– Тучи сгущаются над тобой и домом твоим, ибо кто прольет кровь мою, узрит воочию, как высыхает кровь в чадах его.
– Ты это, – копьеносец изменился в лице и убрал оружие, – ну, иди, в общем, не стой.
Глаза начальника городской стражи, того самого вельможи, который руководил его арестом, едва увидел он снова Намму, стали напоминать пару затянутых льдом линдвормовых нор. [7]
– Что это за пугало вы ко мне притащили? – напустился он на пришедших. – В чем это он? Что за мерзкий запах?
– Это львиное дерьмо, – пояснил неуверенно тот самый говорун, которому Намму обещал приближение несчастий. – Парень вымазался, и львы его не тронули.
– Что ты говоришь? – еще больше раздражаясь, закричал придворный. – Царь велит доставить мерзавца к нему на пир. Прикажешь так его вести?
Стражник вовсе не собирался приказывать своему начальнику и поспешил спрятаться за спину сопровождаемого. Как ни крути, другого пророка у него в запасе не было.
– Немедленно оттащите этого негодяя в мою купальню, – брезгливо поморщился царедворец. – Омойте его горячей водой! Умащивайте маслами, все равно какими, лишь бы отбить этот смрад! И быстро, очень быстро! Государь послал за ним!
Стражники и пара слуг, присутствующих при этом разносе, мигом бросились выполнять недвусмысленный приказ разъяренного господина. На какой-то миг Намму показалось, что избавление близко. Горячей воды в купальне не оказалось, один из стражников умчался куда-то за ней, второй, должно быть, не желая находиться вблизи от дурнопахнущего пленника, устроился караулить за дверью. Слуги бросились за одеждой и благовониями, оставив пленника без присмотра. Это было весьма неосмотрительно. «Эборейский пророк» мгновенно оценил вентиляционные окна купальни. Они были достаточно широки, чтобы он мог в них протиснуться. Намму не упустил случая воспользоваться возможностью.
В прежние годы ему частенько приходилось лазать по скалам и забираться в самые узкие расщелины, выискивая спрятанные клады или укрываясь от когтей барсов. В одно движение он оказался у тесного оконца, желобом уходящего вверх, и, цепляясь за уступы и щели между камнями, проворно начал карабкаться по нему.
Вскоре голова его очутилась снаружи, и он прищурился, всматриваясь в темноту, стараясь поскорее привыкнуть к ночной мгле. Внизу во дворе виднелись факелы стражи. Судя по количеству огней, солдат здесь было не меньше полусотни. Намму постарался поточнее представить себе, на какой высоте находится оконце, и с грустью осознал, что прыжок отсюда может стать последним в его жизни.
Оставался еще один шанс: Намму старательно вывернул шею, разглядывая, дотянется ли он руками до ближайшего окна. Выходило, что дотянется. Правда, на какой-то момент придется балансировать на краю своего тесного лаза с риском попросту свалиться в мощенный каменными плитами темный провал двора. Однако Намму верил в собственную ловкость и в то, что боги не оставят его в этот час. После истории со львами у него вновь затеплилась надежда, что вечноживущие если и не любят сына Абодара, то, во всяком случае, с интересом наблюдают за его похождениями. Он впился пальцами в камень и со знанием дела начал подтягиваться, стараясь разгрузить напряженные ноги. Окно было уже совсем близко, казалось, еще чуть-чуть, и беглец окажется в комнате. Здесь был шанс укрыться – вряд ли караульные начнут поиски исчезнувшего пророка с покоев начальника городской стражи. А там, под шумок всеобщей суматохи, глядишь, и выпадет случай улизнуть.
Намму осторожно нащупал очередную зацепку, вновь подтянулся и замер. Сквозь незакрытое окно доносились звуки голосов…
– Можешь передать своему господину, что все готово. По сигналу мои люди отворят Северные ворота.
– Передам.
– Если вдруг это не удастся, всегда можно свалить вину на эбору. В их лавках вечно толчется множество всякого сброда, и каждому ведомо, что эбору горят желанием отомстить вавилонским царям за свой плен, – продолжал один из собеседников. Голос его Намму узнал без труда. Именно этот голос послал его нынче днем на съедение львам. – Так что вина падет на чужаков.
– Это мудро, – отвечал ему гость. – Нам должно явить хитрость змеи, чтобы задуманное удалось.
– Я сделаю все, что можно, Гаумата, – с легким раздражением проговорил хозяин дома. – Но ответь мне, кто поручится, что Кир, войдя в город, не задержится здесь надолго? Не пожелает, скажем, устроить в Вавилоне столицу?
