Они разговаривали.
На коленях Пиф лежала черная книга. Обгоревшая мертвая книга, которая не пачкала светлые одежды сажей.
– Она мертва, как и мы, – сказала Пиф и вспомнила о доме, где были собраны мертвые вещи. – Нет, – сказала она, подумав, – мы мертвы как-то иначе, чем другие люди.
– Глупости! – отрезал Голос Комедианта, колыхнув туман.
– Ты хочешь сказать, что, например, Мэтр мертв по-другому?
Пиф кивнула.
– А Пастырь – иначе, чем Мэтр.
– Мэтр ищет Бога. И Пастырь ищет Бога.
– Не хочешь же ты сказать, что они ищут разных богов?
– Возможно.
– Бог один, но они ищут Его по-разному, – сказала Мирра, и все посмотрели на нее.
Из тумана донеслось хриплое механическое пение:
Поет моя шарманка
По городским дворам
Три песенки старинных
И нежный вальс для дам…
– Карусельщик идет, – сказал Беренгарий и придвинулся ближе к Мирре, освобождая место. – Эй, Карусельщик! Иди, дело есть.
– Чего? – спросил Карусельщик с подозрением, но из тумана все же показался.
А шарманка не унималась, распевая во всю мощь своей механической души:
Вот сядет с папироской
Девчонка у окна
И стряхивает пепел
На улицу она…
– Цыц, окаянная! – рявкнул Карусельщик и хватил кулаком по расписному деревянному боку своей подруги.
– Падам, падам, па… – просипела шарманка и замолчала.
Карусельщик пристроился между Пиф и Беренгарием. Пиф передала ему книгу, которую тот недоверчиво принял в руки.
– А что с ней делать-то? Головешка и головешка. – И хотел выбросить книгу вон.
Пиф перехватила его руку.
– Попробуй прочитать.
Карусельщик повертел книгу так и эдак. Понюхал, потрогал пальцем хрупкие страницы.
– Да как ее прочтешь-то, – сокрушенно проговорил он, все еще подозревая подвох. – Испорчена вещь, как ни взгляни.
Издалека донеслись крики, прерывая негромкий разговор собеседников. Невидимый за завесой тумана, Мэтр прокричал срывающимся голосом:
– Я хочу говорить с Создателем! Я хочу говорить с Создателем! Кто отвечает за этот бардак? Я хочу видеть Творца!
Из мрака ответил раскатистый бас:
– Нос не дорос!
Мэтр, отчаянно:
– Боже, ты меня слышишь?!
Бас:
– В гордыню впадаешь, смерд?
– Господи! Куда я попал?
– На тот свет! – рявкнули.
– Это ад, ад?.. – пискнул Мэтр.
В тумане вкусно хохотнули, зашумели крыльями.
– А ты как думаешь?
– Ад! – завизжал Мэтр.
– Ты сказал, червь! – удовлетворенно прогудел бас.
– Сатана! Изыди, изыди!
– Червь!
– Я не червь! – надрывался Мэтр. – Я член пар… и союза писателей!.. Господи, за что караешь?
– За гордыню тебя карают. За глупость тебя…
– Ты не Господь, – неуверенно сказал Мэтр.
– Я ангел Его, – загремело из тумана.
Потом стало очень тихо. И только через несколько минут Мэтр простонал – еле слышно:
– Ой, мама, мамочка… куда же я попал?
Пиф посмотрела на Мирру.
– И сколько же лет он так…
Брови Мирры сошлись в дугу.
– Его удел – не понимать, бродить впотьмах и страдать. Твой удел – жалеть его.
– …летит напев печальный!.. – вдруг лязгнула шарманка и тут же испуганно притихла.
Карусельщик осторожно перелистывал страницы. Все были совершенно черны. Свесив голову, печалился возле него Беренгарий.
– Все, все было напрасно, – бубнил он, – нам никогда не прочитать ее…
Ему никто не ответил.
А потом в тумане появилась сияющая точка. Она приближалась, и мгла расступалась перед ней, точно светом сжигало туман.
– Аглая идет, – беззвучно проговорил Комедиант.
К собеседникам вышла девочка лет семи. Крепкий загорелый ребенок с двумя толстенькими косичками. Она склонила голову набок и улыбнулась, озарив собравшихся золотистым светом.
– Вот ты где, мама, – важно промолвила она, обращаясь к Пиф.
Женщина и девочка шли, держась за руки, по цветущему саду.
– С тех пор, как я здесь, впервые вижу цветущие деревья, – говорила Пиф, касаясь рукой то одной ветки, то другой. – Прошло столько лет. Впервые они зацвели. Я уже забыла названия.
Аглая обернула к ней смеющееся лицо.
– Да нет же, мама. Ты помнишь.
И они пошли дальше, и их длинные платья были влажны от росы.
– Это что?
– Жасмин.
– А это?
– Шиповник.
– А это?
– Ирисы. Как их много!
