— Что же это получается? В подземном мире мы очутились, что ли? — недоумевал Васильев.
Тут вмешался профессор:
— Ну, где же вы видите подземный мир? Ничего общего с подземельем эта территория точно не имеет. Вон, солнце в небе светит. Это либо прошлое земли, либо параллельная реальность какая-то. Иная планета вряд ли, раз медведи водятся, вороны летают, растительность похожа, да и солнце выглядит привычным.
— Я вижу, что не под землей мы, конечно. Но, как объяснить, что вход с нашей стороны под скалой, а попадаем сюда? — спросил Васильев.
— А не надо пока ничего объяснять. Даже и не пытайтесь. Вот я член-корреспондент Академии Наук, а и то пока этот феномен объяснить не могу. Но, будем исследовать. Вас, кстати, как зовут?
Так Игнатов и познакомился с командиром партизанского отряда. После того, как представились друг другу, Васильев сказал профессору:
— А можно, я спрошу, Аркадий Игоревич, почему вы так удивились, когда увидели меня внутри расщелины? И что это за камень большой такой черный прямоугольный с какими-то письменами серебристыми у вас там в нише лежит?
— Странный камень — это древний артефакт, который я изучаю вместе с коллегами. Да и не камень он, как выяснилось, а прибор какой-то неизвестный. Он и есть причина всего этого недоразумения со странным перемещением. А удивился я, увидев вас, потому, что те времена, когда у нас большевики с маузерами в деревянных кобурах ходили, остались в далеком прошлом. Да и война вот эта, Великая Отечественная, давно у нас закончилась. Немцев мы разгромили, взяли Берлин, и это было семьдесят пять лет назад, — объяснил профессор.
— Так вы что же, еще и из будущего к нам пришли, получается? — удивился партизанский командир.
— Получается так, что прямо сейчас в этом промежуточном мире встретились люди из прошлого и будущего одной страны, и даже, похоже, из одной местности. И там у нас в 2020-м Карелия. И тут у вас в 1941-м тоже Карелия. Вот только пока непонятно, что же находится посередине? — задумчиво проговорил Игнатов.
— То-то оснащение у ваших бойцов странное. Я сразу внимание обратил. Но, раз вы из будущего, то ничего удивительного нет, — пробормотал Васильев.
— Вы это, Станислав Николаевич, лучше своим не говорите пока, чтобы людей сразу не пугать. Это все, вообще-то, военная тайна, — предупредил Сомов, вклинившись в их разговор.
Пока главный партизан и главный ученый разговаривали, начальник полигона успел дать указания своим бойцам, чтобы быстро проверили пещеры, которые виднелись впереди на берегу, прежде, чем заселять туда беженцев. Сами беженцы осваивались на новом месте довольно охотно. Все они значительно повеселели, заметив, что вокруг тепло и солнечно. А ребятня сразу обратила внимание на огромных непуганых ворон, которые уже закружились в небе прямо над тушей исполинского медведя, лишенной Сомовым шкуры.
— Станислав Николаевич, а не могут ли ваши женщины разделать эту медвежью тушу? Все же мясо. Не пропадать же добру? Суп, например, из медвежатины можно на всех сварить, — обратился подполковник к партизанскому командиру.
— Товарищ Алексеева! Пойди сюда! — позвал Васильев.
Сразу на зов начальства подскочила какая-то бойкая темноволосая бабенка с миловидным лицом и нетолстая, но неухоженная и босая, в грязной длинной юбке и в серой шерстяной кофте, несущая на плече целый ворох садового инструмента: трое грабель, две лопаты и мотыгу.
Станислав Николаевич сказал ей:
— Тут, это. Медведя надо разделать и супом из медвежатины всех накормить. Справишься?
— Сейчас мигом наших девок организую! Все голодные ужасно, так что и косолапого съедят с удовольствием, — проговорила бойкая брюнетка.
— Вы только, пожалуйста, кости не повредите. Это очень редкий медведь. И его скелет для науки представляет большую ценность, — вставил профессор.
— Это наша колхозная активистка, Мария Ивановна Алексеева, передовая доярка, — представил женщину Васильев.