– Не пожелает, – коротко ответил тот, кого начальник городской стражи назвал Гауматой, и продолжил: – Такова будет воля богов. Сегодня поутру в город прибыл гонец из Лидии с известием, что страна объята восстанием. Скорее всего завтра такой же гонец прибудет и к царю персов. Если к тому часу Вавилон падет, не оказав сопротивления, Киру станет попросту не до него. За Лидией могут последовать другие сатрапии: Фракия, Пафлагония. Египет тоже смотрит недобро на усиление персов. Захват Финикии их очень раздосадовал. Царь уйдет со своим войском, оставив здесь наместника. Полагаю, ты догадываешься, кто им будет?
– Догадываюсь, – подтвердил начальник стражи.
– Ты же станешь при нем правой рукой, его зоркими глазами и метким копьем.
– Пропал! – донеслось до Намму снизу. – Исчез!
За криком последовало падение какой-то тяжелой емкости. Судя по звуку, бронзовой или медной, и удаляющийся топот. Вероятно, слуга, обнаруживший исчезновение пленника, бросился поднимать на ноги дворцовую стражу.
Неслышно выругавшись сквозь зубы, Намму скользнул змеей обратно в вентиляционное оконце и, точно вода по сточному желобу, мигом очутился в купальне. Здесь снова не было никого, но по ту сторону двери явственно доносились голоса. Наскоро сорвав остатки балахона, Намму плюхнулся в большой глиняный чан с водой, устроенный в полу, чтобы смыть как следы львиного помета, так и пыльную штукатурку, приставшую к его телу. Вода не была обжигающе холодной, но все же очень скоро его начал бить озноб. Сегодняшний день был чересчур наполнен неожиданностями.
Стражник, тот самый, который спорил на его жизнь у львиного рва, мельком заглянул в купальню, наткнулся на него взглядом и оторопело уставился, не мигая. Намму успел бы досчитать до трех дюжин, покуда отвисшая челюсть охранника заняла свое первоначальное место, и он вновь обрел дар речи. Правда, воспользоваться этим даром воитель не торопился и издал звук, совмещающий все известные ему гласные в единый выдох. Привлеченные столь необычным поведением старого вояки, слуги бросились к купальне. Один из них, должно быть, тот, кто уронил таз с горячей водой, по-прежнему валявшийся в луже на полу, замер, выпучив глаза, указывая пальцем на сидящего в чане Намму.
– Несчастный, – стараясь не стучать зубами от холода, заговорил тот, хмуря брови и вновь принимая пророческий вид. – Отчего, пролив воду, не отправился ты за новой, как подобает доброму слуге?
«Добрый слуга» мучительно икнул и выдавил сквозь жесткий спазм, перехвативший его горло:
– Ведь не было тебя тут.
– Когда дух мой воспаряет к Божьему престолу, – пустился в импровизацию Намму, – дабы узреть величие Творца предвечного и насытиться мудростью его, плоть моя обретает вид бесплотный, или же, по-иному говоря, всякий явный вид наяву теряет, точно и нет ее нигде. Сам же я в тот час, духом воспаривший, наличествую везде, ибо мир – лишь песчинка на длани Божьей. Так где же горячая вода? Где благовония, негодный?!
– …Всякий зрячий видит, что отвернулся Мардук от народа своего! – Верховный жрец указывал перстом на стену, где по-прежнему искрили во все стороны таинственные письмена.
Поскольку живой пламень, явленный свыше, не спешил чего-либо поджечь, уже находились смельчаки, рисковавшие потрогать огонь и убедиться, что это не очередная выходка местных жрецов. А если и выходка, то уж больно заковыристая. Выяснить причину свечения достоверно так и не удавалось.
Сначала храбрецы совали в полымя бронзовые мечи, затем – край одежды, потом и руки. Огонь не опалял. Понемногу Валтасар и его гости начали терять интерес к странной иллюминации и, пожалуй, уймись сейчас Верховный жрец, продолжили бы свое пиршество, за чашами вина гадая, что ж это за штука такая случилась нынче на пиру. Однако жрец и не думал униматься. Хорошо поставленным голосом он клеймил царя и его отца за недостаточную финансовую помощь храму и за чрезмерное внимание, уделяемое служителям иных культов. Особенно доставалось эбору, которым в речах первосвященника отводилась роль злокозненных врагов, намеревающихся коварно погубить вавилонское царство.
– Они только и помышляют, – голосил первосвященик, – похитить у нас и отдать своему богу святая святых Вавилона, залог благополучия и процветания нашей земли, драгоценный знак милости Судьи богов – «Дыхание Мардука»! Ибо ведомо о нем…
