………..
Мы ещё немного поболтали с Трошиным, когда из палатки донёсся голос Алика, сильно искажённый динамиком рации:
- Тотен вызывает базу. Тотен вызывает базу.
Метнувшись в палатку, я схватил гарнитуру:
- Арт в канале. Слушаю тебя, Тотен.
- Арт, у нас интересная находка. Бомбардировщик, средний. Похоже, конфеты на месте, есть даже огненная вода, ну и пилы с воздушным приводом на месте.
- Здорово. Давай наводку.
- Девяносто два — ноль восемь, юго–восток. У лужи. Мы на стрёме. Встретим.
- Понял тебя! — я торопливо записал координаты. — Что–нибудь ещё?
- Прилетайте на «молнии» — конфет много, и инструмент захватите.
- Овер.
- Роджер. Овер.
Сменив частоту, я связался с командиром и вкратце обрисовал ему ситуацию. Получив добро на вывоз всего ценного с самолёта, я кликнул бойцов и, оставив в лагере троих часовых, мы принялись освобождать грузовик от всего лишнего. Закидав в кузов все канистры, что у нас были, мы впятером выехали на встречу с Аликом. Хорошо, что Казачина оказался в этот момент на базе — ковыряться самостоятельно с такими вещами, как настоящие авиабомбы мне не очень хотелось.
Казалось бы, семь километров — невеликое расстояние, но на дорогу мы потратили около часа. Пришлось объезжать несколько деревень и пробираться по лесам, да и в чистом поле не особенно разгонишься. Так что с Аликом мы встретились только около четырёх часов вечера. Примерно с километра он начал наводить нас по рации, так что на место мы вышли достаточно точно.
Увидев самолёт, я понял, что передо мной СБ. Слишком много я в своё время прочитал книг по истории войны, чтобы перепутать. Но вот назвать модификацию или вспомнить какие–нибудь тонкости я не смог — не специалист и не фанат. Помнил я только, что взлётный вес у этого бомбардировщика где–то в районе восьми тонн и скорость была порядка четырёхсот километров в час, отчего и считался он в конце тридцатых машиной скоростной. «Странно, в мемуарах жаловались, что СБ легко загорались, а этот — вон, даже с горящим мотором сел и ничего. Хотя, возможно помогло то, что упал он на заболоченную пойму реки». Консоли обоих крыльев были обломаны. Попросив бойцов подсадить меня, я забрался на центроплан, где и обнаружил лючки бензобака. Немного повозившись, мне удалось открыть крышку, и в нос ударил резкий запах бензина. Я просунул в бак заборный шланг ручного насоса, правда пришлось заранее надеть удлинитель, поскольку имевшийся у нас немецкий насос был предназначен для бочек. Несколько движений рукоятью, и из выходного шланга в подставленную канистру потёк бензин. «Повезло, что при ударе бак не пробило! А то бы сгорел самолёт нафиг» — подумал я. Остановившись, я начал отдавать команды.
- Сомов, залезай сюда! Качай. Вы трое, отнесёте канистры, как заполнятся, к грузовику и мотоциклу и перелейте топливо в баки. Трошин!
- Да?
- Ты с пулемётом заляг на берегу, через час тебя сменим. Тотен, ты — в карауле за старшего! Ваня, — позвал я Казачину, — бери инструмент и залезай сюда — будем турели с боезапасом снимать. Заодно прикинем, как в бомботсек залезть.
После получения приказаний народ зашевелился, и работа пошла значительно веселее. Пятнадцать минут возни с гаечными ключами — и вот мы уже спускаем на верёвках верхнюю турель вместе с пулемётом. Конечно, можно было снять только пулемёт, благо он на шкворне крепится, но ведь турель можно на грузовик поставить или на «ублюдка»! Позвав наверх Дымова, и поручив ему выгружать ленты, мы с Ваней лезем к штурманской кабине. Мда, здесь придётся повозиться!
Иван залезает внутрь, и, скрючившись, пытается отворачивать болты, которыми носовая турель крепится к самолёту.
- Вань, пулемёты вначале сними.
Он возится под водой и, в конце концов, вытаскивает один пулемёт. Глядя на погнутый ствол, я морщусь. Нехило его носом приложило, хорошо, что штурман выпрыгнул…
Пока он возится внизу, я позвал пару бойцов, чтобы они помогли мне вытащить тела пилота и стрелка. Пока Казачина возился в кабине, мы отнесли погибших на берег, и, выкопав неглубокую могилу, похоронили. В песчаную почву под двумя соснами воткнули кусок дюраля с красной звездой, вырубленный топором из обшивки. Внутри звезды ножом я нацарапал фамилии и звания лётчиков.
Потом мне пришлось лезть в штурманскую кабину, сменять Казачину.. Тесно, мокро и грязно. Я машинально постучал гаечным ключом по остеклению… «Чёрт, это же оргстекло!»
- Ваня, скажи, чтобы топор принесли, будем фонарь рубить.
- Зачем?
- Он из оргстекла. Нам пригодится, да и кабину обдирать так проще будет.
Так, совместными усилиями через час мы сняли с самолёта все четыре ШКАСа с турелями, два из них, правда, годны были только на запчасти, примерно тысячу патронов, и слили около ста пятидесяти литров бензина. В кузов «опеля» также отправились несколько листов дюраля и мешок, набитый оргстеклом. Его я предложил взять, вспомнив о популярности этого материала у советских туристов, как средства розжига костров в сырую погоду, да и для оборудования землянок к зиме тоже пригодится. В крайнем случае, на рукоятки ножей пустим. Но к главному — бомбам, мы так и не подобрались. Нет, кнопку сброса и рычаг открытия бомболюка я нашёл, но самолёт лежал на брюхе и створки люка открыться не могли.
- Слушай, Арт, а может, мы его грузовиком на берег вытащим? — предложил Зельц.
- Вытащим, и что дальше? Он же всё равно на брюхе лежать будет. Хотя…
Подобрав с земли топор, я подошёл к самолёту. Взмах — и топор пробивает тонкую дюралевую обшивку на боку самолёта. Ещё один удар — и я, отгибая кусок дюраля, заглядываю в бомбоотсек. Вот они! Шесть крупных бомб, вертикально стоящих в передней части отсека. Если мне память не изменяет, то это — «сотки», то есть фугасные авиабомбы весом в центнер. Более крупные калибры на СБ подвешивали горизонтально, или на внешних замках. В каждом «поросёночке» — не меньше, чем по сорок килограммов взрывчатки, а то и по пятьдесят. Ура, товарищи!
Ко мне подошёл Трошин, минут пятнадцать как сменившийся с поста:
- Ну что, есть?
- Ага. Только вот как их достать?
- А что тут думать–то? Бревном подпираем крыло вот здесь, где оно в фюзеляж переходит. Заваливаем весь самолёт на правую сторону, выламываем створки люка и по одной достаём бомбы.
- Тут же заболоченная почва, бревно сразу в неё уйдёт.
- А мы брёвна подложим, и настил какой–нибудь сообразим.
- Умный ты Слава, аж жуть! Но, к сожалению, в армии инициатива наказуема, так что давай, командуй. А мы, обезьянки, посмотрим.
- А обезьяны тут при чём? — не понял Трошин.
- Это присловье такое. Короче — выполняйте вашу задумку боец Трошин, а партия вас не забудет!
