В следующем весе Саня Кошкин, увы, уступил по очкам кубинцу Мартинесу. Ещё один кубинец Хосе Гомес за явным преимуществом вынес нашего Савченко.
Таким образом, кубинцы уже обеспечили себе командную победу, пусть ещё и осталось разыграть медали в двух весовых категориях – в весе до 81 кг и свыше 81 кг. Там непобедимый Теофило Стивенсон дерётся с… Нет, не с Петром Заевым, как было в моей истории, Заев в полуфинале как раз проиграл Стивенсону. Соперником кубинца стал венгр Иштван Леваи, который сумел послать в нокаут (причём достаточно случайном ударом) американца Грега Пейджа.
– Пора!
Грачёв хлопает меня по плечу, подталкивая к выходу из раздевалки. Ноги неожиданно запутываются в валявшейся на полу скакалке, через которую я прыгал на разминке, так что едва не падаю. Интересно, за плохую примету сойдёт или я зря себя накручиваю? Так-то мандраж есть, и ещё какой, но главное, что это не страх, а если и присутствует немного, то это боязнь проиграть самый важный бой в моей жизни на данный момент.
Рамирес, судя по фамилии, явно из испаноязычных эмигрантов, либо их потомок, но негр однозначно. Впрочем, меня его родословная волнует мало, больше интересует, будет ли он работать в своей излюбленной манере? Начинает он бодро, напирает и бьёт, а я невольно отскакиваю, всё никак не получится подойти на удобную дистанцию. Наконец выкраиваю момент, сближаюсь на широком шаге и успеваю ударить лишь раз по корпусу – Рамирес тут же вяжет меня в клинче. Вот собака бешеная, зажал мои руки у себя подмышками и хрен вытянешь. Без перчаток вытянул бы, а с ними, увеличивающими кисти раза в два, уже трудно. Хочется лбом заехать ему в переносицу, в эту губастую рожу, едва сдерживаюсь, чтобы не реализовать свой коварный план.
Рефери нас разводит, всё начинается по новой. Вновь сближаюсь, но на этот раз работаю на средней дистанции. В принципе, удобная для обоих, и у обоих есть шанс нарваться на хороший удар. Но пока мне везёт, да и сам я, кажется, смачно попадаю в живот, отчего соперник покрякивает, как утка. Лучше так, чем если бы пустил газы, бывает на ринге и такое.
Первый раунд заканчиваем в такой же манере, но мне кажется, что я был чуть точнее. Пока далеко не всё ясно, бой близкий, и одно удачное попадание может повернуть рисунок поединка в ту или иную сторону.
Грачёв давит на грудную клетку, давая продышаться, затем вытирает пот с шеи и груди влажным полотенцем. Что-то говорит, но я не слышу, потому что замечаю на трибуне Ингу с мамой. Вон они где сидят, в третьем секторе. Вроде как даже встречаемся взглядами, хотя отсюда трудно разглядеть. Улыбаюсь им, и до меня доносится голос Владимира Николаевича:
– Ты чего скалишься, Макс? Настроение хорошее? Рано пока радоваться, ещё два раунда.
Да, радоваться рано, и я продолжаю выполнять тренерскую установку, не даю сопернику разгуляться на дистанции, раз за разом вхожу на среднюю дистанцию, а когда там вымахиваюсь – на ближнюю, где и сам не против поклинчевать, чтобы немного передохну́ть. Всё-таки усталость даёт о себе знать, и такое ощущение, что американец чуточку посвежее. Не иначе последствия сгонки веса, хотя прошло уже… Почти две недели, кстати. Опять же, каждый бой отнимает силы, и к финалу боксёры подходят достаточно измотанными. Некоторые, правда, умеют восстанавливаться за день, но таких меньшинство. Надеюсь, мой соперник не из их числа, иначе в заключительной трёхминутке мне придётся туго.
Увы, американец третий раунд начал резво, обрушивая на меня удар за ударом, причём достаточно увесистые. При этом, когда я пытался пойти на сближение, он отступал назад и снова посылал в мою сторону перчатки. А когда на его физиономии появилась язвительная ухмылка, и я прочитал в глазах соперника, что он уже вешает себе на шею золотую медаль, у меня потемнело в глазах. Но не от упадка сил, а от захлестнувшей меня волны ярости.
