программу церковно-приходской школы проходить с ровесниками, и плевать на реальный уровень знаний! В мастерской какие-нибудь коробочки клеить, да на гимнастике строем ходить, и по бревну. А когда мимо што-то, то и наказание!
— Об чём думаешь? — пхнул меня Санька. Ну я и выдал!
— Надо же, — подивился тот, — и среди чиновников хорошие люди бывают!
— А учителки? — напомнил я ему.
— Скажешь тоже! Они учителя, а не чиновники!
Мы попхались немножечко да пошутковали, а дядя Гиляй заду-умчивый такой ехал, и молча, што для него очень даже необычно. Только ус кусал.
Дома порадовался за нас шумно, успокаивая Марию Ивановну, а потом, пока Татьяна на стол накрывала, расспросил уже подробно. Потихонечку. Што там судья говорил, как, да што я об том думаю.
— Тихо буду сидеть! — клятвенно пообещал я. — Насколько это вообще возможно.
На лице опекуна отразился нескрываемый скепсис.
— До аттестата! — уточнил я, вздохнув. — Оно у меня как-то само! Приключается!
Отложив в сторонку Гёте, потёр усталые, красные от постоянного напряжения, глаза. Учусь! За математику или там языки я не переживаю, а вот за литературу с историей очень даже да! Оно ведь как вышло-то? Пока я никто и звать меня никак, пусть даже и с танцами, то сдать экзамены за прогимназию – тьфу!
А тут – политика пошла. Стачка, наговорил потом всякого, да и вообще. Учителя, они на такое не смотрят, но тут такое дело, што экзамены экстерном, они через чиновников идут. Разрешение, комиссия и такое всё. Ну и сядут у меня на экзамене чиновные дяденьки, с нехорошим прищуром и цепным мировоззрением.
Не факт, што точно да, но могут! Учителки, по крайней мере, очень сильно за то переживают.
А литература и история дело такое, што не примеры и формулы точные нужны, а просто – мнение. Официально утверждённое, в бронзе начальственной отлитое, в граните надгробном высеченное. Не как думаешь надо писать и говорить, а как положено. Утверждено свыше. Ну а я уже объяснил, значицца, што и как об том думаю. Запомнили.
Могут придираться, и сильно. Тема не раскрыта, почерк скверный, и дышите вы, молодой человек, не в ногу!
Сочинения с изложениями пишу каждый день, почерк заодно вырабатываю. По истории гоняют, по литературе – как надо, а не как думаю.
Память-то у меня хорошая, но слишком много собственного мнения. Раньше притом составленного, а не сейчас. На Хитровке ещё читывал всякое, из мемуаров, так там порой ну вообще ничего общего с официальными учебниками истории! Такая себе параллельная история. И вот, вылезает при гонянии.
В качестве отдыха с пользой – немецкий. Не вспоминаю, а учу, но ничего так, идёт! Два языка родственных, да идиш немножечко, так немецкий и укладывается потихонечку в голове. Вот, через Гёте продираюсь! Со словарём. Ничо!
Ещё гитарой снова занялся. В смысле – всерьёз занялся, а не просто поиграть и поголосить иногда. Не так даже, што и тянет сильно, но чем-то себя надо занять!
Танцами ещё, часика полтора перед ужином. Мало! Не хватает движения-то. Полчасика с утра вместе с Чижом, полтора перед ужином. Ну ни о чём ведь! Так только, размяться.
И всей отдушины уличной, што три раза в неделю вместе с Санькой в училище бегаю, вольнослушателем. Сам ведь! Сам себя в тиски зажал! Но чувствую, што тово, перестарался слишком.
Я ведь даже на Масленицу не как положено – с боями кулачными, а чинно, с Марией Ивановной и Надей прогулялся, да на народ посмотрел. А себя не показал! Даже разочка единого не подрался, а?! Не только на Масленицу, но и вообще.
Сам в такое не верю, но вот! Пескарь премудрый, понимаешь ли! Март к середине подходит, а я стух уже. Только и радости, што Санька прав оказался, и открытки мои пошли.
Не так штобы и очень, потому как сильно на любителя. Такие только образованной публике и полуобразованным, но с пониманием. Не всем притом, сильно не всем. Как настойка с перцем и мёдом – на любителя. Меньше даже.
Но идут! Карикатуры ещё в газету, так што меня даже официально приняли в штат.
Оно не то штобы и нужно, да и не принято особо это – в штат карикатуристов, но подстраховочка на случай вовсе уж хреновых дел. Дескать, вот какой я положительный! В газете работаю!
«О, как морозно в январе, когда удобства во дворе!» [33] С картиночкой! Тоже может с открытками и отрывными календариками будет, и тоже сильно не для всех.
Совсем чуть-чуть признания может выйти, и ещё меньше денег от этого чуть-чуть признания. Но и то! Официальный заработок творческого человека. С волчьим билетом ещё вполне, даже и несмотря на возраст, а вот сиротский приют с каждым днём всё дальше отодвигается. Почитал ещё, но недолго, в глаза как песка насыпали! Нащупал ногами пушистые домашние туфли на войлоке, и вдел ноги, да и дошлёпал до кухни.
— Та-ань!
— Аюшки!? — приветливо отозвалась та, возясь с обедом.
— Заварка старая есть? На глаза положить.
— А и найдётся!
Горнишная захлопотала, мимоходом глянув мне в глаза.
— Ой! Упырь как есть! Книжками покусанный!
Ватка с чаем на веки, да и прилёг. Бездельничаю, даже и непривычно в последнее время!
Мно-огое поменялось! Вон, с горнишной помирились. Всё фыркала на меня, пусть даже и тишком, а как открытки пошли, так и всё! Не потому, што поклонница, вот уж нет! Хотя собирает, да притом с автографами – коллекция, значицца, для перепродажи когда-нибудь! Фыркать перестала, потому как я ей понятен стал. Не полубарчук при деньгах шальных, как раньше дразнилась, а человек с профессией! В газете работаю! А к Саньке она и раньше хорошо, и жалела почему-то. Вот… мирно теперь живём.
Разбудили меня голоса. Вот же! Сам не заметил, как заснул!
Скинув засохшую вату, потёр глаза и от души назевался, глядя на часы. Ничо себе! Никак Надя уже из гимназии?
Надя пришла, да не одна, а с родителями и фотографом. Юркий такой мужчинка почти французистого типа.
— Шалом, — поприветствовал я его машинально, зевая. Ну и дальше на идише чутка. Дрогнул тот, и глазами так на Владимира Алексеевича с супругой.
— Месье Поль?! — опекун иронично приподнял бровь.
— Ну а если и да? — отозвался тот с обречённым видом.
— Для коммерции удобней, — поясняю я за француза, — здесь-таки не Одесса и не Западные губернии, где все привыкли, могут и косо посмотреть. Разница в доходах у Рабиновича и месье Поля может
