Вдруг Адольфа словно током ударило — Украина! Каким карандашом штриховать эту страну, которая разрастается чуть ли не каждый день?
Гитлер взял красный карандаш, повертел его в пальцах, потом решительно положил и взял синий. Думал. Положил синий, взял красный. Потом снова долго вертел карандаш в пальцах, клал один, брал второй, горячился, успокаивался. И думал, думал, думал…
Поезд резко затормозил. С верхней полки упал венгерский офицер, разбил себе голову и немного протрезвел.
Проснулись румын и немец. В течение какого времени хорунжий Левицкий имел возможность слушать отборные образцы венгерской, румынской и немецкой ругани. Потом неожиданно к этому трио добавилось чужое: «… тваю мать!».
Дмитрий рванулся к кобуре с парабеллумом. Поздно. Дверь купе резко распахнулась, ворвались трое человек неопределенного возраста, одетые в какое-то милитаристское лохмотья — остатки немецкого, советского и украинского обмундирования. Оружие, однако, у них была исправна — один «шмайсер» и два советские ППШ.
— Руки вверх, блядь, стрєлять буду! — сказал один, без бороды, в отличие от остальных, — но Дмитрий заметил, что это не потому, что он тщательно бреется каждое утро, а просто она у него не росла. Были какие-то шишки на вугристому нечистом лице.
— Быстро раздється и всєм на вєрхніє полкі, — командовал запаршивілий.
Дмитрий оценил диспозицию, мадьяр, уже трезвый, напряженный и решительный, стоял чуть впереди. Румын и немец лежали на нижних рядах, тоже готовы к действиям. Дмитрий переглянулся по очереди со своими попутчиками и сказал нападавшим:
— Мы не помістимось на верхних полках.
— А, да ты хахол, — обрадовался безбородый. — Ребят', а, ребят, глядітє, я хахла поймал.
— Ща' рэзать буду, — сказал один из бородатых.
— Не-е-есть. Лучшє повесіть, — вмешался второй, с еще большей бородой.
— Да буду я ево е що витасківать с вагона, іскать вєрьовку, сука, дєрєво или тєлєграфний столб, нет, я ево зарєжу. Но сначала отрєжу нос, уши, яйца…
— Молчать! — верескнув безбородый. — Спєшіть надоть… Быстро раздєвайся, — пригрозил «шмайсером» венгру.
Момент, — молниеносно подумал Дмитрий, он увидел, что люфа «шмайссера» чуть шатается, — пьяный москаль. Дмитрий страшно, как его учил японец, инструктор рукопашного боя, выкрикнул что-то вроде «га-а-а-а!», правой рукой подвел люфу «шмайссера» вверх, а пальцами левой ударил москаля в только ему известную жилку на шее. Нападающий умер сразу, но успел нажать на цингель. Загрохотали выстрелы. В то же время румын ударил одного из бородатых в гениталии, а второго быстро и беззвучно зарезал мадярин. Немец рванулся зарезать бородача, который корчился от боли в паху.
— Нет! — крикнул Дмитрий. — Подожди, гер Пельке, надо что-то спросить.
Бородатый россиянин, увидев, как легко умерли его товарищи, стал почему-то очень храбрым и начал тяжело ругать всю семью союзников до седьмого колена.
Почему до седьмого, подумал Дмитрий, и сказал россиянину:
— Ты что, не хочешь легкой смерти, кацапе?
— Да пошьол ты… — взвился бородатый.
— Давай его хорошенько — к праотцам, — нетерпеливо предложил немец.
— Жди, братчику, надо же знать, что в этом поезде творится. Похоже, они не одни.
— Давай, братушки, ты будешь говорите, а мы будем спрашівать. Отвєчать, то есть, будешь, — ласково обратился к россиянина Дмитрий.
— Да пошьол ты…
Ярый, подумал Дмитрий, что же, придется, как они говорят, с пристрастієм…
— Герр Пельке, отрежь ему ухо.
Немецкий эсэсовец вынул нож с выкидным лезвием.
— Лучше бритвой, — посоветовал ему румынский майор.
— Да ты что? Я же бритвой щеки брею. Свои. Как можно? Это же легко какую-нибудь заразу схватить, ты что, всерьез, домнул майор?
— Да нет, я пошутил, — стушевался румын, вмиг проникшись тяжелым догадкой, что этот долговязый бош может заподозрить его в недостатке культуры. Его, который был в Париже!
— Не-е-х! — завизжал российский мужичок. Было поздно, немец уже держал двумя пальцами его кровавое ухо, брезгливо морщился и вытирал лезвие ножа о плечо россиянина.
— Вашу мать… — Бородатый орал и бился в истерике. — Суки, бляди, сволочи, гади…
— Давай, братишка, возвращайся, будем второе ухо рэзать, а потом уже нос, яйца и так далее, — успокаивающе сказал ему Дмитрий.
