Ай, даже вспоминать не хочется. Очень уж печальные последствия случались после этих самых покушений. Потеря друга, чуть было не потерянная любимая женщина. Я уж не говорю про постоянно витающую вокруг тень «бледной леди», к которой ой как не хочется привыкать.
Нет, точно всё, а то либо озлоблюсь, либо впаду в жёсткий цинизм, который здесь и сейчас будет несколько неуместен. Мэр тут явно ни при чём, начальник Восточного участка Трансконтинентальной железной дороги Кениг тоже. Разве что главе местного филиала моего министерства подполковника Ринальди клизма со скипидаром и молотыми кактусами не повредит взбодрения ради. Он ведь сюда не в провинциальную дыру послан, а как координатор всех сотрудников министерства, что работают по Трансконтинентальной.
Телеграф всюду протянул свои щупальца-провода. Уж про такие важные места, как стоящаяся железная дорога и тем более. Естественно, ещё до своего сюда прибытия я знал многое, в том числе и в результате беседы по «прямому проводу», благо уж для министра занять линию на некоторое время было делом несложным. По делу, естественно, а не узнать «почём яблоки на базаре». По большей части беседа шла с подполковником Ринальди, но и мэру Антонио Мендосе досталось «от щедрот», и с ним плохим настроением с удовольствием поделился. Осмысленно, конечно, а не тупо срывая злость, только чисто гражданскому чиновнику от этого не особо легче стало. Вот потому он и встречал меня, будучи в ясно взбудораженном состоянии, опасаясь если не за должность, то получить отметку в личное дело. Ага, личные дела на каждого чиновника, военного, просто важную личность из числа не встроенных в уже давно официальный «Табель о рангах» — они давно в архиве хранятся, в папочках. Где? Одна копия на Базе, другая — в Его Величества Императорской кацелярии — этого гибрида архива, статистическо-аналитического ведомства и… ещё одной спецслужбы, начальный персонал которой Владимир I притащил с собой из Санкт-Петербурга. Большей частью из господ жандармов. Подсобил папа сыну — это дело понятное. Однако, что самое любопытное. я не только не возражал против появления своего рода конкурента, но и всячески это приветствовал. Одна спецслужба — штука опасная, способная выйти из-под контроля. Зато если её сдерживает конкурент. А лучше два — тогда ситуация несколько выправляется. Баланс сил и интересов, уж это мы проходили и успели убедиться в истинности подобного. Учиться то лучше всего не на своём, а на чужом опыте. А уж если этот опыт из не то несостоявшегося, не то одного из параллельных вариантов грядущего — оно и вовсе великолепно.
Кстати, вот и вся честная компания собралась, то есть мэр, глава тайной полиции, начальник Восточного Участка Трансконтинентальной железной дороги. Как раз та триада, которая важна, нужна и просто необходима для полного прояснения ситуации.
— День добрый, джентльмены, — приветствую я их и, выслушав ответные приветствия, адресованные как мне, так и спутнице, добавляю. — Полагаю, ни у кого нет сомнения, что близ железной дороги завелась одна большая, разжиревшая, но очень опасная крыса. Может и не одна, а успевшая наплодить некоторое число крысёнышей. Есть сомнения? Возражения?
Оскорблённая невинность на породистом латинском лице мэра. Вина и готовность исправить допущенные ошибки со стороны Джино Ринальди. Внешняя бесстрастность, но гнев Кенига, очень болезненно воспринимающего, что в зоне его ответственности творятся разные непотребства. Столь сильно задевающие склонную к «орднунгу», то бишь порядку, немецкую душу. Вот и прекрасно. Следовательно, не станут пытаться заболтать ситуацию, смягчить или пробовать сделать ещё что-то сейчас неуместное. Разве что мэр… но уж его легче прочих придавить авторитетом. Даже проще, чем своего непосредственного подчинённого. Всё ж чины тайной полиции, они такие, давлению слабо поддающиеся. Не в последнюю очередь эта грань личности являлась важной как для работы. Так и для выживания.
А сейчас… Начнём, пожалуй.
Интерлюдия
Февраль 1865 г, Африка, британская колония Наталь.
