Последний шкафчик вынесли на двор, когда было уже совсем темно.
Невидимый в темноте, накрапывал мелкий дождь.
– Хорошая она женщина, – утратившим наигранную жизнерадостность голосом заметил Виктор. – Варь, ты ее давно знаешь?
– Примерно с тех пор, как здесь живу. Я обещала за ней ухаживать. Помогать по дому. Сейчас-то она уже ничего, даже сама в магазин выбирается. А летом слегла, ноги отнимались. Я почти жила в ее доме.
– У нее кулон приметный…
– Да. Это от сына памятка. Он погиб в Польше.
Он несколько секунд пристально всматривался в темноту за моей спиной, потом нехотя сказал:
– В нем магия. В кулоне.
– Да?
Нахмурился. Мы стояли на перекрестке, у самого фонаря, и потому я заметила.
Потер ладонями виски. И словно в продолжение какого-то незаконченного разговора произнес:
– …а может, и в правду из-за лекарств мерещится.
– Виктор, вы…
– Так и будешь ко мне всегда на «вы»?
Я осторожно попробовала в уме сказать ему «ты». Как будто кто-то дверку приоткрыл в чужую комнату и дал на миг посмотреть, что в ней.
Фонарь чуть покачивался на ветру. На ветках березы мерцали капли.
– Мне показалось, ты о чем-то беспокоишься. Из-за кулона?
– Нет, Варь. Не из-за кулона. Хотя теперь и из-за него тоже. Все сложно.
Под ногами поблескивали в желтом свете опавшие листья. В темноту идти не хотелось, и я медлила, ждала, что он скажет.
– Я не чувствую магию. Я могу ей пользоваться, но интуитивно, неточно. Это как внезапная слепота. Поэтому иногда…
После некоторой паузы продолжил:
– Вчера ты сказала про серый коридор без окон, ведущий во тьму. Это то же самое. То же ощущение. Я говорю это, только чтобы ты не боялась. Только не меня, хорошо?
Поджал губы:
– Здесь, на Татарской, это особенно заметно.
– Мне здесь уютно. Иногда до слез не хочется уходить домой. Я ведь очень плохо помню то, что было до Энска. Как-то обрывочно. Иногда кажется, что это и вовсе не мои воспоминания. А на Татарской живут славные люди. Мне с ними легко, и они мне рады.
– Интересно. Но что-то же ты помнишь?
Я нахмурилась. Почему-то я очень редко думала о том, что было раньше. Так безопасней. Спокойней. Может, я нарочно старалась все забыть? Может, там, в глубине моей памяти, хранятся события настолько страшные, что лучше и не пытаться их беспокоить? Что? Например, война. Лагеря смерти, пытки, кровь… Алая, чужая. На расколотых камнях… разбомбленные остатки древней крепости… синее весеннее небо в пятнах облаков; сестра с повязкой на рукаве, «Держись, браток», носилки, усталый военный маг с перевязанной рукой… «Мама, как больно…»
– Не хочешь говорить?
– Не в этом дело, просто не помню. Не помню точно. Возможно, у меня была контузия… Эшелон шел на восток, был авианалет… Кажется… Мы бежали к лесу по насыпи, и… не знаю, Вить, не помню. Не спрашивай. Лучше расскажи про кулон Евдокии Леонтьевны. Что с ним?
– А этого не знаю я. Пока. Как узнаю – сразу скажу. Пойдем?
Мы шли по Краснознаменной. Эта улица появилась пред самой войной, многоквартирные дома мерцали желтыми окнами, а летом, наверное, здесь было красиво и светло.
Где-то играла радиола. Далеко, на грани слуха: «Утомленное солнце», «Рио-рита». Кто-то боролся с тоской и одиночеством, но здесь, снаружи, было холодно и даже собаки не лаяли, стояла полная тишина.
Он взял меня под руку. Странным образом вот так, чувствуя рядом его локоть, идти было спокойно. Тишина не казалась натянутой струной, она просто была где-то неподалеку. В двух шагах, но не рядом. Не заглядывала в лицо.
Внезапно Витя сбился с шага.
Перехватил меня за руку, потащил вперед. Стало страшно, я попыталась вырваться, но вдруг услышала:
– Варька, тихо! Давай быстрей…
Свернули в проходной двор.
Пробежали мимо недостроенного сарая, пересекли еще один двор.
Только в темной арке новостройки мы остановились.
– Прости, Варь, за пробежку. Но за нами кто-то шел.
– Да кому надо-то…
– Тсс!
Мы прижались к стене арки, как какие-нибудь шпионы. Но двор оставался пустым и темным.
– Может, потерял нас… – неуверенно шепнул Виктор.
– Может, ему просто надо было в ту же сторону?
– Всякое бывает.
Однако на Краснознаменную мы выйти не успели. Совсем чуть-чуть. Шли мимо складской территории большого магазина, закрытого на ночь. У служебного входа тускло горел фонарь, я успела порадоваться этому свету. В темных дворах было жутковато.
И тут Витя буквально затащил меня в тень от старой липы, а сам побежал куда-то назад, вдоль магазинной ограды. Я увидела слабую вспышку магии, потом что-то темное отделилось от тени забора, упало, оттуда раздалось сопение и глухой всхлип. Витя склонился над упавшим.
А мне что же, продолжать прятаться за липой? Я выждала десять секунд и поспешила туда.
Витя прижимал свой улов к асфальту. Жертва вырываться и не думала. Хрипло дышала и пыхтела.
– Ты шел за нами? Признавайся! Что тебе нужно?
– Нет…
– Кто тебя послал, ну? Я слушаю!
– Пусти!
– Еще чего! Кто тебя послал?
– Пусти, дядя! Я ничего не сделал!
Я вдруг поняла, что пойманной «рыбке» лет пятнадцать, не больше.
Витя вздернул мальчишку на ноги и толкнул к забору. Взгляд у него был бешеный.
– Так, рассказывай…
Тот сглотнул, завертел головой, ища возможность удрать.
Потом зачастил шепотом:
– Послушайте, я ничего не успел. Там сторож поменялся, они мешки в подсобку затащили. Чо я, замок ковырять буду? Я не нанимался… Да я сразу говорил, что дохлый номер…
– Ты колдовал. Была какая-то магия.
Я, по правде, никакой магии не увидела. Но мало ли… Витя говорил, что к нему возвращаются утраченные способности. Может, именно так они и возвращаются?
Парень вдруг усмехнулся и вытащил из кармана серебряный полтинник.
– Это все!
Теперь и я увидела – слабый заговор на удачу. С таким действительно бесполезно пытаться взломать дверь магазина.
Но Витя не успокоился. Вытащил из кармана похожий на амперметр прибор. Поднес к монете. Стрелка сдвинулась с места на несколько делений. Потом он самым тщательным образом обыскал парня. Но никаких других наделенных магией предметов у него не было. Да и сам он магом не был. Просто неудачливый воришка.
– На, держи! – сунул Витя парню его талисман. – И проваливай! Считай, что помогло!
Когда понятливый парень смылся, Витя со злостью стукнул кулаком по забору.
– Черт!
– Да что случилось?
– Ничего… Придется мне, Варь, завтра возвращаться к эскулапам. Я ж его чуть не убил, идиота. Готов был. Похоже, все-таки не долечили. Вот, карман разорвал…
