-Как можно? Я же с радостью!
-Вот и замечательно, тогда ступай, давай, время идет, а мне уже сегодня снова в дорогу собираться, даже дел здешних посмотреть не успею. А то может за год еще, каких мздоимств нашлось, и кое-кого повесить для острастки не помешает,– с показным сожалением говорю боярину, тот лишь слегка покивал головой и был таков, позволив разрешения удалиться.
Однако уехать вечером не получилось, было решено остаться в городе до утра, хляби небесные оказались чересчур уж слезными. Ливень стоял такой, что дальше десятка шагов ничего не было видно, словно не вода это, а сплошное серое марево.
Но за ночь видимо погода наладилась и поутру даже светило осеннее солнце, тусклое, кое-как согревающее усталую землю, но даже такое светило много лучше чем яростный дождливый напор. Перед тем как мы выехали за ворота, к нам подъехал молодой отрок в курьерском облачении и передал мне увесистое письмо от смоленского губернатора. Поблагодарив отрока рублем, мы тронулись в путь, я же изменив своим правилам, залез в карету, слишком уж необычно это, вроде бы только вчера говорили с Салтыковым, а тут на тебе и письмецо, причем, наверное, писаное явно не день и не два назад. Значит, вчера была только проверка, а сейчас нечто большее, важное.
Занавесив с одной стороны кареты шторы я поудобнее уселся на вещах, распаковал письмо, с каждым мгновением все сильней углубляясь в чтение старорусской письменности. Постепенно, как это бывало раньше, буквы выстроились в понятный мне ряд и проблемы были решены. Продираясь сквозь множество титулов и ненужных хвалебных словоизлияний, я таки уловил суть письма и даже несколько оторопел, и в принципе оно действительно как минимум стоило того, чтобы быть прочитанным.
В нем говорилось о том, что все неудовольствия, среди разных слоев населения южных окраин Смоленской губернии и владений Азовской, постоянно находящийся ели не войны с Татрами, то уж в ожидании оной точно.
Конечно, в центральных провинциях сопротивление действиям государя и его реформам не могло возникнуть в силу объективных причин, чего нельзя было сказать об окраинах, то есть у башкир, казаков и южных народов, относительно недавно влившихся в состав России.
Однако главное все же было не это, основной вопрос уделялся Малороссии. Было коротко написано, что сразу после Полтавы царь Петр утвердил представленные ему гетманом Скоропадским статьи о сбережении всех прав и вольностей казачьих войск. Плюс к этому государь подписал статью о том, что казаки, находящиеся в подчинении у генералов не занимались, не военным ело, то есть заготовкой сена, выпасом крупно рогатого скота и лошадей и многим другим, не являющимся обязанностями казаков. Так же говорилось о том, что на казацких дворах будет строго запрещено останавливаться без разрешения старшины поселения, всех же ослушников указа государева ждала кара немилосердная. Вот только какая, почему то Салтыков не указал.
И после всей этой мишуры, в самом конце письма было написано о том, что якобы губернатор смоленский разговор вел с бывшим чигирским сотником Невенчанным, когда он ехал из Москвы, то на дороге встретил гетманского посланца, отвозившего к государю дичину. Так вот этот посланец спрашивал сотника, что в столице делается, сам же он говорил, что ходят слухи на Украйне, будто бы государь хочет украинских людей перевести за Москву и на Украйне поселить русских людей. А сама Москва лучшие города казаков хочет себе побрать. Да и много других нехороших слухов сказывал посланец, да и говорил о том, что призывают их поднять Орду и объединиться с татарами, скинуть с себя русских людей.
Сразу же после слов сотника была небольшая приписка, как избавиться от этого, да не допустить погибели людишек. На Украйне надобно, прежде всего, посеять несогласие между полковниками и гетманом, не надобно исполнять всякие просьбы гетмана, особенно когда будет просить наградить кого-нибудь деревнями, мельницами или чем-нибудь другим. Тех же, кто был в измене уличены и произведены в чины, отставить и произвести на их место тех, которые добрую службу государю показали. И вот когда народ узнает, что сам гетман не будет иметь такой власти, как Мазепа, то станут они приходить с доносами.
При этом самим доносчикам не надо чинить препятствий и обращаться с ними ласково, даже если некоторые из них придут с ложью, то пускай ибо, потом придет уже тот человек, который правду сказывать будет, а гетман и старшины будут опасаться этого. Так же боярин Салтыков написал, что бывал он в Глухове и виделся с гетманом, да только во время пьянки, много чего интересного рассказывал Скоропадский о том, что в тех краях творится, «всякими способами внушает злобу на тех, которые хотя мало к нам склонны».
-Интересно получается, грамоту то отец подписал, а гетман выходит, свои собственные игры закулисные вести надумал? А тут еще и это… вот блин и приехал на Родину, любимую и желанную! Да у меня в Испании меньше проблем было, а тут только к первому городу подъехал и уже нате и решайте «ваше высочество»,– тихонечко бурчу сам себе под нос, листая страницы письма, коих насчиталось больше десятка штук.
«…Слышал я, ваше высочество, что гетман сей хочет просить у государя-батюшки, чтоб он ему дал Умань. Вполне возможно что он напишет будто бы Умань местечко малое, но это на самом деле место большое и соседнее со степью. В самом городе с уездом будет тысяч десять людей, по моему мнению, ему Умани давать не следует, пусть живет со всеми своими делами у нас в середине, а не в порубежных местах, и под присмотром и киевский губернатор с воеводой приструнить в случае чего смогут.
Умань на границе степи, нагайским татарам, кочующим по ту сторону Днестра, и запорожцам пристанище, беспрестанно татары из Очакова приезжают туда покупать скотину, а уманцы к ним в Очаков ездят, возят лубья, доски и уголья. Гетман Скоропадский, думаю, будет писать жалобы на Палея, но пускай государь наш не слушает его, гетману хочется выжить Палея из порубежных городов и на его место послать кого-нибудь из своей своры. Знаю и то, что если еще не писал, то будет писать к царю-батюшке жалобу на чигиринского полковника Галагана и на Бреславского, хочется ему, чтоб их не было рядом с ним, потому что они с другими к России склоняются и братьев славян своих к этому же примучают.
Сам же Скоропадский поставил в Корсуне полковника Кандыбу, а оный изменником был при Мазепе. Еще когда Мазепа посылал его к киевскому воеводе, из Ромна, чтобы он в Корсуне остался в полковничьем чине, то князь Дмитрий Михайлович Голицын, узнав об этом, не допустил его. Из-за этого Кандыбе некуда было деться, но придя к гетману он тот час же получил должность в Корсуне, туда же куда его сам Мазепа-изменник и определил. Но разве можно ждать от этого чего-нибудь хорошего, кроме плутовства?
