Последнее уже не имело смысла, но надо же как-то соответствовать, когда тут поминают "великого царя хатти". Про "отца своего Зевса" Александр теперь предпочитал помалкивать.
-- Эллады?
-- Вы зовёте эту страну Аххиявой.
Хуцция покосился на Муваталли и грозным голосом произнёс:
-- Стало быть, ты тот самый нечестивец, что нанёс обиду и разорение нашему союзнику Пиллии, царю Киццувадны? Что ты забыл в землях хатти?
-- Я смотрю, ты смел, достойнейший Хуцция, -- ответил Александр, -- но задай вопрос самому себе, насколько ты мудр? Чего ты добиваешься, оскорбляя меня? Хочешь сражаться? Давай сразимся. Только заранее назови знак, который подадут твои воины, сдаваясь в плен, чтобы мы могли правильно истолковать их намерения.
-- Наглец! -- вырвалось у Хуцции.
Муваталли наклонился к нему через борт своей колесницы и прошептал:
-- У нас тут всего триста колесниц, и пара тысяч суту[18]. Мы сильно растянулись, и большая часть пехоты подойдёт только к полудню.
-- Я знаю, -- процедил Хуцция, -- что ты предлагаешь?
-- Не зли его, давай тянуть время.
Хуцция колебался. Он не был трусом, но прекрасно видел, что противник многократно сильнее. Даже если бы хатти не распылили свои силы во время ловли передового отряда макандуша, а явились сюда всем войском, их всё равно было бы меньше. Конечно, даже малое войско способно победить большое, но тут явно не тот случай. Наследник вспомнил рассказы Пиллии. Похоже, они сделали ошибку, не восприняв слова хуррита всерьёз.
-- Ты спрашиваешь меня, хочу ли я сражаться? -- Хуцция смягчил тон, -- а чего хочешь ты? Зачем ты идёшь на нас войной?
В отношениях с соседями хетты всегда старались подчеркнуть, что совершают зло лишь в ответ на зло. Земли соседей они старались не завоёвывать, а поглощать мирным путём, аннексировать. Война без оправдательных причин представлялась, как нечто совершенно немыслимое. Знай они, какие мотивы двигали Александром в прошлом, пришли бы в ужас, узрев в том возмущение самой природы мира, потрясение основ. Такое чудовище, как сын Филиппа, должно быть уничтожено всеми имеющимися способами и в этом проявилась бы высшая справедливость. Александр действительно получил бы непримиримую страну, где стоит ждать стрелу в спину из-за каждого куста.
Царь все это уже знал, не зря он потратил уйму времени, расспрашивая о нравах северян сановников Пиллии. На том и строился весь план взаимоотношений с хеттами, придуманный царём вместе с Гефестионом, Птолемеем и Эвменом.
-- Я вовсе не собирался воевать с хатти, -- сказал Александр, -- я пришёл в вашу страну, чтобы догнать и наказать хурритов, чинивших разбой в Киццувадне. Известен ли тебе, наследник, некий Талза?
-- Известен, -- ответил Хуцция, несколько опешив, -- это один из военачальников нашего друга Пиллии. Достойный воин.
-- Он трус, разбойник и убийца, -- спокойно заявил Александр, -- этот Талза, которого ты назвал достойным воином, не имея сил и смелости сразиться со мной в открытом бою, нападал исподтишка, избивал мой народ, беззащитных женщин и детей.
-- Где избивал? -- подался вперёд Муваталли, -- в Киццувадне? Как же твой народ оказался там? Мы прежде не слышали о тебе. И почему ты изгнал Пиллию из его царства, а теперь ещё и обвиняешь его воинов в том, что они боролись с тобой на своей земле?
-- Не слишком ты вежлив, -- сказал царь, -- раз влезаешь в разговор, даже не назвав себя.
Хуцция примирительно поднял руки ладонями вперёд.
-- Сей высокородный воин зовётся Муваталли, -- сказал наследник, -- он начальник царских телохранителей и Первый Страж державы хатти. Наши обычаи позволяют ему говорить в присутствии царей без особого дозволения. Разве ваши -- нет?
-- Наши тоже, -- спокойно ответил царь.
-- В таком случае я хотел бы получить ответ на вопрос достойного Муваталли, -- заявил Хуцция.
Александр медлил с ответом. Не потому, что обдумывал его. Все было обговорено и решено уже давно, ещё до начала похода. Наконец, он сказал:
-- Хурриты, с которыми мы сразились в Киццувадне, назвали нас именем аххиява. Скажи, достойный наследник, известно ли тебе это племя?
-- Известно, -- кивнул Хуцция.
-- А известно ли тебе, где лежат земли этого племени?
-- На западе. Держава хатти соприкасается с ними.
-- Хорошо ли ты знаешь этих аххиява? Похожи ли воины этого народа на моих воинов?
-- По правде сказать, нет, -- ответил Хуцция, -- совсем не похожи. Однако Пиллия утверждал, что схожи ваши языки. Кроме того, жители Канахана причисляли вас к сему племени, а они часто страдали от набегов пиратов аххиява и, естественно, хорошо знакомы с ними.
