— Значит, пишите не просто подробно, а в красках, с художественным изображением каждой детали, с максимально восстановленными событиями. — Сказал Николай Семеныч после минутной паузы, — Потом доложу начальнику отдела. Будем думать. Сейчас… Идите к чертовой матери отсюда. А ты, Громов…
Я снова напрягся. Чего еще он от меня захочет?
— Хватит цапаться с политруком. Иначе так и останешься до конца жизни майором. Мне каждый день за тебя прилетает. Из органов тебя не поперли пока, только благодаря твоей репутации, как опера. Ладно. В понедельник на эту тему поговорим…Свободны…
Мы, не сговариваясь, одновременно развернулись на месте и вышли из кабинета.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… — Высказался Рябушкин, как только мы оказались на своём рабочем месте. — Все. Часа два можно выкинуть из жизни…
Он оказался прав. Примерно столько мы и выкинули, выполняя приказ Семеныча. Оказалось, что у Тимона слишком развиты фантазия и художественное слово, а у Серёги — наоборот, вообще нет ни первого, ни второго. Поэтому при прочтении их рапортов складывалось ощущение, будто они находились вообще в разных местах и участвовали в разных событиях.
С горем пополам, закончив изложение на тему:«Как мы просрали трех преступников и нашли проблемы родному отделу», я, наконец понял, что этот очень странный день, а вернее ночь, подходят к концу. Хотя, ночь, как раз, только началась.
Чрезвычайно радовало, что я уже оказался дома и лягу спать. Возможно, когда проснусь, все снова станет нормально. Шанс микроскопический, но я искренне в него верил.
Посмотрел в зеркало, которое висело на шкафу, предназначенном для верхней одежды. Сука, ну, ведь это — я. Мой нос, мой рот, мои глаза… Оскалился в ухмылке, изучая изображение. И зубы мои. Все до единого. Что же тогда за хрень творится…
Внезапно со стороны кухни раздался тихий шорох.
Пока еще 16 декабря…
Квартира была точно такой же, как моя, родная, даже по планировке. Кажется… С уверенностью уже ничего не берусь утверждать. Кухня располагалась сразу после туалета с ванной, поэтому, естественно, стоя в коридоре, я услышал посторонние звуки сразу.
Гостей быть у меня вроде не должно, живу я один…Опять же — вроде бы один. По крайней мере, если верить моим товарищам-операм. А чего бы мне им не верить? Зачем им было врать в таких мелочах?
Я снова прислушался, соображая, как лучше поступить. Можно влететь к комнату с криком:«Лежать, суки!» Почему подумалось именно так, не знаю. Это — первое, что пришло в голову. От столь бредовой идеи самому стало смешно. Наверное, моя новая, нежданно обретённая, ментовская жизнь толкает меня к такой лютой дичи. И кстати…вот опять…Не могу я воспринимать себя, как опера. Как сотрудника милиции. Реально не могу. Такое ощущение, будто коту нацепили еще одни уши и говорят, что он — мышь.
Шорох снова повторился. Он определенно доносился со стороны кухни. Честно говоря, посторонние звуки напрягают. Из-за событий, произошедших с момента, когда открыл глаза возле старого дома, я опасаюсь теперь всего, что имеет неожиданный характер. И между прочим, куда не плюнь, везде сплошные неожиданности. Дело не в страхе. Это — херня. Не боюсь я ни черта. Просто… Не хотелось бы ещё какой-нибудь новости. Пока что достаточно ментовки и полной каши в моей башке.
Только собрался решительно, по-хозяйски, открыть дверь в комнату и разобраться, что там такое происходит, как створка с тихим скрипом медленно поехала в сторону. В образовавшуюся щель вылезла лохматая голова. Собачья голова.
— Не понял…
Я с удивлением изучал пса. Просто буквально недавно, пока мы ехали домой, Рябушкин убеждал меня в том, что жить одному — это плохо. Если не хочу себе завести бабу, то надо — хотя бы щенка. Причем, в жизненных приоритетах старлея, баба и щенок были где-то на одном уровне. То есть всего лишь менее часа назад, судя по нашему с ним разговору, я был одиноким человеком без привязанностей, что сильно огорчало Серегу и вообще не огорчало меня, а теперь вдруг выясняется, в моей квартире находится собака?
