Ознакомительная версия.
Вот с такими мыслями я и покинул здание Генштаба. В тот момент во мне боролись два чувства. Одно, восторженная вера в вождя, что он, мудрый и осторожный, всё-таки прислушается к моим словам и сделает всё, чтобы не допустить ужасного развития событий. Второе, более холодное, расчётливое и пессимистическое вторило, что всё это ерунда, никто к тебе не прислушается. Наоборот, посчитают тебя вредоносным субъектом и постараются изолировать такого типа, чтобы не распространял среди окружающих свои гнусные и убогие миазмы. При этом, за пессимистический сценарий выступала оставшаяся сущность моего деда, который слишком хорошо знал окружающую действительность.
После этого, знакового совещания, вся моя жизнь начала резко меняться. Происходящие со мной события сменялись одно за другим как вагоны летящего мимо литерного состава, заставляя и меня крутиться юлой, ускоряя весь темп жизни. Про вечерние прогулки, культурные мероприятия и посиделки с Ниной пришлось забыть. Целую неделю после совещания всё было тихо, и я начал думать, что никому не интересны мои мысли и прожекты. Конечно, зачем дёргаться, что-то менять, нарушать своё уютное существование, если и так всё хорошо. Наверняка, окружение Сталина фильтровало все негативные сведения и противодействовало поступлению их вождю, оберегая его и себя от внешней информации, идущей в разрез с уже принятыми планами. Не зря же, по всем доступным мне источникам шли только положительные материалы о Германии.
Получалось, что путь страны уже выбран, и мы дружными рядами, сплочённо движемся по дороге в ад. Если кто выбивается из этой колонны, или, не дай Бог, мешает её движению, его нужно давить как гниду. Ату его, ату! Вот такими мыслями я мучился всю неделю. И, в принципе, был готов к тому, что меня попытаются арестовать. Ведь я не был наивным мальчиком, по крайней мере, мой дед им не был. Среди слушателей, да и преподавателей академии витали слухи о массированных арестах командного состава армии. Всё было пронизано страхом, не дай Бог, сделать что-нибудь не так. К тому же, история прошлой реальности была жива в моей основной сущности. И я знал о массовых и зачастую несправедливых репрессиях, которые проводил Сталин и его окружение в своей армии, да, в общем, и во всей стране. Эскадронный учитель истории прямо говорил:
— Клика Сталина нанесла огромный вред России. Перед войной командный состав был дезорганизован и запуган. Мало кто решался на самостоятельные действия, без совета с политическим руководством. За малейшие разногласия с выбранной партией линии, следовал немедленный арест. Инициатива в армии умерла. А без этого не бывает победы.
В Эскадроне же, буквально с самого начала обучения, прививали эту самую инициативу. Каждый воспитанник знал, что в боевых условиях он полностью автономен, некому его контролировать и утирать сопли. Уставов, расписывающих порядок действий в боевых условиях, не было. Всячески приветствовалось изобретательность и новизна действий. Обычно следовал приказ с указанием конечного результата, и никого дальше не волновало, каким образом ты достигнешь этой цели. При этом чинопочитание и дисциплина в Эскадроне была, пожалуй, и повыше, чем в Красной армии. Но там бойцы подчинялись приказам не под страхом репрессий и потери кормушки, а руководствуясь велением сердца.
С первого дня нахождения в этом мире работа моего мозга, биение сердца, в общем, всё моё существо было подчинено только одной цели — не допустить повторения сценария той реальности, откуда я появился — порабощения моей родины, моей России. Поэтому просто так идти на заклание я не собирался. Буквально сразу после совещания начал предпринимать меры, чтобы в случае чего скрыться от преследования, залечь на дно. И там готовиться к нашествию фашистов. А именно — всё сделать для организации подполья.
Правда, вся моя готовность заключалась в том, что я отправил Нину обратно в её общежитие. При этом про себя радовался, что никто не знает, кто она и где проживает. Ещё приготовил трофейный "вальтер" к скрытому ношению. К тому же, теперь постоянно носил с собой "лимонку" и финский нож. Об этом моём арсенале, привезённом с Финской войны, никто не знал. Кроме того, я съездил к Шерхану и договорился, в случае попытки моего ареста, воспользоваться его полуторкой.
Да, я не потерял из поля зрения бывшего моего вестового, ставшего моим спасителем, другом, боевым братом. Он закончил автошколу и проходил службу в одной из авторот Московского гарнизона. Между прочим, теперь у него было звание — старший сержант. Кроме него, я за время обучения в Академии несколько раз встречался и ещё с двумя сослуживцами из своей роты. Они тоже служили совсем недалеко от Москвы. Бывший старшина роты Тарас Стативко, привычный мне по прозвищу Тарас Бульба — стал командиром. Теперь он интендант 2-го ранга и проходит службу на военных складах под Подольском. Второй, засевший в моей памяти под именем Якут, это наш следопыт и снайпер красноармеец Кирюшкин. Теперь он, конечно, не красноармеец, а младший командир. После окончания школы снайперов ему присвоили звание сержанта. Там так впечатлились его талантами, что оставили служить в качестве инструктора.
Шерхана я нашёл в гараже, он только недавно приехал и ковырялся со своей раздолбанной полуторкой. Я огляделся и, убедившись, что рядом нет посторонних, незаметно подкрался к нему, чтобы шутливо пугнуть. Подойдя почти вплотную, громко выкрикнул по-немецки:
— Хальт! Хенде хох!
Хорошо у меня отличная реакция, и я успел увернуться от, обрушившейся было на меня, монтировки. В следующий момент перехватил громадный кулачище Асаенова. Но он всё равно меня зацепил, заехав в пах коленом. Я даже согнулся от боли. Из этого положения меня вывели заботливые руки и виноватый голос Шерхана:
— Юрий Филиппович, простите дурака! Я даже не думал, что здесь может появиться мой командир. Вы же всё время до этого вызывали меня по телефону.
Я с гримасой на лице всё-таки выпрямился, похлопал его по плечу и, превозмогая неприятные ощущения, начал говорить. От Наиля ничего не скрывал. Объяснил, что могу стать неугоден власти, но не намерен садиться в тюрьму, когда вот-вот начнётся война. Мой бывший вестовой, когда ему было предложено инсценировать, что я обманом, воспользовавшись своим майорским званием, захватил его автомобиль, гневно воскликнул:
— Да вы что, командир! Чтобы я бросил своего брата в беде, да не в жизнь! Можете располагать Шерханом, не зря же вы меня часто называли верным Санчо Пансой. Ведь скрываться вдвоём будет гораздо легче.
Старший сержант Асаенов, глядя на меня своими хитрыми татарскими глазами, заговорщицки усмехнулся и добавил:
Ознакомительная версия.
