Рейтары, тем временем, уже перестроились, сомкнув свои ряды и дав возможность раненым товарищам покинуть место боестолкновения. Халхасцы же, теряя многих своих товарищей, то и дело кувыркавшихся из седла, сваленных метким выстрелом даура, казака или тунгуса, густой лавой устремились на латников, остававшихся на месте. Кочевники уже натягивали луки, готовые пустить на рейтар сотни стрел, когда воины тайши неожиданно расступились в стороны, а вперёд выдвинулись непонятные щиты серого цвета, из которых торчали… Джебсцун лишь в самый последний момент понял, что это такое. А когда отголоски оглушительных раскатов рявкнувших орудий затихали в прохладном степном воздухе, нойон, придавленный мёртвой лошадью, потерял сознание, погрузившись в чёрный, бездонный колодец беспамятства. Последний, безмолвный миг затуманенного сознания явил ему лавину вражеских всадников, снова бросившихся на его воинов. Копыта неприятельских лошадей гулко стучали по холодной земле.
Алексей с удовлетворением отнял бинокль от глаз. Сражение превратилось в подавление нескольких очагов сопротивления кочевников, где они оборонялись числом от пары десятков до сотни воинов. Более малочисленные группки степняков и, тем более одиночки, уже давно были вырублены, насажены на копьё или расстреляны. Кровавая развязка приближалась. Среди воинов избиваемого неприятеля всё чаще раздавались вопли отчаяния и жалобные крики. Халхасцы, окончательно поняв бесполезность своих самоубийственных атак на грозного врага, сдавались на милость победителя. Сазонов приказал своим солдатам прекратить атаку. Тем временем, стрелки занимали лучшие с их точки зрения позиции, блокируя любые попытки степняков уйти из становища. Между тем, к обозу и остававшимся там части стрелков отправили два десятка раненых всадников, а четверым тяжёлым медики оказывали помощь непосредственно на месте недавнего боя.
Кстати, к досаде Стахия Славкова сегодня конная артиллерия участвовала лишь в конечном этапе боя, зато поставив в нём жирную точку и подавив волю степняков к победе, как говорил потом воевода Бекетов. Пусть так, но этого Славкову было мало, да и само столкновение едва ли заняло более получаса времени. Находясь в обозе, конноартиллеристы рассуждали с товарищами о том, что можно было бы и для начала обстрелять становище врага:
– Да хотя бы и с тех холмов! – воскликнул один из бурят-ездовых, указывая на невысокие и пологие, поросшие редким низеньким кустарником, склоны. – А потом бы и конные врубились.
– Может, воеводы решили жизни неприятельские поберечь? – предположил Славков. – Зачем спящих людишек пушками убивать – там ведь не разберёшь, кто воин, а кто – дитё. Надо было картечью посечь халхасцев, когда они упирались.
– Ну да, – многие с ним согласились, кивая. – Это так.
Вскоре казаки приволокли раненого нойона Джебсцуна. Тот исподлобья взирал на ангарцев, не ожидая от них ничего хорошего. С помощью тайши Баира, имевшего свой счёт к халхасцу, Алексей объяснил нойону причину нападения на его становище:
– Вы с ханом, верно, подумали, что если мы не отплатили вам той же монетой за первое нападение на нас, что мы слабы и будем лишь держать оборону? Вы ошиблись! Мы будем жестко отвечать на каждое враждебное действие. Джебсцун, совершённое тобой летом нападение на наше поселение стоило моему князю семь драгоценных жизней наших людей. Сегодня я отплатил тебе и твоему хану сполна.
На взмыленном коне к Сазонову и Бекетову, неотлучно находившемуся рядом, подлетел Усольцев:
– Евойные жёнки и детишки пленены, Алексей Кузьмич! Степняки более отпору не дают, усмирены!
– Отлично, Кузьма Фролыч! Прикажи воинам отдыхать, да смотреть по сторонам внимательно. И пусть режут овец, люди проголодались, наверное. Выходим после обеда.
После чего Сазонов снова обратился к поверженному противнику:
– Твою семью я забираю с собой, чтобы ты не хотел более меряться силой с моими воинами. Я отдам их тебе позже, когда мы, убрав твоего хана, вернёмся к себе в крепость, которую вам никогда не взять.
Джебсцун повалился набок, тихонько подвывая от злости и бессилия. Проклятый северный народ! Откуда они взялись на этих землях! Они появились тут, как хозяева, всерьёз устраиваясь на земле, собирая под себя бывших данников хана, а теперь громят его вернейших нойонов! Да и облик их непривычен для этих мест, никогда прежде халхасцы не видели этих большеглазых и большеносых людей, с курчавыми рыжими бородами. Наказание богов, не иначе. Ибо видел Джебсцун, как уверен в себе этот военачальник, как твёрдо говорит он слова на незнакомом языке и как сильны его воины. Даже подлые, изменившие хану бурятские данники, обряжены в непробиваемый доспех и действуют на удивление слаженно, а ведь такового за ними вовек не водилось.