– Все ирисы? Такие разные?
– Да.
– А это что за куст?
– Жасмин.
– А это кто стоит?
Пиф споткнулась и остановилась. Посреди цветущего жасмина ждал ее рослый мужчина в армейских штанах, высоких ботинках и новенькой тельняшке, еще пахнущей военторгом.
– Давно мы с тобой не встречались, красавица, – сказал он, усмехаясь.
Аглая прижалась к матери, вытаращила глаза.
– Ангел, – прошептала она. – О, Ангел…
– Здравствуй, Хозяин, – сказала Пиф. – Мы уж думали, что ты нас бросил. Столько лет прошло.
Хозяин засмеялся, сплюнул под ноги.
– Ты до сих пор еще не поняла, что означает слово «навсегда».
– Возможно.
– А это что за малява возле тебя трется?
– Это… ты принес мне ее однажды, завернутую в пеленки…
Хозяин наклонился, взял девочку за подбородок. Аглая поглядела на него исподлобья.
– Я Аглая, – важно произнесла девочка.
Хозяин убрал руку, выпрямился, бросил на Пиф одобрительный взгляд.
– Девочка, – уронил он. – Я так и думал. – Он просвистел несколько тактов из назойливой песенки Карусельщика и резко оборвал сам себя: – Карусельщика не обижаете?
– Мы… – начала Пиф.
Ангел придвинулся к ней, шевельнул лопатками, где не было крыльев.
– Интеллигентами себя вообразили? От высшего образования вены себе режем? А простого бедного алкоголика небось затравили?
– Он творчески развивается, – оправдываясь, сказала Пиф. – Каждый день сочиняет по новому куплету… – Под взглядом Хозяина она поежилась и сдалась: – Ну, Голос Комедианта его иногда дразнит…
– А сам Комедиант куда смотрит? – грозно вопросил Хозяин.
– Да разве Голос переорешь?– возразила Пиф.
Ангел махнул рукой.
– А, разбирайтесь сами…
Пиф взяла его за локоть. Хозяин хмыкнул, шевельнул бровями, но ничего не сказал, и они пошли втроем. Потом Хозяин посадил Аглаю себе на плечи. Девочка уселась поудобнее, вцепилась ручками в жесткие стриженые волосы Ангела.
– Когда я впервые оказалась здесь, – заговорила Пиф, – я думала, что «тот свет» похож на обыкновенную свалку. Свалку, откуда не возвращаются. Да – не ад и не рай, а просто свалка ненужных вещей и выброшенных душ.
– Отчасти так и есть,– заметил Хозяин.
Пиф огляделась вокруг, показала на цветущие кусты, на пестрые клумбы.
– А это все? Разве это тоже ненужный хлам?
– …А отчасти нет, – невозмутимо заключил Хозяин. – Все зависит от взгляда на вещи. Например, вы создали для себя растения, птиц, маленького человека…
– Так это – райский сад? – тихо спросила Пиф.
– Разумеется, – вполне будничным тоном отозвался Хозяин. – Вы неплохо поработали. И ты, в частности. И мне уже не хочется надавать тебе по ушам, как последней истеричке и дуре, и трахнуть посреди банальной помойки.
Пиф хихикнула, провела рукой по платью.
Хозяин покосился на нее:
– Мне хочется оттрахать тебя на кровати под балдахином.
– Ого! – сказала Пиф и потрогала штаны Хозяина, где должны были располагаться его внушительные гениталии. Пальцы встретили пустоту.
Хозяин оглушительно расхохотался.
– Я отпустил дружка погулять, – сообщил он. – Пасется на лужку, кушает маргаритки и пугает пастушек. Не хочу вводить тебя в смущение, дочь человеческая.
– Говнюк, – сказала Пиф. Она обиделась.
Райский сад был полон благоухания и пения птиц. И маленькая девочка на плечах у ангела что-то щебетала, деловито озираясь по сторонам.
– Бог мой, а это что?
Пиф остановилась у деревянного сруба, почерневшего от времени. Это был старый брошенный колодец. Журавель утыкался в пустое не-небо черным пальцем, ведра здесь давно уже не было, только тонкая ржавая цепь еще болталась – вроде тех цепочек, что использовались при устройстве общественных уборных.
Пиф заглянула в колодец.
Сначала ей показалось, что она видит сплошную темноту, но потом глаза привыкли, и она разглядела ползающие во мраке голые человеческие тела. Люди копошились в темной слизи, они карабкались друг другу на голову, хватались бледными руками за скользкие стены колодца. Их было там, наверное, больше сотни. Они были истощены, их ребра торчали, позвонки и лопатки взывали о милосердии.
Пиф смотрела, и минула вечность с того мгновения, как она заглянула в колодец.
…шевеление голых тел в тупом стремлении выбраться…
…покряхтывание, хлюпанье…
…зловоние…
Пиф отпрянула, приложила ладони к горлу.
– Что там, мама? – осведомилась Аглая.
