рос в званиях, но он по крайней мере был отличным летчиком-истребителем, просто не тянул командование на высоких должностях, опыта не хватало.
И вот на фоне достаточно известных личностей я, никому не известный командир пехоты. Кто про меня знает? Лишь весьма ограниченный круг высокопоставленных командиров, с кем я имел дело, вернее под чьим командованием находился. Тут уж действительно хорошо бы стать всесоюзно известным, не ради пустой славы, а чтобы все встречные-поперечные лишние вопросы не задавали и нервы многочисленными проверками не трепали. И так приходится везде вместе с ординарцем и порученцем в звании старшего лейтенанта ездить. А порученец, он мне в принципе нафиг не нужен, своеобразный зиц-председатель Фунт, исключительно для подтверждения моего звания и должности. Да и так я старался лишний раз нигде не появляться в одиночку, исключительно на моей «Ласточке» и с ординарцем и порученцем. А так жизнь налаживается, это я не про новое звание, из Киевского котла успешно вышли и без потерь, но тут, с одной стороны, я сам подстраховался заблаговременным выбором маршрута и подготовленными пунктами снабжения, а с другой – слишком много наших частей в открытую пытались вырваться, так что силы немцев были рассредоточены, ну и везение тоже не нужно списывать со счетов. Сейчас мы укреплялись на новых позициях, но долго на них не продержимся, так что необходимо строить новую линию обороны. Радует только одно: я в резерве, значит, пока потерь у меня будет мало, вопрос только, как долго?
30 сентября 1941 года, Киев
Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал фон Рундштедт сразу после захвата Киева перевел сюда свою ставку. Изучая дела, он обратил внимание на рапорт о русских госпиталях, вернее на то, что в каждом госпитале появившимся немецким солдатам давали одно и то же письмо на немецком языке, все от того же русского гауптмана Прохорова, но теперь он уже майор. Памятуя о произошедшем, немецкие солдаты и офицеры уже не смотрели на них как на шутку или курьез. Все отлично знали о череде нападений на госпитали и санитарные колонны и о громадных жертвах, последовавших после игнорирования подобного письма и уничтожения русских раненых. Скрепя сердце фон Рундштедт велел не трогать русские госпитали, хотя и никакой помощи им не оказывать, в конце концов, в договоре с русскими это не оговаривалось. Если русские раненые умрут от голода, то он тут ни при чем, кормить русских он не обязан.
О чем фон Рундштедт не знал, так это о том, что прямо перед оставлением города Кирпонос распорядился забить кладовые госпиталей продуктами под завязку. Все равно вывезти все склады Кирпонос не мог, вот и позаботился о раненых, которых был вынужден оставить, надеясь на соблюдение противником заключенного с ним соглашения. Таким образом, медикаментов и продовольствия в госпиталях было как минимум на пару месяцев. Раненые выжили, но выжили именно сейчас; как только они выздоравливали, их забирали в концлагеря, а там уже как повезет, но лишний шанс на жизнь оставленные раненые получили.
Вскоре фон Рундштедт узнал от своей разведки, что русский командующий благополучно вышел к своим, причем не один, а вместе с парой полнокровных дивизий, и вывел его все тот же майор Прохоров вместе со своим уже полноценным полком. Кроме этой плохой новости еще состоялся крайне неприятный телефонный разговор с фюрером. Гитлер узнал, что фон Рундштедт приказал не трогать захваченные русские госпитали, и был этим крайне недоволен.
– Фон Рундштедт! Как изволите это понимать, почему вы защищаете этих дикарей, почему по вашему приказу нельзя трогать русских раненых?!
– Мой фюрер, я не защищаю русских, просто мне приходится выполнять заключенное с ними соглашение.
– Что?! Какое соглашение, вы там что, с ума сошли?!
– Мой фюрер, к этому соглашению мне пришлось прийти скрепя сердце. После того как мы уничтожили в Тернополе после его захвата русские госпитали, то противник просто сошел с ума. Буквально за несколько недель я потерял почти треть своих медиков, русские принялись целенаправленно уничтожать наших раненых и медперсонал. А с другой стороны, если русские все же выздоровеют, то мы просто пошлем их в концлагеря.
– Это несколько меняет дело, надеюсь, вы не собираетесь еще снабжать русских продовольствием и медикаментами?
– Нет, мой фюрер, если русские умрут сами, неважно от чего, то я договор не нарушу.
– Ладно, в этом что-то есть.
Этот разговор оставил в душе фон Рундштедта неприятный осадок, мало того что ему пришлось оправдываться, так еще его просто вынудили к заключению подобного договора. А он не любил, когда его вынуждали что-то делать.
Передышка продлилась недолго, и скоро немцы, переварив наши окруженные части, снова поперли вперед. Долго на занимаемых позициях мы не продержались и скоро были вынуждены отойти, правда, за это время усилиями гражданского населения были подготовлены новые позиции. В качестве подкреплений мы получили курсантов Подольских военных училищ [22] и части народного ополчения, вся разница с прошлой историей состояла в том, что тогда они одни были вынуждены сдерживать противника, а сейчас – две дивизии, хотя уже значительно потрепанные, но все еще вполне боеспособные.
Вскоре и нам пришлось непосредственно участвовать в обороне, сменяя понесшие большие потери наши части. Для бронетранспортеров позади линии окопов, метрах в трехстах, были вырыты капониры, а над землей торчал только пулемет. Моей стандартной тактикой стал целенаправленный огонь бойцов по противнику со средней дистанции. Они, тщательно целясь, стреляли, не боясь подпустить немцев к себе вплотную. Когда до окопов оставалось порядка полусотни метров, в дело вступали пулеметы бронетранспортеров, которые раскаленной метлой буквально выкашивали наступающих немцев, после чего резво уезжали, не дожидаясь ответного артиллерийского обстрела противника. Наша артиллерия также предпочитала вести огонь с закрытых позиций, а противотанковые пушки работали только по немецкой бронетехнике, предпочитая лишний раз не выдавать себя. Было раздолье и для моих снайперов, они работали, устроив себе позиции метрах в ста позади основной линии обороны, и выбивали немецкий командный состав и пулеметчиков.
Все это позволяло достаточно легко отбивать все немецкие атаки при относительно низких собственных потерях, хотя они, конечно, были. Такая манера боя очень быстро истощила наши запасы патронов к трофейным пулеметам, все же немецкие МГ жрали патроны как не в себя, имея скорострельность 600–1200 выстрелов в минуту. Все это заставило меня задуматься о пополнении боезапаса к трофейным пулеметам. Понятно, что со своих складов мне их не получить, сейчас не сорок четвертый год, трофейного вооружения и боеприпасов еще катастрофически мало, значит, необходимо самому позаботиться об этом.
Вот и пришлось разработать небольшую
