Возможно, поэтому мало известен в наших широтах.
— Опыт Торричелли все знают, — возразил Менделеев.
— За два века слава дошла.
— Вам известен опыт Торричелли?
— Конечно, ртутный барометр.
— Похвально. Но пока я бы не рекомендовал вам это публиковать.
— А если поставить эксперимент по проверке гипотезы? Атомные массы основных газов известны?
— Массы?
— Веса.
— Разумеется: водород, кислород, азот, хлор.
— С хлором бы я не связывался, — заметил Саша.
— Это не так уж опасно.
— Как знаете, но я бы предпочел живого Менделеева в российской академии наук.
— Вы мне льстите.
— Зависит от вас. Газы взвешивать мы умеем?
— Конечно.
— Тогда в чём проблема? Вес газа делим на атомный вес и получаем число частиц. С давлением и объёмом проблем, видимо, ещё меньше.
— Проблема в том, что в лаборатории профессора Бунзена в Гейдельберге я планирую заниматься капиллярными явлениями.
— А газы его совсем не интересуют?
— Интересуют, — обнадёжил Дмитрий Иванович. — Растворимость газов в зависимости от давления.
— Я думаю, что константу, которая в моём выводе, вполне возможно посчитать, и тогда это будет открытие мирового уровня. Как начет совместной публикации? Если конечно гипотеза подтвердится.
— Хорошо, если будет время. А где вы читали про Авогадро, Александр Александрович?
— Честно говоря, я видел его закон во сне, но мои сны обычно сбываются.
— Наслышан, — сказал Менделеев.
— Может и Авогадро найдётся? Сообщество ученых ведь довольно тесное, может слышал кто-нибудь? Он, кажется, из Турина.
— Поспрашиваю, — пообещал Менделеев. — Теперь о ваших вопросах.
— На один вы уже ответили. То есть в настоящее время считается, что воздух состоит из кислорода и азота?
— Да. Вы видели во сне ещё что-то?
— Видел, не смейтесь, — улыбнулся Саша. — Тяжёлый газ, который светиться красивым фиолетовым светом, если пропустить через него электрический ток. И лёгкий газ, который светится красным.
— Любопытно, — проговорил Дмитрий Иванович.
— И оба газа не окисляются. И вообще ни с чем не реагируют, кроме фтора. Фтор известен?
— Да, но не в свободном виде. Только в составе других веществ. Например, плавиковой кислоты.
— Только не связывайтесь с фтором, Дмитрий Иванович, — предостерёг Саша. — Это ещё хуже, чем хлор.
— А вам не приснилось, как получать эти чудесные вещества?
— Они испаряются неодновременно.
— То есть это не постоянные газы? — спросил Менделеев.
— Постоянные газы?
— Когда Фарадей ставил эксперименты по сжижению газов, он обнаружил, что некоторые из них не удаётся перевести в жидкости ни при каких давлениях. Их всего шесть. Это кислород, азот, водород, диоксид азота, угарный газ и метан.
— Чертовски интересно! — воскликнул Саша. — А при какой температуре их сжижали?
— До минус ста десяти по Цельсию.
Саша быстренько в уме пересчитал в Кельвины. Ну, да! 163 К.
— Слабенько, — вздохнул он. — Значит, жидкий воздух получить не удалось?
— Нет. Видимо, это невозможно, — улыбнулся Менделеев.
— Мне очень нравится слово «видимо», — заметил Саша. — Кто-то в этом сомневался?
— Фарадей. Но эксперименты доказали обратное.
— Ничего они не доказали. Просто минус сто десять — это очень высокая температура.
— Вам не приснилось, как достичь более низкой?
— А как это делал Фарадей?
— С помощью изогнутой трубки. Один конец содержал вещество, которое выделяло газ при нагревании: под ним зажигали горелку. А второй конец погружали в холодную воду, в лёд, сухой лёд или охлаждающую смесь на основе сухого льда. Тогда в холодной части трубки появлялись капельки жидкого газа.
— Понятно, конденсация. А как получали сухой лёд?
— Сначала точно также получают жидкий углекислый газ, потом часть его испаряется, а часть замерзает.
— Понятно. Охлаждение из-за затрат энергии на испарение. И всё?
— Охлаждение газов при расширении. В Америке был эксперимент, когда получили искусственный лёд при расширении аммиака.
— Давно?
— Лет десять назад.
«И почему до сих пор нет холодильника?» — подумал Саша.
— Мне кажется, это и есть самый перспективный метод, — вслух сказал он.
— Метод Фарадея позволяет получить более низкие температуры.
— Недостаточно низкие. Эти газы мне нужны для реализации одной идеи.
— Красных и фиолетовых уличных фонарей?
— Скорее иллюминации. Но это не главное. Впрочем, мне пока и азота хватит, если вам недосуг проверять мои сны. Это, кстати, весьма перспективное занятие. Академик Якоби проверил и не пожалел. Я его попрошу вам написать, если позволите.
— Я слышал про телефон.
— Ну, ещё бы! Он даже не засекречен.
— Кроме телефона есть что-то ещё?
— Государственная тайна, — усмехнулся Саша. — Хотя, думаю, нам боком выйдет эта государственная тайна. А инертные газы — очень полезная штука.
— Инертные, потому что ни с чем не реагируют?
— Да.
— Это план исследований лет на десять. Честно говоря, не люблю заниматься одним и тем же так долго.
— А вольфрам?
— Хорошо, перейдём к вашему вопросу про вольфрам. Да, такой металл известен. Но не технология получения тонких нитей. Насколько тонкой должна быть нить?
— Доли миллиметра.
Менделеев только покачал головой.
— Жаль, — сказал Саша.
— Александр Александрович, а зачем?
— Очень просто. Чем тоньше нить — тем больше электрическое сопротивление металла. А чем больше сопротивление — тем больше выделяется тепла и тем выше температура. Закон Джоуля-Ленца. Раскаленный металл светится. А так как это тугоплавкий вольфрам, то не плавится, а остаётся твёрдым.
— И сгорает в воздухе, — продолжил Менделеев.
— В кислороде, — уточнил Саша.
— Поэтому нужны ваши инертные газы.
— Или, в крайнем случае, азот.
— А почему не вакуум?
— Нить слишком быстро испарится.
— Я попробую найти газы, — пообещал Дмитрий Иванович.
— Поспрашивайте, может быть, кто-то возьмется за вольфрам.
В апреле Менделеев уехал в Гейдельберг, а императорская семья — в Царское село.
Снег на дорожках уже растаял, и можно было расчехлять велосипеды. Только под деревьями еще лежал его толстый почерневший слой, и на Царскосельском пруду истончился, но еще не растаял залитый талой водой лёд.
До середины месяца Саша получил три письма, каждое из которых было по-своему интересно. Во-первых, из Гейдельберга писал Менделеев и радостно сообщал, что Бунзен согласился заняться проверкой «гипотезы Авогадро», так что будущий автор знаменитой таблицы решил временно
