябает кого? — ответил вопросом на вопрос раненый гоблин, с ненавистью глядя на рыцаря. — Жаль, рука не работает — взял бы какую-нибудь открывашку типа моргенштерна, и добрался бы до розового мясца…
Рыцарь, похоже, успел отдохнуть и приободрился. Перестав жаться к борту, кавалер встал относительно прямо, опираясь на вонзенный в доски меч.
— Хорош, красавчик! — воскликнул гоблин. — Картина маслом и сыром — без фаустпатрона не подходить.
Роже поигрывая щитом, ждал нападения. Соболевский, кинув взгляд на измятый доспех Роже, надменно сплюнул и швырнул саблю в ножны.
— Меня засмеют на родной стороне за такую победу, — сказал он.
Карстен Роде попытался в очередной раз вступить с ливонцем в переговоры, но в ответ получил лишь проклятья и богохульную брань.
Тогда вперед шагнул Черный Хоббит.
На штурм «Левиафана» он пошел именно в том виде, за который получил свое прозвище: темная вороненая кольчуга из гройверных шайб до колен, глухой черный шлем-ведро с бутафорскими рогами, черный плащ с намалеванными черепами и костями за спиной.
— Что за оружие у тебя, рыцарь, — несколько опешил Роже, услышав, какую овацию устроили его сопернику победители.
— Сейчас узнаешь, консерва, — прорычал из под шлема Хоббит, поигрывая сплющенным с помощью молотка и газовой горелки трамвайным поручнем..
— Возьми щит и назови себя, — предложил Роже.
— Я воин из далекой страны Хоббитании, поставивший целью своей жизни опровергнуть ложь, распространяемую про нас людьми и эльфами.
— Я никогда не слыхал о такой стране, — сказал Роже.
— Не удивительно, консерва, книжки надо читать…
— В чем же состоит ложь и напраслина, возводимая на вас?
— Мы бреем ноги, причем очень даже часто.
— Какой странный обычай… Впрочем, пора начинать.
— Точно!
— Возьмешь ли ты, черный рыцарь, щит?
— А на фига он мне нужен?
Роже демонстративно отбросил свой треугольник с фамильным гербом.
— Болван, — прокомментировал ролевик и немедленно начал боевые действия.
Черный Хоббит совершил один из своих знаменитых бабуинских прыжков, приземлившись прямо напротив Роже, и принялся осыпать его ударами.
Вначале Роже пытался парировать их, но быстро понял, что лишится меча. Волшебное оружие врага переломит клинок как тростинку, случись рыцарю подставить его не очень удачно.
Тогда Роже попытался измотать врага, давая тому попадать в защищенные доспехом участки. Тактика, в общем, обычная для турниров в Ливонии, стала для Роже началом конца. Поручень проминал доспехи, срывал прочь, словно куски картона, наручи и поножи… Роже так били всего один раз — на околице деревни в ту памятную ночь, когда он сгубил свою душу.
Но разум рыцаря протестовал — там его колошматил целый поселок сервов, пиная деревянными башмаками, ударяя кулаками и палками…
Палками…
Ощущения в теле, вызываемые ударами трамвайным поручнем, были схожими.
— Железная палка, — прохрипел Роже наполненным кровью ртом. — Но что за сила у этого человека? Она же толщиной в руку!
Откуда бедному комтуру Ливонского Ордена знать о волшебно-легких, но прочных сплавах, что использовал трамвайный парк, облюбованный Черным Хоббитом?
Жуткое порождение конверсии, поручень весил не больше, чем картонный тубус, и имел прочность лобовой танковой брони.
Град ударов буквально превратил рыцаря в груду железа.
— Хватит, хоббит! — взмолилась Майка. — Остановите маньяка, у него башню сорвало!..
Шон и Филька повисли на плечах рычащего наследника кроткого Бильбо Бэггинса.
— Своеобразный поединок, — заметил Карстен Роде, а Ежи Соболевский задумчиво потрогал волшебное оружие победителя и ничего не сказал.
Майка склонилась над тем, что осталось от рыцаря Роже:
— Он дышит.
— Корабль наш, — негромко констатировал Берналь. — А Ливония лишилась всего своего флота!
Адашев. Сильвестров — двое приближенных царя во времена Казанских походах и начала Ливонской войны. Оба были, выражаясь на современном политологическом жаргоне, «голуби» и «реформаторы». Составляли вместе с князем Курбским, впоследствии предавшим страну, могучий триумвират. После открытой измены Курбского, а также ареста С. и А. царь полностью поручил управление страной своим верным слугам — опричникам. Группировка рода Плещеевых — самая влиятельная «ястребиная» прослойка русской «правящей элиты», опора опричнины.
Архангельский торговый путь — Ввиду отсутствия постоянной связи с Западной Европой через Балтийское море, сообщение через северные моря имело для России большое экономическое и политическое значение. Путь в Европу через Белое и Баренцево моря был издавна известен русским поморам, а вовсе не открыт английскими моряками, как это утверждается во многих английских источниках. Этим путем вместе с датским посольством плавал в Европу Истома Григорьев в конце XV в. Путешественники сели в устье Северной Двины на четыре судна и шли вдоль берегов Кольского полуострова и Скандинавии, добравшись до Бергена. Поход Истомы не был явлением исключительным. Тем же путем шел русский посол, направленный в Испанию, и некоторые другие русские люди. Русские путешественники характеризовали этот путь в северную Европу как более длинный, но и более безопасный. Вслед за английскими, в Белом море появились голландские корабли. Небольшое поселение в устье Северной Двины быстро выросло и стало городом Архангельском (1584 г.) — крупнейшим портом России в XVII веке. Во время Ливонской войны судоходство в Белом море получило большое развитие. Так как Вологодчина являлась «торговым сердцем Руси», ибо через нее шли древнейшие речные пути на север, то Иоанн Грозный даже решил было перенести туда столицу.
