– Учительствовал.
– Здесь? – я показал на вывеску.
– Нет. Городской. Из Минска.
– Ты и это вызнал?
– Спрашиваешь! Чай, не первый день допросами занимаюсь… – усмехнулся Тотен. – Натаскался уже.
– Домой вернемся – в ЭйчАр[13] переходи, претендентов будешь колоть.
– Лишь бы вернуться, Тошка! Лишь бы вернуться! А там я даже на ресепшене сидеть готов! – отшутился Демин.
– Ты за стойкой в немецкой форме сидеть будешь или в энкавэдэшной?
– Да хоть голым! – Чувствовалось, что Лешу неслабо «плющит» от одной только мысли, что мы можем и не попасть обратно домой, хотя если вспомнить, что из всей нашей шатии-братии он, пожалуй, самым домоседом был, то ничего удивительного.
– Вернемся, брат! Куда мы денемся! – Надеясь, что голос прозвучал не слишком фальшиво, бодро сказал я в ответ. – Лучше давай про «бугра» местного опять!
– Да мутный он, аж жуть! У меня, признаться, сложилось ощущение, что он того… – и Тотен сделал многозначительную паузу.
– Да говори прямо, а то нам, контуженым, мозги напрягать вредно!
– Ну как тебе сказать… – снова замялся друг. – Короче, он немцам не просто так служить пошел!
– Казачок засланный, что ли?
– Как раз наоборот. Сложилось у меня ощущение, что он нам где-то даже рад.
– «Нам» – это кому?
– Ну, что солдаты немецкие в деревне объявились. Намекнул тоненько, что давно уже предлагал гарнизон в деревеньке разместить.
– Ого! Колхозников, что ли, своих боится?
– Здесь совхоз, а не колхоз! – поправил меня педантичный Алик.
– Один фиг! – отмахнулся я. – Лучше про гарнизон продолжай.
– Не скажи, форма собственности разная, – продолжал настаивать собеседник. – Мне хмырь этот документик интересный показал.
– Что там?
– Инструкция, в которой рекомендовано преобразовать совхоз в сельскохозяйственную коммуну, в которой, кстати, запрещается раздавать совхозное имущество населению.
– О как! – удивился я, но уже через секунду вспомнил кое-какие события месячной давности. – У Акимыча что-то похожее творилось. Не хотят жратву по отдельности собирать, верно?
– Вот, я прихватил, – и он достал из кармана кителя сложенный лист бумаги, – сейчас прочитаю: – Первое: «Во всех колхозах необходимо строго соблюдать трудовую дисциплину, ранее учрежденные общими собраниями правила внутреннего распорядка и нормы выработки. Все без исключения члены сельхозартели должны беспрекословно выполнять приказания председателей и бригадиров, направленные на пользу работы в колхозах». Как тебе?
– Ну, это мы уже обсудили. Дальше давай!
– Не вопрос! Пункт второй: «На работу выходить всем безоговорочно, в том числе служащим, единоличникам и беженцам, работать добросовестно».
Третье: «Бригадирам и счетоводам строго ежедневно учитывать работу каждого в отдельности лица и записывать выработанные трудодни».
Дальше: «Подготовку почвы к осеннему севу и проведение осеннего сева производить строго коллективно».
– Хороший заход, – вставил я, пока он переводил дыхание, – все крики про единоличников можно в унитаз спустить.
– Чьи крики? – не понял Тотен.
– Да «по ящику» иногда можно было услышать… Ты продолжай, раз уж начал.
– Как скажешь. Вот особенно приятен пункт за номером пять: «Распределение всего собранного урожая сорок первого года производить только по выработанным трудодням, о чем будет дано отдельное распоряжение».
Ну и на закуску – пункт шестой: «Строго соблюдать неприкосновенность от посягательства к расхищению государственного колхозного и личного имущества частных лиц!»
