— Ильин не сообщал.
— Если б это был красный флаг, сообщил бы?
— Обязательно!
— Почему советские люди, освободив от немцев населенный пункт, не вывешивают красный флаг? — спросил Сталин и сам себе ответил: — Потому что не считают себя советскими. Наши люди обязательно бы восстановили советскую власть, возобновили бы работу всех учреждений; в первую очередь — райкомов партии и комсомола. Ильин что-нибудь об этом сообщал?
— Никак нет!
— Значит, не возобновили. Из чего следует, что немцев, возможно, выбили из Города, чтоб утвердить на этой территории свою власть. Какое-нибудь Гуляй-Поле, — Сталин поморщился. — Или даже осколок монархии. Об этом примере вы хотите сообщить советским людям, Пантелеймон Кондратьевич?
На Пономаренко было жалко смотреть. Берия глянул на него с сочувствием. Сталин преподал им урок, показав, насколько он проницательнее своих помощников. Берия прекрасно знал о чрезмерной подозрительности вождя, потакал ей как мог, но сегодня Сталин поразил даже его. Так увидеть ситуацию!
Сталин видя, какое впечатление он произвел на приглашенных, некоторое время молча прохаживался по дорожке, давая им возможность осознать сказанное. Затем набил трубку и, не спеша, раскурил.
— Однако, — сказал Верховный, выпустив дым, — будем исходить из того, что это все же наши люди. (Пономаренко облегченно вздохнул). Люди, которые остались без руководства коммунистической партии и потому действуют не совсем правильно. Задача Центрального штаба партизанского движения как раз и состоит в том, чтоб находить таких людей и брать их под свое жесткое руководство. (Пономаренко вытянулся у стола). Давайте посмотрим, что представляет собой Городской район в свете складывающейся на фронте обстановки! — Сталин подошел к столу и склонился над картой. — Мы видим, что район находится в стороне от основных транспортных коммуникаций, используемых противником. Какой нам толк от партизанского отряда, если тот безвылазно сидит в лесу? Никакого! А вот здесь и здесь и здесь, — Сталин ткнул мундштуком в карту, — он весьма бы пригодился. Передайте Ильину, — Сталин глянул на Берия, — пусть немедленно возвращается в Город! Пусть передаст Саломатину и этому Брагину: отряд поступает в распоряжение Центрального штаба партизанского движения и обязан выполнять его приказы. Если подчинятся, на базе отряда будет сформирована партизанская бригада, сам Саломатин станет полковником, получит высокую государственную награду. Отряду следует немедленно сменить место дислокации, перейти в указанные районы, где развернуть боевые действия против гарнизонов и путей коммуникаций врага.
«Если Саломатин выполнит приказ, — мгновенно прикинул Берия, — а он выполнит, если не дурак, Городу и району конец. Останутся без защиты, и немцы выжгут деревни дотла. Такого унижения они не спустят…»
Берия не жалел неведомых ему жителей Городского района. Он и ведомых ему людей не жалел, какое дело наркому НКВД до нескольких тысяч крестьян, которых воля Верховного обрекала на верную смерть? На войне ежедневно гибнут тысячи, в период ожесточенных боев — десятки, сотни тысяч людей. В Кремле давно привыкли видеть в этих цифрах сухую статистику потерь, позволявшую сделать вывод о необходимости подкрепления того или иного участка фронта, подготовить приказ о переходе в наступление или к обороне. Берия видел, что решение Сталина целесообразное: штаб партизанского движения получит боевую единицу, судя по всему, по-настоящему боевую, которая станет сражаться с врагом, а не отсиживаться в лесах и болотах, как то делали многие отряды, организованные и руководимые коммунистами. Берия знал это из донесений диверсионных групп. Верховному главнокомандующему Берия о них не докладывал. Немедленно поступит приказ придать группам НКВД особые полномочия, вплоть до смещения руководства партизанского отряда. НКВД вождь доверяет больше, чем штабу партизанского движения. Выполнение такого приказа может кончиться перестрелкой, в которой группа вряд ли победит — партизан всегда больше. Кто выполнит задание? Не время сетовать на трусов. Хорошо, что партизаны принимают людей из НКВД, кормят, делятся информацией, дают проводников в помощь. Две-три таких перестрелки в отрядах, и группы в тыл можно не посылать — партизаны превратятся во врагов. Кто окажется крайним? Нарком НКВД! Оно ему нужно?
