Зима и правда, была чрезвычайно холодной. Под Рождество так придавило, что деревья в садах лопались. К Крещенью вроде слегка потеплело, но ведь впереди был еще февраль — традиционно самый холодный месяц зимы.
— Думаю, до марта никто наших молодых людей не тронет. А там, глядишь, все и изменится.
— Уж не в столицу ли вы, Ваше превосходительство, отправились? — коварно, хитро прищурившись, поинтересовался Безсонов. — Корниленок сказывал, вы там во дворцах — желанный гость. С Государем на охоты ездили, и с цесаревичем вина заморские распивали.
— Корниленок?
— Артемка Корнилов. Младшенький же. До Корниловых еще не дорос. Так, пока — Корниленок. А подиткысь! В самом Петербурге теперь!
— Талант у парня, — кивнул я, в тайне радуясь, что тема разговора сменилась. — Выучится, знаменитым на весь мир сделается. Мы с тобой, Безсонов, еще гордиться станем, и внукам рассказывать, что знакомы с ним были.
— Дай‑то Бог, — кивнул лобастой головой сотник. — Я об одном только Господа молю — чтоб в Санкт–Петербурге том, Артемка наш идеями всякими глупыми не заболел. Потанин‑то, поди, в ихнем университете и нахватался…
Пожал плечами. Столичный, студенческий, период биографии Григория Николаевича Потанина я плохо помнил. Что‑то вроде — учился. Был активным участником Сибирского землячества. Вот и все, пожалуй.
— Хотя, Герман Густавович, — нерешительно начал казак. — Если руку на сердце, так и правда… Земля наша и без рассейских присланцев…
— Замолчи, сотник! — теперь я хлопнул ладонью по столу. — И слушать не желаю! Хоть и не жалует меня ныне Государь, а все ж я верный ему слуга! Да и вы, с Васькой твоим хитромудрым, едрешкин корень, присягу воинскую давали!
— Давали, — огорчился казак. — Только, мнится мне, их превосходительство, генерал–майора Сколкова сюда и по наши души выслали. Если уж Дунайских казачков в крестьяне, так нас и вовсе… На вас, Ваше превосходительство, только и надежда!
На следующее утро никто никуда не поехал. Ни я, ни Безсонов — хотя и рвался обратно в Томск, будучи оставленным за командира полка на время отсутствия подполковника Суходольского. Ни казаки Антоновской сотни, отправившиеся в Крещенье с дозором на Сибирский тракт.
Я — понятно почему. Голова так болела, что казалось, я явственно слышу треск лопающихся костей, стоило сделать неосторожно–резкое движение. Естественно, и о письмах покровителям можно было на этот, без сомнения, один из самых ужасных в новой моей жизни дней, забыть.
Причем, почему‑то, не помогли и, обычно здорово выручающие, народные методы. Ни полстакана отвратительной, какой‑то мутной, как самогон–первач, водки. Ни полный ковш сцеженного рассола с квашеной капусты. Мне только и оставалось, что лежать на узкой, твердой и неудобной лежанке в белой горнице станции, стараться не двигаться и не разговаривать, и думать.
И завидовать невероятному здоровью сотника, на которого вчерашняя пьянка словно бы и вовсе никак не повлияла. Но и он, каким бы богатырем не был, как бы не храбрился, все‑таки не рискнул вывести коня из теплой конюшни, и проделать в седле двадцать пять верст по сорокаградусному морозу.
Понятно, что и полусотня казаков, путь которым предстоял еще дальше, ознакомившись, так сказать, с погодными условиями, тоже остались на станции. Рассудили, что если уж они, сибирские казаки, нос на улицу без нужды высовывать опасаются, то и лиходеи на тракт не полезут.
Зато, в ходе неспешного разговора, удалось раскрыть всеимперский казачий «заговор». Я то, грешным делом, решил сперва, что старшины казачьих полков — это вроде выборного неформального лидера и казначея подразделения в одном лице — как‑то организованно обмениваются между собой информацией. Думать уже начал, рассуждать, как этакий‑то, глобальный, источник информации использовать можно. А выяснилось, что, как и все остальное в Сибири, осведомленность старейшин основывалась на личных связях. Вот наш Василий Григорьевич Буянов в свое время учился в кадетском корпусе с будущим штаб–ротмистром лейб–гвардии Атаманского Его Императорского Высочества Наследника цесаревича полка, Владимиром Николаевичем Карповым. А дальше логический путь длинным не будет. Великий князь Николай Александрович, во время своего путешествия по России, по случаю сделался наказным атаманом казачьего войска. И так это молодому наследнику понравилось, что с тех пор и охраняли его атаманцы, вместо личного ЕИВ конвоя, и знали, соответственно — много.
В том числе и о том, что еще в конце декабря, сразу после Рождества, в Томскую губернию отправлен генерал–майор Иван Григорьевич Сколков. Так‑то этот офицер ни должностью великой, ни чинами не блистал. Только в нашей стране очень это все легко перекрывает личное расположение правителя. А к Сколкову Александр Второй был расположен весьма и весьма. Начиная с 1857 года, Иван Григорьевич непременно оказывался в числе сопровождающих царя. И на пароходном фрегате «Гремящий» в Киль, и в поездке в Архангельск, и дальше по стране до Нижнего. Потом, снова с Александром, уже будучи официально причисленным к свите, в поездке в Одессу и по Крыму. Потом, в 1863 году, сопровождал Государя по Волге и Дону, с кратким заездом на Северный Кавказ. А в прошлом, 1865, был в делегации, сопровождавшей принцессу Дагмар на пути в Россию.
И вот, вдруг, этого, свитского, генерала отправляют в мои края! Безсонов, поковырявшись в бездонных карманах, извлек на свет изрядно помятое послание от штабс–ротмистра, и зачитал. «Из разных источников поступают сведения о послаблениях, оказываемых начальствующими лицами в Западной Сибири политическим преступникам. А потому для удостоверения их справедливости их, командирован туда свиты Его Величества генерал–майор Сколков».
Вот и думай что хочешь. По мою ли это душу господин, или — простое совпадение? А может ли быть это реакцией на включенные в мой последний всеподданнейший отчет сведения о готовящемся здесь, у нас, польском восстании, сигналом к которому должно послужить покушение на жизнь царя?
Но почему послали именно его? Не тяжеловата ли фигура — друг и доверенное лицо царя — для обычной инспекции в третьесортный регион? Прав, едрешкин корень! Тысячу раз прав ты, Герман. Если мы с тобой, брат, сможем вычислить, отгадать — почему именно он, то и весь остальной «туман» непонятных, нелогичных событий и решений рассеется сам собой.
И тут Безсонов со своим старшиной Васькой, ничем помочь мне не мог. У них, после выпитой на двоих четверти, выродилась всего лишь одна версия — придворного генерала отправили для организации лишения казачьего сословия станиц Двенадцатого полка. Дескать, стыдно Государю кого‑нибудь мелкого для такого дела слать. Непростое это дело — обижать верных защитников Отечества! К тому и наказного атамана сменили, и командиров полков отовсюду в Омск вызвали.
