— Я вашу камеру стукнул, — визитер продолжил исповедь. — Если там повредилось что, я возмещу. С пенсии.
— Не стоит утруждаться, — Петя махнул рукой. — Одна линза разбилась. Я уже заказал новую, двадцать рублей.
По унылому виду старика, для которого означенная сумма перекликалась скорее с годовым, нежели месячным бюджетом, Самохвалов понял — двадцатка списана в невозвратные потери, и о ней можно не волноваться далее.
— Лучше не откажите в любезности, которая вам вполне по силам. Представьте меня академику Менделееву. Самому ломиться как-то не комильфо.
— Непременно, — заверил моряк.
— Как бы ни развивались события, вам, Александр Федорович, без аппарата пришлось вернуться в исходную точку. А я и не выдвигался из нее.
Глава 3
5 апреля 1889 года. Санкт-Петербург
Собрание в просторной квартире доходного дома на Фонтанке имело атмосферу кружка хорошо знакомых и потому раскованных людей.
— Вы знаете, какой анекдот я услышал нынче про нашего любезного хозяина? Как-то в Крыму во время войны Дмитрий Иванович остался не у дел и, не зная, куда направить кипучую жизненную силу, обучился чемоданному делу и с тех пор себе и друзьям увлеченно делает чемоданы. Давеча, когда наш академик забрел в Гостиный двор, кто-то из покупателей спросил у приказчика: «Кто сей почтенный господин?» — «Ну как же! Это известный чемоданных дел мастер Менделеев».
Рассказчик, плотный немолодой мужчина с седыми усами и бородой, а также заметным польским акцентом, первый заразительно рассмеялся. Его история повеселила остальных, потом еще один бородач подхватил эстафету:
— Я вам скажу, Стефан Карлович, у нас в Москве рассказывают быличку похлеще. После того, как Европа прочла статьи Дмитрия Ивановича о физико-химических свойствах реакции спирта с водой, в одной из парижских газет, знаете, таких, что описывают московские улицы сплошь в медведях и балалайках, написали: Менделеев — изобретатель напитка Vodka Russe!
— Чем же Россия упивалась за сотни лет до его рождения? — удивился Можайский.
— Исключительно коньяком-с! — заключил москвич и предложил выпить за здоровье хозяина, который покинул собравшуюся поодаль группу гостей и направился к энтузиастам воздухоплавания.
Менделеев мало походил на свой известный портрет кисти Крамского. Пышная борода и львиная грива опали, утратив значительную часть волос, в оставшихся обильно серебрились светлые нити. Лицо с возрастом стало мясистым, лоб отметился морщинами, зато глаза как всегда светились умом и весельем. Справедливости ради надо сказать, окружение академика составляли люди умные, энергичные и незаурядные. Субъекты с потухшим взглядом волжского бурлака в его доме не появлялись.
— Простите великодушно, господа, сегодня у меня много новых лиц, не поспеваю всем уделить внимание. Кстати, Николай Егорович, сорокаградусный стандарт русской водки утвержден, когда мне было всего девять лет.
— Замечательно, Дмитрий Иванович! Выходит, что вы уже в девятилетнем возрасте проявили химический талант и неуемную тягу к спиртовому продукту.
— Господин Жуковский, вы изволите причислять меня к юным поклонникам Бахуса? Заявляю — вы не правы, я давно уже не юн. Зато в вашей компании вижу молодого человека.
— Позвольте представить, — откликнулся контр-адмирал. — Самохвалов Петр Андреевич, воздухоплаватель, планерист и естествоиспытатель.
— Для меня большая честь познакомиться с вами, Дмитрий Иванович. Но, пардон, я уже не слишком молод, с Николаем Егоровичем мы почти ровесники. Только к своему сорокалетнему рубежу пока ничего не достиг, стало быть, не изношен, по-английски выбрит и оттого кажусь юнцом в компании светил.
— Не расстраивайтесь, Петр Андреевич! Поверьте, в свои пятьдесят пять я отнюдь не чувствую себя кандидатом в покойники и еще многое готов сделать. Так что времени достаточно, если распорядиться им с умом. Разрешите представить вам ваших соседей, они могли поскромничать и не рассказать о себе самое интересное. Жуковский Николай Егорович — профессор Московского университета по кафедре прикладной математики, изрядно полетами интересуется. Наш польский друг Джевецкий Стефан Карлович больше известен судостроительными прожектами, но и воздухоплавание его зоркий глаз без внимания не оставил. Он основал седьмой воздухоплавательный отдел Русского технического общества, немало господину Можайскому поспособствовал в сборе средств на его аппарат. Кстати, Александр Федорович, как ваши успехи?
— Проект закончен, — кратко и хмуро ответил контр-адмирал.
Повисла неловкая пауза. Мрачное выражение лица изобретателя говорило о неуместности вопроса, когда же чудесный снаряд можно увидеть в воздухе. Напряженность рассеял Петр, жизнерадостно заявив:
— В науке и технике, господа, результат не обязан отвечать задуманному до начала прожекта. Посему надобно собирать все характеристические детали испытанного — удачные и не очень — дабы вперед двигаться по верному пути.
— Из вашего возвышенного, но несколько непонятного заявления я вывел, что работы над снарядом Можайского завершены, а вы нацелились строить новый аппарат? — предположил Менделеев. — Позвольте полюбопытствовать, какой урок вы вынесли из опытов нашего уважаемого друга. Работаете над управляемым аэростатом?
— Нет! Воздухоплавание в чистом виде, когда аппарат держится в воздухе за счет архимедовой силы, меня не прельщает. Аэроплан — аппарат будущего. Он должен летать быстрее и выше птиц, а не быть игрушкой в руках воздушной стихии.
Академик неподдельно огорчился.
— Красивые слова, молодой человек, но не подкрепленные ни опытом, ни расчетами. Если не ошибаюсь — вы брат заводчика Василия Самохвалова? А теперь представьте, к вашему брату приходит изобретатель и вместо привычных прочных, остойчивых и мореходных кораблей предлагает для перевозки ваших товаров в Англию странный снаряд, скользящий по волнам только силой двигателя. Причем, если двигатель остановился — снаряд уйдет ко дну вместе с товаром. Наслышан о крутом нраве вашего родственника и представить боюсь, что Василий Андреевич изволит сказать изобретателю.
Жуковский и Джевецкий заулыбались, Можайский сохранил серьезность из солидарности к команде энтузиастов аппаратов тяжелее воздуха. Причем команда состояла из него и Самохвалова, а пополнение к ней трудно сыскать по всей России. Симпатии масс были на стороне воздушных шаров.
— Брат и на аэростате ничего не отправит, — не смутился Петя. — Господа, конструкции кораблей столетиями отрабатываются, и нет предела совершенству. А уж, сколько из них дно морское украшают, как вы говорите — вместе с товаром. Аэростатам лет сто, полеты на них — научные эксперименты, как тот подъем Дмитрия Ивановича для рассмотрения солнечного затмения. Плюс спорт и развлечение.