— Как быть с Брагиным? — спросил Берия Верховного.
— Наделите Ильина особыми полномочиями, — ответил Сталин. — Пусть лейтенант станет в отряде не только организатором диверсий, но и начальником особого отдела. Выяснится, что Брагин — патриот и советский человек, пусть воюет. Если кто другой — по законам военного времени…
«Интересно, кто на самом деле этот интендант? — подумал Берия, выходя из кабинета после совещания. — Вряд ли новый Махно или тайный монархист, тут Верховный загнул. Если все в порядке, и он действительно сделал то, о чем сообщает Ильин, Брагина надо брать к себе. Мне такие люди нужны…»
Очутившись у себя дома, Крайнев немедленно попытался вернуться в Город. Не получилось. Он закрывал глаза, часто дышал, стремясь уловить знакомый запах прели — ничего. Горячка боя, из которого его выдернули, уходила медленно, в нетерпении Крайнев топтался на месте, тихонько матерясь, — без толку. Наконец он взял себя в руки и пошел на кухню — покурить и успокоиться. В этот момент в дверь позвонили. Он метнулся открывать, даже не подумав, что в таком виде — в немецкой шинели, и с карабином в руках способен испугать даже милицию…
Это была не милиция — на пороге стоял Дюжий.
— Здравствуйте! — растерянно сказал Крайнев. «Добрый день» засох у него на губах — в последний момент Крайнев сообразил, что не помнит, какое в Москве время суток.
Дюжий кивнул и прошел внутрь. Крайнев прикрыл дверь и двинулся следом. В прихожей гость сел в кресло и расстегнул пуговицы пиджака.
— Садитесь, Виктор Иванович! — предложил, указывая на кресло напротив. — Поставьте карабин — разговор долгий.
Поведение Дюжего было столь необычным, что Крайнев подчинился.
— Я отвечу на все ваши вопросы, — сказал Дюжий, — вижу, что они у вас есть. Но сначала спрошу сам. Вам знакомо имя: Брагин Савелий Ефимович?
Крайнев кивнул.
— Видели его?
Еще кивок.
— Это мой отец! — сказал Дюжий. — Не удивляйтесь! Позвольте с самого начала. Я родился в марте 1941 года, в июне отца мобилизовали. С тех пор его больше не видели — ни я, ни мама. Правильнее будет сказать о матери, я в ту пору, если что и видел, то, как сами понимаете, не запоминал. Много позже мы получили официальное извещение: пропал без вести. Я не буду рассказывать вам, что означает вырасти без отца. Во-первых, сами знаете, во-вторых, таких, как я, после войны были миллионы. Как другие подростки, я гордился героем-отцом, погибшим на войне. Пока не пришла пора поступать в вуз. Я выбрал юридический факультет университета. Требовалось получить направление — во времена СССР людей с улицы в юристы не брали. Мне отказали — из-за отца. Сказали, что в войну он входил в состав бандитского формирования, действовавшего на оккупированной территории. Потомкам бандитов, пояснили мне, заказана дорога на юридические и некоторые другие специальности. Им нельзя работать в милиции, прокуратуре, в органах государственного управления… — Дюжий горько усмехнулся. — Пришлось поступать в институт народного хозяйства. В знаменитую «плехановку» путь закрыли, выбрал вуз проще, специальность «финансы и кредит». В ту пору это было не престижно — банковский работник с маленькой зарплатой. Учились сплошь девочки, мальчиков хватали с руками. Кто знал, что пройдет двадцать-тридцать лет, и эти мальчики развернутся…