Москаль тяжко ругался и шапкой останавливал кровь. За окнами слышались автоматные очереди. Надо поспешить, посмотреть, что там в поезде, думал Дмитрий, а этот, видно, еще не созрел до дружеской беседы.
Немец потянулся до второго уха матерного русского.
— Слушай ты, цапе бородатий, тебе ушей не жалко? Скажи, сколько вас? Кто напал на поезд? Вы грабители или партизаны? Говори, и я дам тебе покой. А нет — то лютую смерть примешь.
— Да пашол ты… — начал россиянин, но вдруг осекся, его взгляд остановился на горлышке бутылки, которая торчала из саквояжу. — Эй! Да у вас випіть есть?
— Есть, — подтвердил Дмитрий.
— Налєй, а?
— Налию, расскажи то, что я спрашивал.
— Да ты налєй сначала.
— Хорошо, я налью, а если не заговориш, мы из тебя этот коньяк выльем.
— Ето как?
— Разрезаем живот и перевернем вниз.
— Налівай, быстро, — сказал россиянин.
Дмитрий взял серебряную рюмочку, вынул бутылку коньяка.
— Да ты што, — остановил его бородач, — штоб я с этого напьорстка пол, да лучшє ухо рєж. Дмитрий налил ему полстакана.
— Лей полную! — скомандовал русский.
Дмитрий изумился, налил ему полный стакан коньяка. Россиянин выпил двумя большими глотками. Все четверо офицеров зачарованно смотрели на него.
— Значітся, так, — звеселіло промолвил бородач, — мы вольниє казаки, грабім поезда, вот у вас хотєлі шмоткамі разжіться, пообносілісь. Билі здесь політічєскіє красниє партізани, да после того, как немцы с хохламі взялі Москву, куда-то ісчєзлі. Теперь мы здесь хозяева. Билі, — добавил он грустно, взглянув на своих товарищей, которые лежали на полу, один в луже крови, второй в неестественной позе.
— Эх, жалко ребят, — сказал сердечно.
— Ты себя пожалей, — заметил Дмитрий, — говори, сколько вас, какая тактика?
— Налєй, парень, вінца, больно уж хорошеє, — мечтательно сказал бородач.
— Сколько вас? — кричал Дмитрий. — Говори, скурвий сыну! Говори, налию!
— Нас — трідцать. Било, — добавил разбойник, глипнувши на своих покойных товарищей. — На повороте один цєпляєтся за поезд, сриваєт стоп-кран, и — по вагонам, по три человека на вагон, двое дєржат на мушкє машіністов. Дай вина, а?
— На, залейся, — сунул ему бутылку Дмитрий. — Берите оружие, — бросил своим попутчикам. Они, правда, уже были снаряжены, но из оружия имели только пистолет и ножи. — Берите эти автоматы! — кивнул Дмитрий на два советские ППШ, сам закинул на плечо «шмайсер».
— Немецкий офицер не возьмет в руки этого азиатского большевистского филина, — напыщенно заявил эсэсовец.
— А щоб тебе шляк трафив, какой ты глупый, — сказал по-украински Дмитрий, а по-немецки бросил: — На тебе твой родной «шмайсер», а вы? — обратился к румына и мадьяра. Они как-то странно топтались возле российского автомата. А, понял Левицкий, не умеют пользоваться. Ну, это еще можно понять.
— Хорошо, я думаю, нужно пробраться через три вагона до локомотива, освободить машиниста, и главное — тронуться.
В соседнем вагоне длился бой. Дмитрий осторожно отклонил дверь, заглянул. На несчастье русских розбійничків, они оборонялись спиной к Дмитрию. Их было трое, и они вели перестрелку с несколькими итальянскими офицерами.
Хорунжий Левицький не очень любил стрелять в спину, но в этот раз особого выбора не было. Очереди из «шмайсера» и российского ППШ, несколько выстрелов из пистолетов румынского и мадярського офицеров, которые не умели стрелять из советского дискового автомата, поклали край разбойничьей карьере трех российских вольных казаков. Не повезло им.
До Дмитрия бросились итальянские офицеры. Первым подошел молодой подполковник очень франтуватого вида. Несмотря на то, что минут двадцать он вел настоящий бой, был холодным и спокойным.
— Не думайте, господа, что мы будем благодарить бы за помощь, — обратился каліченою немецком языке, — это вы должны просить у нас прощения за то, что вмешались в наш бой. Но это не настоящие соперники, а так, бродяги бродягами, поэтому я прощаю вашу бестактность. Хотя на самом деле при определенных обстоятельствах вы спасли нам жизнь — кто знает, как оно могло закончиться, — неожиданно засмеялся итальянский офицер. — Ладно, господа, если вы настаиваете, то спасибо вам, — добавил он официальным тоном, хотя никто от него не требовал благодарности. — А сейчас приглашаем вас до нас у купе на келих доброго вина.
