– Верно, верно, – поддержали они своего атамана.
– Да вы не слушайте, чего там болтают, – попытался разуверить их Федор Линский. – Просто весело живем. Без попов.
– Ну мы так и думали. Старичье всегда против молодых было, – поддержал его Валентин. – И мы с удовольствием здесь повеселимся.
– Ладно, я поеду, прикажу своим, чтоб пропустили вас. – Князь ухватился рукой за луку седла и вставил ногу в стремя. – Моему разъезду скоро меняться. Вернусь, поговорим подробнее. Хотя… Ах, дьявол… – Он отпустил седло и хлопнул себя этой пятерней по лбу. – Совсем забыл. Царь-то уехал. Сегодня может и не вернуться. А Никита Романович в его отсутствие вас в слободу не пустит. Придется на лугу, перед воротами, вам табором становиться.
Когда князь поднял руку, потянувшись к луке, рукав его кафтана чуть съехал, обнажив могучее запястье. А на нем неширокой полоской, туго охватывая его, сидел металлический браслет. Сердце Валентина екнуло. «Неужели?.. А вдруг это мой браслет? – Но тут же он одернул себя. – Нет, не может быть. Когда опричники убили Ваньку Рыжего, Линского не было и в помине. Не может быть. Наверняка это какой-то другой браслет».
– А кто такой Никита Романович? – спросил он у князя.
– Царев дядька. Он тут, почитай, самый главный. Раньше ворота весь день нараспашку были. Скоморохи табунами туда-сюда ходили, купчишки мелочовкой всякой вразнос с лотков торговали… А теперь Никита Романович велел ворота закрытыми держать и пускать в слободу только с его или государева дозволения.
– Ну что ж… Табором так табором. Нам не привыкать. Поезжай, князь, а то воины твои небось уж обеспокоены твоим долгим отсутствием.
Линский вскочил в седло и, уже тронув коня, крикнул:
– Буду из дозора возвращаться, заеду.
– Насколько я понял, – спросил дон Альба, когда князи Линский уже отъехал, – это бывший хозяин нашего вологодского прииска?
– Он самый, – подтвердил Валентин.
– Михайло, а ты браслет на руке у него видел? – поинтересовался Ероха.
– Видел. А что за браслет, не разглядел. Далековато было. А ты разглядел?
– Нет, но… Может, это он?
Но тут голова колонны двинулась вперед, и Валентин, не считая нужным отвечать на подобный вопрос, занял свое место в карете. Посольский поезд полз по направлению к Александровской слободе. Через полчаса неспешного движения вновь последовала остановка.
Справа от дороги, делавшей здесь крутой поворот, возвышались укрепления Александровской слободы. Сначала слободу опоясывал земляной вал четырехметровой высоты с частоколом поверху, а следом за валом стояла засыпная стена из дубовых бревен.
– Хм… Неплохо, – сказал дон Альба подошедшему Валентину, кивая на представшую перед ними крепость. – С хорошим гарнизоном в такой крепости серьезную осаду можно выдержать.
– Чью осаду-то? – не понял простодушный Сила. – Это они кого… Нас берегутся, что ли?
Столь наивно-детский вопрос и ответа не требовал, поэтому Валентин, не обращая на удивленного Силу никакого внимания, отдал команду Ерохе:
– Поезжай к воротам, передай страже, что земское посольство приехало. Ответа можешь не дожидаться. Вели в голове поезда съезжать с дороги, разбивать шатры и готовить пищу. Дон Альба, а ты распорядись в хвосте и в середине. Будем ждать царя здесь.
Ероха с доном Альбой ускакали в противоположные стороны выполнять полученную команду, и только тогда Валентин ответил Силе на его вопрос:
– Да, Силка, нас они берегутся. Всех честных русских людей берегутся. Впрочем, и нечестных тоже. Здесь враги, Силка, я тебя предупреждал. Не сможешь ты здесь, не выдюжишь. Ты ж насилия ни в каком виде не переносишь! А здесь этого насилия будет – во!.. – Валентин провел пальцем воображаемую черту у себя над головой. – И драки ты побаиваешься…
– Да не боюсь я драки! – обиделся Силка. – Мне просто от рож этих, злобой искаженных, да от вида крови тошно делается!
– Так я об этом и говорю. Эх, Силка, не послушал ты меня… Надо было тебе дома оставаться.
Этот спор продолжался у них уже три недели и сейчас вспыхнул с новой силой. Валентин был уверен, что в специфической обстановке Александровской слободы, в атмосфере враждебности, жесткости и насилия, царящих здесь, Сила будет скорее балластом, чем полезным членом команды. Поэтому он предлагал ему остаться в Ярославле и даже, чтобы прельстить его, предложил по-быстрому поженить их с Ксанкой. Но Силка даже такую наживку не заглотил, предпочтя разделить с друзьями все трудности и испытания грядущей неизвестности.
– Нет, Михайла, ты послушай меня все-таки, – начал Сила. – Руки у меня самые быстрые среди всех. Это раз. Пальцы гибкие. Это два. Может понадобиться? Может. Вспомни-ка, как у меня со стаканчиками получалось? И глаз у меня верный. Это три. Кто лучше всех стреляет?
– Да ты, ты… Спору нет. И друг ты настоящий, и парень надежный. И ловкий, и умный…
– И бердышом, и саблей за это лето биться выучился. Гораздо лучше тебя, между прочим.
– Это верно. Но… Силка, а вдруг, как уже было… Если драться придется, а у тебя руки сами собой опустятся, и дурно тебе станет? Убьют ведь в тот же миг.
– Убьют так убьют. Это с каждым из нас может случиться. А друзей в беде не оставлю. Руки опустятся зубами грызть буду.
Разнообразные повозки посольского поезда уже съехали с дороги и встали на стоянку обочь ее, на просторном лугу перед воротами в слободу. Народ уже суетился, выпрягая лошадей, разводя костры и разбивая шатры. Поскольку сегодня после ночевки сразу тронулись в путь, не завтракая, не разводя костров, сейчас, когда время предстоящей стоянки было никому не известно, работали с удвоенным старанием.
Валентин с Силой перешли дорогу и побрели по вырастающему на глазах лагерю.
– Ладно, Силка. Чего уж тут обсуждать? Уже приехали на место. Как получится, так и будет.
Сила заметно повеселел. Наконец-то атаман перестал донимать его своими обидными домыслами. А Валентин лишь печально вздохнул. Мысленно. Чтобы никто не видел этого вздоха, ибо претензии его были не к Силе, а к себе. Ведь если все сложится оптимальным образом – Рыбаса он обнаружит и ликвидирует, а также найдет браслет, – то исчезнет в тот же час, бросив своих друзей на произвол судьбы. Предупреждал его Лобов – ни к кому не привязываться! Черт, а как тут не привяжешься? Как к ним не привязаться, если ты с этими парнями в течение года ежедневно делил хлеб-соль, горе и радость и даже смертельную опасность? Как к ним не привязаться, сохранив в себе изрядную долю здорового цинизма по отношению к этим людям? Можно, конечно, напомнить себе слова Лобова о том, что это прошлое и судьбы всех людей, его населяющих, уже давно состоялись. Эти люди давно уже мертвы, и даже их тела успели истлеть в земле. Можно. Все можно. Но эта дурацкая привязанность, между прочим, дружбой называется. Понятно, конечно, что в эпоху постмодернизма и всеобщей инфляции все девальвировалось, в том числе и дружба. Но здесь-то, в шестнадцатом веке, она – самая что ни на есть настоящая. Ероха с доном Альбой как-нибудь выкрутятся, а вот Силка… Силку жаль.