Сэр Генри Гаскойн Бульвер был в состоянии, близком к бешенству. И вовсе не из-за того, что бурско-зулусская война проигрывалась дикарями с таким треском, что он не ожидал даже в худших своих прогнозах. В конце концов, негры, они негры и есть, в какой бы части света не находились. К тому же это самое поражение было предусмотрено изначально, уж слишком неравны были силы. Просто он надеялся, что поддержанные оружие и какими-никакими, но инструкторами из числа мулатов-гриква. зулусы смогут показать хоть что-то… Не показали. Да и бог с ними,
Другое дело — неожиданный визит сюда, в Наталь, самого губернатора Капской колонии, сэра Генри Баркли — фигуры куда более весомой и значительной, недели он, всего лишь лейтенант-губернатор маленького Наталя. И приносящего короне совсем незначительные, в сравнении с Капской колонией, прибыли. А прибыли для королевы Виктории и особенно Сити были порой куда важнее всего прочего, даже политических выгод… тем более рассчитанных на длительную перспективу и окупающихся не сразу и даже не за несколько лет.
Ну а какие прибыли с маленького Наталя? Такие же невеликие. Даже учитывая то, что он, лейтенант-губернатор, уже успел сделать, приложив немалые усилия. Посадки сахарного тростника стали давать хороший доход, стоило только сменить ленивых и никчёмных негров на законтрактованных индийцев. Это ему уже поставили в заслугу, но хотелось то большего. Отсюда и затеянная игра с бурами и зулусами, для начала которой он сделал всё, что было в его силах — воспользовался как собственными возможностями, так и попросил поддержки у самого, пожалуй, сильного своего покровителя и союзника, посла в Американской империи. Ведь Генри Бульвер-Литтон был его дядюшкой, а значит… Нет, обычные родственные чувства здесь стояли не на первом месте. Просто дипломат, чья звезда взошла быстро и всего за несколько лет, считал, что иметь своего человека в Африке — а к тому же не чужого по крови — это правильно и полезно. Оттого сперва учил там, в Америке, потом помог с назначением на пост лейтенант-губернатора Наталя, да и затем помогал в меру своих сил, не таких уж и малых. Да, совершенно не малых, ведь усидеть на должности посла, сперва казавшейся малозначительной, зато потом ставшей одной из ключевых для всего министерства иностранных дел Британии — это нужно было постараться. У Бульвер-Литтона получилось зарекомендовать себя незаменимым, ну или хотя бы тем, чья замена станет большей проблемой, нежели оставление на месте не самого родовитого и не обладающего действительно могучими покровителями посла.
Генри Бульвер-Литтон смог усидеть на своём месте. Усидеть, укрепиться, обзавестись связями и должниками. И теперь уже к нему прислушивались, его дружбы и покровительства искали даже те, кто раньше считал его если и фигурой, то далеко не самой важной в британской политике. А причины тому…
Поморщившись от шума, лейтенант-губернатор не то чтобы потерял мысль — причины то он знал, да и как могло быть иначе — просто нарушилась выстраиваемая цепочка, что могла привести к чему-то действительно важному и нужному. А виной тому свара между работниками на плантации того самого сахарного тростника. Что поделать, подобное было обыденностью и вместе с тем иногда забавляло, а иногда напротив, сильно раздражало. Заранее угадать никак не получалось.
Что он сам делал на плантации? Просто прогуливался в сопровождении охраны, смотрел, оценивал… Не работу негров и индусов, конечно, а общее впечатление. Быть ближе к тому, что приносит доход либо способно принести иные, менее материальные плоды — вот что помогало Генри Бульверу думать, а потом принимать решения, большей частью верные.
— Тупые и жалкие ублюдки, — процедил его «тень», с недавних пор ставший личным секретарём, а на деле куда дольше бывший поверенным в самых тайных и грязных делах, Лайонел Палмер. — Без кнута они просто не могут работать.
— Не хотят, Лайонел. Потому и индусы вместо них. Скоро я постараюсь заменить всех местных дикарей. Захотят получать хоть что-то — сами приползут.