– Это какой же такой «дефективный менеджер» придумал? Неужто инициатива местных бывших товарищей, а ныне – «херов»? – Ударение я сделал на последнем слоге, демонстрируя свое отношение к «перекрасившимся».
– Не-е, – протянул Тотен, – никакой инициативы! Всё педанты в сером уже придумали. Хозяйственная команда «Бунцлав»[14].
– Что за зверь?
– Аллах его знает, мне до этого ничего, кроме названия, не попадалось. Да и то там была хозкоманда «Белгард». Я больше по наитию переводил, – признался друг. – Что такое Wi Fu Stab «Ost», знаешь?
– Нет. Какой-то там штаб «Восток».
– «Штаб по управлению экономикой «Восток» – я только потому знаю, что давно про него читал, а тут бумага была подписана «Wi Kdo «Belgard», – то есть «экономическая или хозяйственная команда «Белгард». – О тонкостях перевода Демин мог говорить часами, так что пришлось его вернуть в основное русло разговора:
– А староста тут каким боком?
– Так он оттого в эти игры играет, что рассчитывает – при солдатах на постое можно часть хавчика заныкать или еще какое-нибудь послабление получить.
– Не скажи… Можно и вообще все потерять. Особенно если самогонки много.
– Ну, при старосте, довольно свободно говорящем по-немецки и сочувствующем рейху, эксцессов можно избежать.
– Ты сам-то в это веришь, а? Тут что, роту с офицерами поставят? Десяток тыловиков с унтером во главе воткнут, а какая дисциплина вдалеке от начальства, мы уже видели в лагере. Точнее – я видел, за колючкой сидючи, а ты в тот момент на свободе гулял. Добавь к этому бухло и грудастых крестьянок, и картинка выйдет замечательная. Ты не находишь?
– А местные про это откуда знают?
– То есть ты считаешь, что, когда их хрустальные мечты о европейском порядке разобьются о чугунность реальности, они мнение свое изменят?
– Не уверен… – Алик задумчиво почесал в затылке. – Этот староста, похоже, из идейных…
– Не понял?
– Он мне такую «телегу» толкнул про превосходство немецкой организации и германского духа над русским варварством, что я, признаюсь, чуть ему в торец не прислал!
– Ого! И что, все на немецком?
– Так точно! Причем, по моим ощущениям, он эту речугу заранее написал и наизусть заучил, поскольку с языком Шиллера и Мюллера у него не то чтобы очень хорошо. То есть про погоду или там пиво он бодрячком, конечно, но вот насчет остального – не уверен.
– А он не фольксдойч?
– Ни разу! Акцент чисто русский и гораздо хуже, чем у тебя, к примеру. Да и у Сашки Люка произношение лучше, точно тебе говорю.
– А по моим ощущениям, этот Акункин здорово наблатыкался.
– Учитель он. А до того яростно интеллигентствовал – в газетах внештатником, критику писал. Он мне сам признался, что… – Тут Тотен остановился, очевидно, вспоминал. – «Искренне боролся с жидовской пропагандой, разоблачая в прессе жалкие потуги коммунистических писак»! Вот, дословно так сказал!
– А про то, как от коммунистов пострадал, не пел?
– И это тоже. Как без подобных заходов?
– Надо будет командиру намекнуть про гнилую сущность здешнего бугра. – С определенного момента к коллаборационистам я относился, пожалуй, хуже, чем к немцам. Нет, не когда дробь из бедра выковыривал, а раньше, еще в сарае. И пространные рассуждения своих современников про то, что «голод заставил» или «распознав преступную сущность советского режима…», значили для меня гораздо меньше того деда, прибитого к стене собственного дома, и прочих «подвигов». Тем более что ни одного опухшего с голоду среди помощников оккупантов я пока не видел. Мордатые и жирные они в большинстве своем были. Вон и у местного старосты щеки вполне за бульдожьи брылы сойдут. А если и попадались тощие, то тут водка с брагой постарались, а не комиссары.