Она мило улыбнулась Сомову и Игнатову, а затем побежала звать других женщин. Вскоре над разделкой медвежьей туши уже работала под руководством передовой доярки ножами целая женская бригада, а рядом на берегу речки подростки складывали костры из хвороста, который сразу начали подносить дети, собирая валежник не только вдоль берега, а и забираясь на невысокие прибрежные скалы, поросшие лесом. Как только костры разгорелись, над ними на треногах подвесили большие котлы, наполнив их водой из речки. И дело пошло. Суп начал вариться.
Командир партизанского отряда, глядя на эту суету, улучил момент, когда Игнатов ушел к своему артефакту, и тихо сказал подполковнику:
— Мне с ребятами надо бы возвращаться. Наши все уже тут, а следы снаружи от входа необходимо замести. Иначе финские егеря быстро этот проход в расщелину обнаружат. Если хотите сохранить все в тайне, то нужно вернуться к дороге, чтобы тщательно замаскировать следы нашего отхода к речному берегу и спуска к расщелине. Можете и своих бойцов мне выделить для этого дела. Быстрее будет. Наведем там порядок и вернемся обратно, если вы так распорядитесь, товарищ Сомов.
Но, мое предложение вам такое. Снаружи на нашей стороне надо бы устроить постоянное наблюдение. Вроде разведывательного дозора. Чтобы не только знать ситуацию, но и оккупантам при случае насолить. Да еще есть у меня задумка отбить наших военнопленных, что находятся в лагере возле заброшенного карьера. Вот только эту операцию тщательно готовить надо. С наскока их освободить не выйдет. Охрана там сильная. Да и лагерь большой, на тысячу человек точно, а, может, и больше. Смотря сколько народу супостаты уже туда согнали. А там не только военнопленные, но и все те люди, согнанные из окрестных населенных пунктов, которых враги неблагонадежными посчитали. Охраны там предостаточно, но, я думаю, что с вашей помощью мы сумеем справиться.
— Сильная охрана, говорите? Это сколько человек и какое вооружение? — спросил Сомов.
— Точно пока не скажу. Для этого разведка и понадобится. Но, примерно знаю, что четыре вышки с пулеметами по периметру имеются, а непосредственно охраняют лагерь не меньше двух десятков финнов. И это помимо полицаев. Да еще и немецкие эсэсовцы рядом расположились из айнзацкоманды. У тех пара бронетранспортеров есть, — поведал Васильев.
— Ну, раз эсэсовцы и бронетранспортеры, то охрана, действительно, неслабая. И я согласен с вашим предложением все тщательно разведать. Можно было бы, конечно, задействовать ваш партизанский отряд. Да только должна тогда снаружи иметься у вас база подготовленная. А я так понял, что ваш колхоз разгромили начисто. Значит, опереться на местное население уже не получится. И как тогда собираетесь продолжать партизанить? — проговорил Сомов.
Партизанский командир рассказал:
— Когда я устроился на тихую должность лесника, мои друзья-соратники с которыми вместе служил, помогли поставить просторную и теплую избушку в глуши на озере с болотистыми берегами. Я обживался на островке, разбил огород. Росли у меня картошка, морковка, свекла, репа, лук, чеснок, огурцы и даже помидоры. Место там тихое, по дальнему периметру охраняемое водой и топью. Лишних людей нет, чужие не шастают. Мои соратники иногда приезжали туда просто отдохнуть, расслабиться и порыбачить с лодочки. Место спокойное, целительное и для души, и для тела.
Так получилось, что кроме нескольких моих бывших сослуживцев никто не знал об этом месте. Хозяйство разрасталось, забот прибавлялось, но мне пошло на пользу — только крепче стал. После службы самое то, чтобы форму не потерять. А тут и война началась. Так вызвали меня наши партийцы районные. Велели для партизанского отряда базу создавать. Ну, так я и приспособил свою новую избушку под это дело. Отвезли туда несколько мешков с продовольствием. Там же помогли мне общими усилиями сделать тайник для оружия, да и запас боеприпасов выделили. Так что есть у меня место о котором мало кто знает, и не так далеко оно находится. Несколько часов пешком по лесу идти от того водопада, который рядом с вашей непонятной расщелиной. И не думаю, что быстро к моей избушке вражеские егеря доберутся.
