Когда окончательно стемнело, самолет вручную выкатили на взлетную полосу и, пока бойцы грузили раненых, остальные принялись прощаться с гостями, отбывающими за линию фронта. Хотя количество провожающих было строго ограниченно командиром, все равно людей набралось достаточно. Каждый считал своим долгом пожать руку летчику, наладившему для нас связь с Большой Землей, и корреспонденту. Со всех сторон слышались пожелания доброго пути и просьбы поскорее возвращаться. В конце концов, когда самолет уже был готов к взлету, снова пришлось вмешаться майору, что б освободить гостей из объятий партизан. Гости скрылись в люке самолета и, через несколько минут, тот, рыча моторами, отправился в обратный путь. А мы остались стоять на поляне, глядя вслед стремительно исчезающей на фоне ночного неба тени.
Возвращались мы в лагерь не всей толпой, а небольшими группками. Кто-то, устав, отправился в обратный путь раньше, кто-то задержался, продолжая глядеть вслед самолету. Мы с Колей тоже немного постояли, покурили и тоже пошли обратно. По дороге мы догнали Олю с Ксанкой.
— Устали? — спросил я девушек.
— Весь день раненых готовили. — вздохнула Оля.
Мы продолжили путь вместе, обсуждая последние события. Говорили о самолете, о новостях, о митинге. Оля радостно сообщила, что вместе с остальным грузом нам доставили хороший запас медикаментов и медицинские инструменты. А еще летчик обещал передать просьбу прислать в отряд врача — девушки вдвоем не справлялись с уходом за ранеными. Кроме того, Ксанка была всего лишь медсестрой и в лечении ей приходилось руководствоваться только наблюдениями за работой нормальных врачей еще с того, довоенного, времени. А Оля в медицине не имела вообще никакого опыта.
Как-то получилось так, что Коля с Ксанкой нас обогнали. Внезапно я понял, что мы с девушкой остались практически наедине — только далеко впереди слышались тихие голоса наших спутников. По напряженному молчанию, я понял, что девушка тоже осознала этот момент.
— Как думаешь, когда самолет снова прилетит? — попытался я завязать разговор.
— Не знаю, — ответила девушка, — но прилетит обязательно. Теперь нас не бросят!
— Конечно не бросят! — поддержал я. — Теперь у нас все будет. И оружие будут привозить, и патроны, и лекарства. Ты точно не хочешь улететь в тыл? Ведь пришлют хорошего врача.
— Нет. — качнула головой Оля и твердо добавила. — Не полечу!
Убеждать упрямую девушку, как я понял, было бесполезно. Мы снова помолчали. Я достал папиросу из тех, которыми угощал нас Певцов и заметил, что девушка тоже собирается закурить.
— Выкинь эту гадость, — сказал я, отбирая у нее папиросу, — и что б я больше не видел как ты куришь!
— А ты мне кто? — взвилась вдруг Оля. — чего командуешь?
— Глупая, — я попытался говорить как можно более нежно, — я же о тебе забочусь! Ну, не надо тебе курить.
— А тебе надо? — запал девушки немного угас.
— И мне не надо. — ответил я. — Потому и тебе не разрешаю. Думаешь, я не хотел бросить? Тысячу раз уже жалел, что начал курить…
— А давай вместе бросим! — вдруг повернулась ко мне Оля. — Если ты говоришь, что это так вредно, то я не буду курить и ты не кури.
— А давай! — рассмеялся я. — С этого момента ведем здоровый образ жизни.
Я скомкал обе папиросы и выбросил их в кусты. Конечно, разумнее было бы оставить их у себя. Даже если не курить — их вполне можно поменять на что-то полезное или угостить кого-то. Но эта мысль пришла мне в голову уже позже.
— Спать совсем не хочется. — после некоторой паузы, перевела разговор на другую тему Оля. — Столько все произошло за сегодня.
— И мне не хочется. — поддержал ее я, хотя спать все же хотелось. — Ты не думала домой вернуться?
Девушка промолчала и я продолжил:
— Хотя бы проведать родных? Они ведь не так и далеко отсюда.
— Иногда думаю об этом. — помолчав, ответила Оля. — Но, что я им скажу? Пропала на месяц, не сказав ни слова…
— Вот! Родители, наверно, искали тебя. Извелись вконец.
— Да… — грустно сказала девушка. — Мама, наверно, думает, что убили меня. Как деда…
Разговор поворачивал в направлении, явно неприятном для девушки. Я уже начал жалеть, что заговорил об этом. Блин, чем я думал, когда упомянул о ее родителях? Ясно же, что они буду Олю искать и найдут труп ее деда на хуторе. А в предположениях о дальнейшей судьбе пропавшей девушки очень немного вариантов.
— Ну, вот и покажешься. — я попытался вложить в свои слова побольше оптимизма. — Мать успокоишь, может еще поможешь чем-то. Продуктами, там…
— Я подумаю. — ответила Оля и по голосу ее было понятно, что мой оптимизм пропал даром.
— Оля, — я остановился и взял девушку за руки, — нечего расстраиваться. Все будет хорошо. Успокоишь маму и вернешься. А потом, когда война закончиться, заживете счастливо…
Оля внезапно расплакалась и резко отвернулась, прижав ладони к лицу. Все напряжение, накопившееся с момента появления на хуторе ее деда немцев, выплеснулось в этих слезах. Я стоял и не знал, что мне делать. Неловко развернул девушку к себе и обнял ее, успокаивающе поглаживая по голове и говоря какую-то чушь.
— Война закончится… — всхлипывая, Оля приникла ко мне. — А мы переживем? Войну переживем?
— Переживем, Оля. — твердо пообещал я. — Обязательно переживем!
— А Лешка? А Феликс Натанович? А остальные, которые уже погибли?
— Оля… — я немного отстранил от себя девушку, — Они были солдатами. Не повезло им. Зато каждый из них вложил свою жизнь в нашу победу…
Внезапно, она снова прижалась ко мне, спрятав лицо в моей груди. Оля уже не плакала, но в ее голосе звучала такая тоска… Этого не описать.
— Я не хочу потерять еще и тебя. Слышишь?
— Ну что ты… — я оторопел и слова нашлись не сразу, а голос вдруг зазвучал хрипло. — Что со мной может случиться? Перестань… Ты о себе лучше подумай…
— Если ты погибнешь, — Оля подняла ко мне лицо и ее глаза в лунном свете казались просто огромными, — я тоже жить не буду…
Поддавшись порыву, я приник к губам девушки. Она легонько дернулась, но сразу же обмякла и только крепче обняла меня. Об остатке ночи, как полагается джентльмену, я рассказывать не буду. Скажу только, что выспаться мне так и не удалось. Да и не хотелось уже. На душе было легко и радостно, будто после сдачи последних экзаменов. Все напряжение, все несчастья, случившиеся с нами с момента начала войны — для Оли, и с момента провала в прошлое — для меня, куда-то испарились, оставив только решимость. В эту ночь в моем списке вещей, за которые стоило воевать, прибавился еще один пункт — самый главный, занявший место в начале этого списка. За то, что б Оля в этой войне выжила. И не просто что бы выжила, а еще и была счастлива.