Ах ты ж сука, он ещё лыбится! Да на, да получи! В эту атаку я вложил все оставшиеся силы. Сколько там до гонга? Минута, полторы? Плевать, силы закончатся – повисну на американце, обниму его, как любимую жену, и хрен он от меня отклеится.
Бью и понимаю, что попадаю. Первые удары он заблокировал, пытался работать уклонами, встречать, но я его попросту смял, оттеснил в угол, а когда он решил прижаться ко мне в клинче, оттолкнул его локтем и продолжил лупить в эту уже совсем не весёлую харю.
А когда голова соперника пару раз как следует встряхнулась, я на автомате добавил левой в печень (ну куда же без неё, любимой), и тут внутри меня словно бы опустили рубильник. Силы закончились как-то разом, руки повисли, и на что меня ещё хватило – так это слиться с негром в экстазе, то есть в клинче.
Почему рефери не стал считать Рамиресу нокдаун – так и осталось для меня загадкой. Скорее всего, потому что и он согласился клинчевать, чтобы, используя меня в качестве опоры, не свалиться на канвас.
– Break, – прозвучала команда рефери.
Он попытался растащить нас в стороны, и в этот момент лоб Рамиреса с глухим стуком стукнулся в мою правую надбровную дугу, а пару секунд спустя мой глаз залило чем-то тёплым и липким. Чем – это я сразу сообразил, особенно когда на мою красную майку капнули ещё более красные, почти чёрные капли. В этот момент меня волновал вопрос: какова глубина рассечения? Позволит ли она мне закончить этот в общем-то равный бой? Равный, если не считать вот этой атаки, когда судьи обязаны были засчитать несколько моих попаданий.
– Stop! Stop!
Рефери всё-таки растащил нас в стороны. Время остановили. Внимательно посмотрел на моё рассечение и махнул рукой в сторону столика, за которым располагался врач:
– Doctor, come here, please.
Тот неторопясь поднялся на ринг. Врач был наш, вроде бы с кафедры спортивной медицины Первого Московского Государственного медицинского университета имени И.М. Сеченова. В ход пошла перекись водорода, зашипело и в ране, зашипел и я от жжения в ней.
– Кровь я остановил, но рассечение глубокое, – сказал мне врач где-то минуту спустя, замазав рану вазелином. – Кровотечение может открыться в любой момент.
Досрочное завершение боя – и американцу присудят победу техническим нокаутом. Это будет катастрофа, особенно на фоне того, что до финального гонга остаётся где-то минута.
– Товарищ доктор, я должен закончить бой, – говорю я так тихо, чтобы кроме врача никто меня не услышал. – Вы же не можете допустить, чтобы победу отдали американцу.
И при этом с такой мольбой смотрю в его глаза, что тот отводит взгляд.
– Я давал «Клятву Гиппократа». А если твоему здоровью будет причинён непоправимый вред?
– Не будет, – мотаю я головой, надеясь, что при этом в стороны не полетят брызги моей крови. – Осталось всего ничего, я побегаю, так что он даже меня ни разу не достанет.
Рефери из Бразилии уже стоит рядом, прислушивается, как будто понимает русский. А вдруг и впрямь понимает, вдруг учился в каком-нибудь Университете Дружбы народов имени Патриса Лумумбы? Поймёт, что мы тут договариваемся между собой, и побежит докладывать кому надо.
– Обещаешь не подставляться? – наконец со вздохом спрашивает врач.
– Клянусь!
– The battle can continue, – говорит он рефери.
Тот кивает и приглашает нас с американцем в центр ринга. В глазах соперника вижу явное неудовольствие решением врача, и в то же время решимость закончить всё как можно быстрее. Ноздри раздуваются, белки глаз от прилившей крови стали розоватыми, и он идёт вперёд, явно намереваясь сделать из меня отбивную. Держать дистанцию трудно, именно на дальней он своими джебами меня может достать, приходится уклоняться, ставить блоки, принимая удары на перчатки…
Бляха муха, всё-таки открылось кровотечение! Это от моей же перчатки самортизировало в замазанную специальным вазелиновым составом рану. Глаз снова стало заливать, пусть и не так сильно, как в первый раз. Сейчас рефери увидит и вновь остановит бой, а там шут его знает, как повернётся.
– Двадцать секунд, Макс!
