Если Манштейн должен в Баварии повторить Марну, то вы должны устроить русским под Бреслау Верден!
От обиды и возмущения, а также под напором энергии Гитлера Паулюс не нашелся, что ответить. Лишь закусил губу да, отмахнув честь, сгорбленный пошел вон из кабинета. В приемной его проводил, злорадно улыбаясь, Зепп Дитрих. «Ну-ну, – подумал Паулюс, – на тебе-то я смогу отоспаться... »
Да и не все так гладко началось. Жизнь внесла свои коррективы. На пятые сутки сосредоточения Паулюсу доложили, что массированным налетом авиации русские снесли железнодорожный узел Дрездена, где почти полностью погибла 6-я горно-стрелковая дивизия.
Принятые меры по усилению противовоздушной обороны на маршрутах движения не спасли. Хотя почти все самолеты Советов были сбиты, отбомбиться они успели. Тихоходные четырехмоторные самолеты, с неубирающимся, велосипедного типа, шасси, с открытыми кабинами и гофрированной обшивкой с истинно азиатским презрением к смерти упорно шли и шли на убийственный огонь зенитных орудий. Горящие, они сбрасывали бомбы на вагоны, на разбегавшихся в панике солдат, на станционные постройки, на пути. На город, на эту более лакомую цель, где полно госпиталей и нет практически ни одной зенитки, они не стали сбрасывать свой смертоносный груз. А от поднявшихся истребителей почти никто не ушел. Но нет худа без добра. Сталин и его лейтенанты разменяли, как в шахматной партии, дивизию тяжелых бомбардировщиков на горно-стрелковую.
Подумав об этом налете, Паулюс долго размышлял, а не узнал ли каким-то образом Сталин о его планах и не нужно ли в срочном порядке что-то менять в уже раскручивающейся операции? Но, подумав, решил, что пришедший в движение механизм, да еще освященный подписью Фюрера, не так– то просто остановить. И надо ли? За результаты операции теперь отвечает Манштейн. Если все пройдет как задумано, он сможет использовать сегодняшние колебания Паулюса против него, а если что-то сорвется, тем более. Гораздо выгоднее забыть этот этап жизни и готовиться к обороне Бреслау. Да и все равно, русские не смогут оценить опасность меча, нависшего сейчас над их шеей.
Первым шагом к организации обороны Бреслау стало назначение Дитриха командиром танковой дивизии. Она еще не имела номера, танков и экипажей, но уже держала оборону на левом фланге по Одеру, прикрывая Лигниц.
– Сталин звонил, – то ли спросил, то ли констатировал недавно назначенный командующим 2-й Ударной Армией генерал-лейтенант Рокоссовский, в хозяйстве которого расположился штаб фронта.
– Да, там эти штабные придурки меня опять немцем напугать решили. Сталина ни за что ни про что дергают. Жуков, им, видите ли, покоя не дает.
– А что говорит?
– Говорит, конец нам всем. Гитлер наконец-то решил разгромить нас здесь.
– Какие силы? Где сосредоточиваются?
– Да выбрось ты из головы эту хрень. Твоя задача – Нюрнберг взять, что твои там встали? Не можете в лоб взять, ищите слабые места в обороне!
– Ищем, ищем. Но я вот по какому вопросу к вам прибыл. На правом фланге у нас чувствуется усиление активности немцев. Выявлено прибытие двух истребительных групп, они пытаются завоевать преимущество в воздухе, а это признак чего-то серьезного. Во всяком случае, немцы всегда работают по шаблону, и... – Рокоссовский развернул карту с нанесенной на сегодня обстановкой. Жуков же глядел на него, не отрываясь, и наливался гневом.
– И ты туда же! Я буду решать, с какого фланга немцам атаковать! Иди, генерал-лейтенант! Займись делом, прекрати хернёй страдать!
Вернувшись в штаб, Рокоссовский вновь просмотрел последние донесения. 19-й гвардейский истребительный авиаполк понес серьезные потери в воздушном сражении, развернувшемся северо-восточнее Нюрнберга. Правда, удалось в почти полном составе свалить с небес Ягдгешводер-27, истребительную эскадру, прибывшую откуда-то из Африки. «Ягдгешводер – охотничья свора. Так, что ли, с немецкого переводится», – невесело усмехнулся командарм. Но если действительно нет угрозы правому флангу, то сейчас самое время наносить удар в юго-западном направлении, на Ульм. Таким ударом можно отрезать немецкие войска, вытесненные из Австрии под Мюнхен, а повернув на запад, можно взять Штутгарт. А там и Карлсруэ, и французская граница. Но это, во-первых, уже дело фронта, а во-вторых, что же задумали немцы? Неужели решатся все поставить на кон?
Рокоссовский развернул карту, взглянул на порядки своих войск как бы со стороны противника.
– Здесь мы упираемся в Чешский лес. Пройти они не смогут. Здесь мы, – пальцем нашел Нюрнберг, – завязли в немецкой обороне. Бросаем сюда подкрепления. Левый фланг пока открыт, но, ввиду очевидности нашего поворота на юг – юго-запад, они могут предположить, что наши части двигаются уступом влево, и оттуда нас атаковать – себе дороже.
Все-таки остается шоссе Хоф – Регенсбург или шоссе Пльзень – Регенсбург, хрен редьки не слаще. А мы перебросим-ка туда кантемировцев, пусть посмотрят, что и как.
И, вызвав начштаба армии, подробно объяснил ему, что и как нужно сделать.
Пашка окончательно пришел в себя только в палате госпиталя. До этого сознание несколько раз возвращалось, и он запомнил, как вытаскивали его из разбитого самолета запыленные пехотинцы, запомнил ярко-синее небо над головой, когда его везли в кузове грузовика.
Но прошло всего несколько дней, и молодой организм резко пошел на поправку. Осадчий уже перешел в разряд «ходячих» больных, только гипс на сломанной руке да повязка на голове напоминали о последствиях боя.
Несмотря на приступы тошноты и внезапного головокружения, он уже строил глазки медсестрам, неумело, одной рукой пытался свернуть «козью ножку», слонялся по коридорам лазарета. Госпиталь разместили в довольно просторной гостинице, реквизированной военным комендантом. Она была расположена в каком-то баварском городке с непроизносимым и труднозапоминающимся названием. Раненые по большей части говорили об уходящем на запад фронте, о стране, на землю которой ступили, о давно покинутой Родине.
Удивляли, конечно, порядок и чистота немецкого городка, сытость и приличная одежда жителей, добротность домиков. Все тихо, мирно и размеренно. Как будто и не коснулась его своим крылом война, пролетевшая над ним.
Пашка жадно ловил любые обрывки сведений о своем полке, пытался сообщить о себе, но похожий на доктора Айболита начальник госпиталя четко и сразу поставил все точки над «ё»: «О тебе, молодой человек, сообщили в часть и везде, куда надо. Ваши ведут упорные бои, и в ближайшее время приехать за тобой некому, да и незачем. Идите на процедуры». Как будто от известия, что наши ведут упорные бои без него, Пашке полегчает.