Александр кивнул.
-- Ведомо ли тебе, что войско моё пришло в Киццувадну не с далёкого запада, а с юга?
-- И это ведомо.
-- Знаешь ли ты пути, которыми многотысячное воинство могло пройти с запада на юг, так, чтобы хатти его не заметили?
Хуцция задумался и спустя минуту признал:
-- Нет, таких путей мне не известно. Разве что морем, но я даже представить себе не могу, сколько потребуется кораблей аххиява, чтобы перевести такую рать, что стоит передо мной.
-- В таком случае ты, верно, не удивишься моему ответу, как мы оказались в Киццувадне. Моё царство лежит на северо-западе от земель аххиява. Года не хватит, чтобы добраться оттуда в Киццувадну сухим путём. Несколько тысяч кораблей нужно, чтобы перевести всех моих людей морем. И здесь я и мои воины оказались по воле богов.
-- По воле богов? -- переспросил Муваталли.
-- Именно так, Первый Страж.
Хетты переглянулись. Да, действительно, светловолосый все расписал так, что иного объяснения не придумать. Макандуша действительно, словно с неба свалились.
-- Я возвращался на родину и предложил Пиллие пропустить моё войско. Он отказался. Мне осталось только сражаться.
Хуцция кивнул. Все это звучит столь же невероятно, сколь и логично. Воля богов... Пиллия пошёл против неё и поплатился. Что ж, объяснение происходящего удовлетворило наследника. Однако Муваталли ещё не исчерпал вопросов.
-- Что же ты намерен делать дальше, царственный Алекшандуш? Идти на свою далёкую родину? Потребуешь, чтобы мы пропустили твоё воинство?
"И впустили лису в курятник".
-- Нет, достойнейший. Я уже убедился, что путь очень долог и тяжёл. Всякое царство будет сражаться со мной, как Пиллия, и я источу свои силы. К тому же, верно, боги воспротивятся моему возвращению. Не зря же я был изгнан. Киццувадна -- моя добыча. Я останусь там. Если же вы пожелаете вернуть трон своему союзнику -- сражайтесь, -- царь улыбнулся, -- можем прямо сейчас начать.
Хуцция непроизвольно бросил взгляд на воинство макандуша.
-- Боги не унизили бы Пиллию, будь он прав, -- сказал наследник после недолгой паузы, -- а нам, стало быть, нет нужды воевать. Раз все выяснилось, уведёшь ли ты своё войско теперь? Если желаешь получить Талзу, то должен огорчить тебя, я не знаю, где он.
-- Пусть бежит, я не буду более преследовать его. Я уведу войско прочь. Но есть ещё кое-что.... Я не делал вам зла, хатти. Мои воины не чинили насилия в вашей земле. Боги свидетели тому. Вы же первые напали на меня, убили моих воинов. Я хочу получить возмещение.
-- Справедливо, -- кивнул Хуцция, чуть помедлив, -- наш закон гласит, что за каждого убитого ты можешь получить четырёх человек.
Александр усмехнулся.
-- Я пленил гораздо больше ваших воинов.
-- Пленил? -- поднял бровь Хуцция.
-- Вероятно, он говорит о людях Тиватапары, -- тихо сказал Муваталли.
-- Ты ведёшь речь о воинах, что вступили в бой с тобою вчера? -- спросил наследник.
-- Не только о них, -- ответил царь, -- сейчас, когда мы разговариваем, мои воины вяжут ваших. Тех, что шли в хвосте колонны.
Хуцция скрипнул зубами.
-- Это уловка, -- процедил Муваталли, -- он хочет убедить нас, что мы совершенно не в силах ему противостоять. Вероятно, потребует огромного выкупа.
-- Мы и так не можем, -- бросил наследник и снова взглянул на Александра, -- чего же ты хочешь?
Царь молчал довольно долго, глядя Хуццие прямо в глаза. Тот выдерживал взгляд и титаническим усилием воли сохранял невозмутимость, хотя мысли неслись, словно испуганные зайцы.
-- Я не желаю вашего унижения, -- наконец сказал Александр, -- поставим здесь, посреди поля, шатёр и проведём переговоры, не как враги.
Он сразу увидел, что предложение понравилось. Хетты всегда предпочитали дипломатию войне.
-- Да будет так, -- ответил Хуцция.
Большой шатёр из дорогой, окрашенной пурпуром ткани (царь стремился произвести впечатление) македоняне поставили довольно быстро. Внутрь внесли большой раскладной походный стол и несколько кресел. У входа замерла стража -- четверо хеттов и столько же царских щитоносцев во главе с Клитом. Внутрь прошли Хуцция и Муваталли, Александр, Эвмен, который запасся папирусами и письменными принадлежностями, хуррит-переводчик и поверенный Эвмена, известный, как Дракон. Обсуждать предстояло серьёзные вещи, но опять с двойным переводом, что, конечно, не радовало, но было неизбежно. Хуррит изучал эллинский язык уже почти год, но ещё не мог похвастаться тем, что овладел им в совершенстве. Довольно часто обращался к Дракону на финикийском, чтобы тот объяснил что-то непонятное в речи царя.
