Фамилия Погребного шевельнула в архиве одно воспоминание. Чушь, в Союзе тысячи Погребных. Хотя шанс встретить кого-то из знакомых красного сокола Бутакова остаётся постоянно.
– А потом?
– Сейчас, Вилли, немного легче. Но тоже бывает. По моей подсказке пилоты полка решили вывести управление огнём на одну гашетку, чтобы палить изо всех стволов разом. Тут же вопли – не положено! Я добиваюсь вылетов на свободную охоту, но редко, а так Исаев заставляет "воевать" по-старинке, плотной кучкой и на малой скорости висеть над своей территорией. Его, видите ли, командующий фронтом за это поблагодарил, войска в большей уверенности себя чувствуют, когда над головой что-то жужжит. Вообще, на Кубани как на пороховой бочке. Вот с тобой, капиталистическим офицером общаюсь. Думаешь, особый отдел не заметит? В личном деле наверняка появится неприятная запись. Плевать! Хотя порой от своих больше терпишь бед, чем от фашистов.
– Свои не стреляют? – я рассказал Покрышкину про злополучный рейс в Заполярье и идиотскую смерть тройки "ЛаГГ-3".
– Если честно, в начале войны я сам грешным делом сбил Су-2. Зелёный был как огурец, а силуэты самолётов мы не изучали – ни свои, ни фрицевы. Теперь проще стало. Если идут ровно, как на параде, истребители редкими парами над бомберами, наверняка – фашисты. А если носятся бестолково, как мухи над навозом, истребители крылом к крылу жмутся, понятно, свои. Ещё налить?
– Достаточно. Александр, я есть слышал про Ла-5. Существует возможность пробовать Ла-5?
– Поговорю с соседом. Но не обещаю. Самолёт новый, – Покрышкин хмыкнул. – Секретный очень.
Пусть погода кубанским летом радует относительной прохладой после Туниса или Ирана, в кабине Ла-5 я взмок буквально через считанные секунды, и дело даже не в управлении непривычным самолётом. Он сравнительно послушен, особенно если есть практика на ЛаГГ-3. Летать в нём не жарко – горячо. Лёгкий русский чёрный комбинезон мигом пропитался потом, залило глаза. Хорошо хоть на шее не висит хомут спасательного жилета.
Минут через пятнадцать, даже не мучая мотор на полную, я отворил до конца створки охлаждения. Через десять не выдержал и сдвинул фонарь кабины. Скорость упала ощутимо. Уже на земле обнаружил, что раскалённые педали оставили метки на подошвах сапог. "Кобра" – не чудо техники, но я понял Покрышкина, отказавшегося от Ла-5. Забрать бы пару штук в преисподнюю в качестве орудия пытки! А что, вернусь туда рано или поздно – предложу.
Я рассказал гвардейцам про летающий адский котёл, и тут майор подозвал замполита.
– Знакомьтесь, мой друг Михаил Погребной.
У того аж глаза расширились. Седина, усы и шрам от ожога не изменили меня до неузнаваемости. Но – смолчал. Только вечером, в той же палатке Покрышкина он вспомнил про эпопею Москва-Париж.
– Ты, Иван, не беспокойся. Не выдам и не проболтаюсь. И Александр Иванович – могила. Правда, Саш?
Майор кивнул, чем меня совершенно не успокоил. Точно также они под наркомовские сто грамм непременно обсудят английского оборотня с "надёжным парнем" Речкаловым. Он по огромному секрету расскажет следующему закадычному другу. Два-три дня, и особый отдел в курсе.
– Вы меня с кем-то путать. Я есть групп-капитан КВВС Уильям Хант, подданный его величества.
– Да-да, так и говори… Правильно! Хорошо, что время не терял, сразу им врезал – в сороковом, пока мы сопли жевали. За союзников! За второй фронт!
Замполит опрокинул стакан, Покрышкин поддержал, а меня пробила тревога и за них. Если дело выплывет наружу, товарищам коммунистам припомнят и эти посиделки, и тосты.
"Всё, Ваня, рвём когти. Экскурсия закончена".
"Понятно. Жаль!"
На следующее утро Александр шлёпнул печать штаба полка на справку о сбитой "штуке", заверил филькину грамоту о завершении командировки для передачи боевой техники по ленд-лизу, сунул пару сувениров на память и проводил к "Доджу", который отвёз меня в штаб дивизии. Не без приключений я проделал обратный путь в Тегеран, ибо на каждом этапе находились бдительные товарищи, вопрошавшие – какого лешего англичашка забыл в глубине советской территории. У них так везде. Самоотверженность многих, талант и инициатива отдельных личностей разбиваются о косную тупость коммунистической системы.
Оттого не поспел к высадке в Сицилии, а над Италией удалось полетать. Получив звание, соответствующее первому генеральскому, я гораздо реже поднимал истребитель в воздух. Зато продвинул в КВВС наиболее рациональные идеи, почёрпнутые у Бадера и Покрышкина, да и собственный опыт, нечего скромничать, нельзя сбрасывать со счетов. Не могу утверждать, что на все сто выполнил поручение белокрылого сатрапа сделать для наших вооружённых сил то же, что Мёльдерс для Люфтваффе, но какой-то вклад точно есть.
С 1944 года война в Европе показала странную диспропорцию. Основные силы Вермахта и, соответственно, наибольший накал сухопутных сражений пришлись на восточный театр военных действий, даже после операции "Оверлорд". От русских нацисты потеряли больше людей и техники, чем в Италии и на Западе вместе взятых. А война в воздухе на Восточном фронте не могла идти ни в какое сравнение с боями между авиацией союзников и ПВО Рейха.
Геринг бросил на западное направление лучшую технику из имеющейся в наличии. На востоке до последнего отбивались малочисленные остатки эскадр на "Густавах". "Штуки", изгнанные из Англии в 1940 году, вполне успешно работали против русских и в сорок четвёртом, и в сорок пятом. ВВС Красной Армии продолжали нести заметные потери, а Сталин – требовать истребители у американцев, потому что советская промышленность не справлялась. Последняя партия поставленных по ленд-лизу "Суперкобр" датирована, по-моему, апрелем 1945 года.
Насколько могу судить по отрывочным данным, поступающим в КВВС об авиации СССР, деятели типа Исаева до конца войны играли в ней определяющую роль, а Покрышкин и другие светлые головы остались в системе, только приспосабливаясь к ней и не в силах изменить её кардинально.
Наконец, не удалось достать Хартманна, очутившегося в русском лагере. И Галланд не встретился. Зарубку в памяти разобраться с ними я оставил на послевоенное время, а в последний бой ввязался в августе сорок пятого восточнее Окинавы, куда меня забросила служба для изучения приёмов недобитого врага.
Это был "Зеро". Безумный одиночка против нашей четвёрки "Корсаров", он имел лишь один козырь – маневренность, но даже не пробовал им воспользоваться. Японец просто ринулся навстречу. Не сомневаюсь, он не стал бы отворачивать и стремился врезаться в любого из нас в лоб. Шестадцать пушек буквально разорвали "Зеро" на куски. Что-то ощутимо стукнуло по левой консоли, позже на авианосце механик показал мне здоровую вмятину. Ванятка звучно помянул япону мать.