После того, как ангарцы покинули разгромленное становище степняков, а войско вытянулось в походную колонну, Бекетов, ещё раз оглянувшись назад, нагнал Сазонова. Алексей Кузьмич беседовал со своим родственником Романом, объясняя тому что-то. Казак не стал им мешать и немного замедлил шаг своего коня, принявшись оглядывать расстилавшуюся вокруг Степь, которая уже ощутила на себе хладное дыхание осени. Буряты, поделив между собой, согласно уговору, половину захваченных лошадей, то дело проносились мимо с гиканьем и удалыми белозубыми улыбками, красуясь перед захваченными у халхасцев семью десятками молодых девушек, что были посажены на обозные повозки. Девицы же лишь испуганно жались друг к дружке и закрывали миндалевидные глаза тонкими ладошками.
Наконец, Сазонов, почувствовав, что Бекетов хотел с ним поговорить, отпустил айна и направил коня в сторону казака.
– Пётр Иванович, ты хотел мне что-то сказать?
Бекетов кивнул и призадумался, собираясь с мыслями. Пару минут он медлил, задумчиво почёсывая бороду.
– Я чего хотел сказать, Алексей Кузьмич… Вот вы, ангарцы, люди делами славные, боевитые, сильного характеру, но с сердцем, жесточью не наполненным… Разве что ворогам воздаёте по делам их, так то дело правое. Однако же и предел отмщения у вас имеется, не то что у народов во злобе пребывающих, – после этих слов Бекетов снова замолчал, а Алексей не стал задавать ему вопросов, видя, что казак задумался.
– А ведь вас всех будто бы гложет что-то, словно жрёт изнутри. Как будто вы потеряли нечто зело важное, – Пётр Иванович внимательно посмотрел на Сазонова, ожидая, что тот поможет ему, объяснит свои чувства.
– Прав ты, Пётр Иванович, – тяжело вздохнув, проговорил Алексей. – Верно подметил – каждый из нас потерял самое ценное, что может потерять человек.
– Что же? – сузил глаза Бекетов. – Родных людей своих, вестимо?
– Свою семью потерял каждый из нас, – глухо проговорил Сазонов. – Все они остались… – тут Алексей споткнулся, словно налетев на невидимую стену, и замолк.
– Остались? Где остались?! – воскликнул казак, не отводя взгляда от Алексея. – Да ты скажи токмо где! Неужель не сыщем?! На Амуре-батюшке уж и корабли для окияна имеются! Сыщем, ей-ей!
– Нет, Пётр Иванович, – покачал головой Сазонов. – Их уже вовек не сыщешь. Пропали они навсегда, вместе с Родиной нашей, точнее, с тем, что от неё осталось.
– Как же так? – растерянно проговорил казак. – Как пропали, где? Не пойму я никак.
– Теперь ты погоди, Пётр Иванович, – сказал Алексей. – Дай мне время с мыслями собраться, а то голова аж загудела…
Бывший майор морской пехоты Северного Флота начал свой рассказ с того момента, как они все оказались в Прибайкалье шестнадцать с лишним лет назад. После этого он поведал Петру Ивановичу о мерцающем проходе между мирами. И только потом рассказал о той стране, которую они покинули, посланные изучить этот мир. Алексей довёл до казака то, что пожелал нужным или важным для понимания Бекетовым того положения, в котором оказался он и его товарищи в том далёком уже году. Бывший сын боярский слушал друга, словно зачарованный, уже не обращая внимания на происходящее вокруг. Бекетову сейчас всё казалось каким-то смазанным и недостойным его внимания. Он осознал, что прикоснулся к неведомому, приобщился к великой тайне. Только сейчас, по прошествии стольких лет, Пётр понял, что стал для этих людей по-настоящему своим, что они приняли его в свой круг, доверив самое важное. Взор его был затуманен – казак обмысливал услышанное. Бекетов пытался понять первопричину случившегося с этими людьми. Естественно, что единственным объяснением сего для бывшего енисейца стала воля Господня, ибо только Он мог ввергнуть в этот мир людей из мира иного. И никто более! Пётр тряхнул головой, будто прогоняя прочь наваждение.
– Кабы не знал я вас, вовек бы не поверил, – проговорил с расстановкой Бекетов. – Когда я встретил Рината на Ангаре, я так и подумал – пришлые людишки. Потому и обвинил я вас в злодействах ватажки Хрипунова. И вот оно как вышло…
