Лангобард всегда принимал решения очень быстро.
Поворот на сто восемьдесят градусов, за спиной трепыхнулся на ветру багровый плащ, и кавалерия уже летит на раскинувшееся до горизонта море врага. Несколько сотен на сотню тысяч. Трубач надувает щеки, багровеет от усилия. "Все вперед!"
Колонна, ведомая Танкредом, послушно разворачивается и идет следом. За ней, не сбавив темп ни на долю мгновения, поворачивают остальные.
Еще несколько минут и исступленно орущее воинство врезается в так и не вышедших из холмов сельджуков. Кавалерия Боэмунда к тому мгновению уже опрокинула два родовых отряда из числа смельчаков, не привыкших смотреть за плечо, разметала как сухие листья наемных копейщиков из Египта, втоптала в землю отборную тысячу халебского ополчения.
Спешенные рыцари не ударили в грязь лицом. Пробивая чеканами доспехи, снося всадников вместе с лошадьми, скользя сквозь частокол копий мандражирующей пехоты, они шли вперед как раскаленный нож проходит масло.
Вот одно полотнище затрепетало и упало… Второе… Еще два флага с символами Аллаха Всемогущего, держателя миров, исчезли в людском водовороте.
У правого края запели дудки. Кто-то более сметливый, чем Кербога, пробует остановить разгон? Связать схваткой на две стороны, сбить кураж?!
Верно! Несколько сотен всадников в остроконечных шапках, вылетев из прохода между холмами, погоняли лошадей. Колонна уже ушла вперед. Сельджуки заходили с тыла.
Костя повернул ствол в сторону нового врага, нажал курок.
Боек сухо щелкнул… Дернул затвор, но патрон переклинило, намертво запечатав внутри.
– Захар, справа!
Пригодько, вооруженный двадцатизарядным Армалоном, даже не повернул головы.
– Захар, там кавалерия! Наших снесут!
Сибиряк лишь повел плечом. Не мешай, мол! Он всаживал пулю за пулей в тех, кто пробовал поднять знамя.
Сбоку подлетел рыцарь со знаками епископа на плече:
– Почему отстали? Почему в бой не идете? Отлучу!
Костя понял, что рядом с ним не рыцарь, а монах в полном снаряжении воина.
– Мы догоним.
– Те, кто будут последними, пройдут мимо Царствия небесного! Вперед! Вперед!
Приставшие к отряду франки, которым лишь коротко объяснили, что рыцари пробуют бить врага на расстоянии с помощью волшебных палок страны Цинь, согласно загудели.
– Мы идем!
Захар удовлетворенно хмыкнул, отщелкнул пустой магазин, и поднял голову:
– Что?
Малышев бросил взгляд направо. Клин сельджуков уже крушил отставших от "пелетона".
К монаху от города скакала целая кавалькада. В первом всаднике Малышев с удивлением узнал самого епископа. Адемар серьезно болел, едва мог ходить. Об участии его в сражении не могло быть и речи. Смерть вождя принесет куда больше паники, чем его изможденный вид.
– Ваше выс…
– Вперед, гнойные потроха! Вперед, не-то сам буду вас вешать! – лицо епископа полыхало гневом.
Их приняли за дезертиров.
Костя молча замотал винтовку в холстину, повесил ее за спину и вытянул меч. Захар последовал примеру.
– Туда!
Отряд, все три десятка человек, побежал.
Крики радости впереди сменились возгласами боли, лязгом, ржанием и хрипом. Тюрки догнали колонну. Аръергард остановился, принимая бой. Врезавшиеся в месиво первые ряды, не чувствуя за спиной поддержки, сбавили темп, стали оглядываться назад.
Нерв сражения задрожал, баланс качнулся.
Тимофей Михайлович устало протер глаза. Но видение не исчезло.
На стене, покрытой странной пленкой, бились и умирали. Два войска, в одном из которых легко узнавались недавние товарищи по походу, а во втором – степняки, сцепились у незнакомого города. Высоченные стены служили прекрасной защитой, но войска предпочли осаде кровопролитную схватку.
Пешие латиняне против бескрайнего моря всадников.
Заныло в груди.
– Что это?
Владыка так увлекся картинкой, что даже забыл про раскуренную трубку. Сладковатые клубы дыма подымались к потолку, сплетаясь в замысловатые узоры, укутывая лепнину и резьбу потолочных балок.
– Война…
Горовой потер щетину и уселся рядом.
– Где?
Владыка махнул рукой в сторону стены:
– Там.
Тимофей Михайлович недовольно нахмурился, оторвался от зрелища, повернулся к хозяину замка… и наткнулся на внимательный прищуренный взгляд.
– Что тебя волнует в моих картинках, воин?
– Там мои друзья.
– Разве тебе плохо здесь?
– Мои друзья там. Я им нужен. Они меня ищут. Мне… нам пора ехать.
Старик вздохнул, помолчал, рассматривая меняющуюся мешанину боя. Тимофей тоже повернулся к экрану. Латиняне прорвали строй разномастной пехоты азиатов, теснили их, но не видели, как в тыл их уже заходит клин вражеской кавалерии.
На ухом зазвучал голос:
– Жизнь человека коротка. Моя, к примеру, намного, намного длиннее. И большая ее часть, да почти вся, прошла тут. Я привык к вам, сроднился… И понял, что могу… должен сделать так, чтобы вы были счастливы. Так любящий отец заботится о детях. Мне приятна эта мысль, – владыка усмехнулся. – Век человека мимолетен. Что заставляет тебя тратить его на то, чтобы сокращать жизни ближним, да и себе тоже?
– О чем ты?
– Разве тебе плохо здесь, воин? Я, ведь, хотел, и я дал людям счастье. Тем, кто ближе, оно дается полнее. Тем моим друзьям, кто далеко, выдается частями… Но я даю его… Счастье даю. Что дашь миру ты, воин? Для чего ты рвешься отсюда, что желаешь обрести из того, чего тут нет?
– Не знаю… Я не хочу что-то кому-то дать. Но у меня есть друзья, есть жонка, сыны. Я нужен им. Пусти меня, владыка.
– Вот этого, этого я не понимаю! Ты был здесь и хочешь уйти? Твой друг не рвется прочь, я чувствую. Он хочет остаться здесь, но я также знаю, что этот юноша покинет дом мой, он последует за тобой… Я спрашиваю: "Ты был здесь счастлив?" И если да, то почему тебя тянет куда-то?
– Мне надо… Долг.
– Нет… – он закачал головой. – Нет… Не понимаю. Всегда я думал, что знаю, что вам нужно. Рецепторы, нервы – что может быть проще химии? Но… Вы ушли, потеряли нити, которыми мы сшивали ваши души. Я строил империи, но они разваливались, я лепил верования, но их снашивали в пыль. Мне казалось, что я понял, уловил… Мечту о рае я протянул избранным, но и тут находятся те, кто отвергает все… Какой странный алгоритм… ошибка?
Старик выглядел расстроенным. Уловив изменение интонации, за занавеску, отгородившую угол со странными картинками от остального зала, заглянули стражи. Владыка жестом услал их.
– Ты понимаешь, что, выйдя, можешь никогда не вернуться?