— Эй…пес…ты кто?
Я присел на корточки и протянул руку к животному, которое смотрело на меня настороженно, с опаской. Тоже странное поведение для пса, встречающего хозяина. Либо собака такая же наглухо отмороженная как и я, что совсем неудивительно. Говорят, животные похожи на своих владельцев. Либо, она меня видит впервые. А вот это уже вызывает вопросы. Как посторонний пес оказался в квартире? Либо… В голове появилась еще одна догадка… Либо собака знает, что я — это вовсе не я. Собаки, они ведь чувствуют суть. Наверное…
— Иди сюда… — Я позвал пса. Старался говорить тихим, спокойным голосом. В принципе, агрессии с его стороны не было, но и особой любви он тоже не демонстрировал.
Только собака подалась вперёд, собираясь выйти из кухни, с отвратительным дребезжащим звуком зазвонил телефонный аппарат. Как оказалось, стоявший тут же, в коридоре, на высокой тумбе. Просто сразу его не заметил, увлекся своим отражением в зеркале.
— Ептвоюмать! — Я от неожиданности подскочил на месте.
Это было слишком громко, во-первых. И звук такой… Хочется взять и швырнуть телефон о стену. А во-вторых — аппарат выглядел очень древним. Очень! Он был…дисковый! Я такого не видел с детства. Это очень странно. У ментов УАЗики летают чудесным образом, на дворе какое-никакое, время развитых технологий… наверное, развитых, пока до конца не понял… а я смотрю на старый телефонный аппарат, который давным-давно должен быть выброшен на мусорку. И главное звенит, сука, не замолкает. Кто-то очень настойчивый, видимо…
— Алло! — Схватил трубку и машинально посмотрел на часы, висевшие над входом в комнату. Почти два ночи. Что за мудак, интересно…
— Так, Громов…
Я убрал трубку от уха, а потом с недоверием посмотрел на нее. Будто прямо из мембраны сейчас мог вылезти тот самый мудак, который в два часа ночи названивает домой своим сотрудникам. Он вообще, что ли, не в разуме?
— Громов, алло! Фух…фух…– Семеныч активно дул в телефон на том конце провода. Я слышал его отлично даже на расстоянии. — Ты чего молчишь⁈ Громов! Я знаю, что ты там. Хватит изображать глухого…
Пришлось вернуть трубку обратно к уху.
— Слушаю, товарищ подполковник.
— Аааа…ну, вот…А я думаю, что за тишина? Как самочувствие, Алексей?
Я снова поднял взгляд на часы. За минуту вряд ли что-то изменилось, время так же около двух. Чисто хотел убедиться, что из нас двоих все-таки адекватный именно я. Потому как самый тупой вопрос, который сейчас можно услышать, это про самочувствие.
— Спасибо, Николай Семеныч. Отлично себя чувствую. Ничего не изменилось с нашей последней встречи. Она, кстати, была не так давно…
Кухонная дверь снова скрипнула. Собака осторожно сдвинулась еще немного вперед, а потом легла на пол, благополучно устроив морду на лапы. Я не видел пока пса целиком, но даже по передней части, торчавшей из темной кухни, можно точно сказать, это — овчарка. Насколько чистопородная, не знаю, но несомненно овчарка.
— Ага…слушай, Громов… — Семеныч помолчал секунду, а потом настороженно спросил. — Ты про наш тот разговор никому не говорил? Ну… Когда про наводку обсуждали…
Я снова завис, пытаясь понять, что конкретно хочет от меня подполковник Иванов? Потому как, само собой, ни про «тот» разговор, ни про «этот» я вообще ничего не знаю. Тупо не помню. Я не уверен в своей личности и в своей жизни, а он с меня каких-то разговоров требует.
— А-а-а-а-а…напомните, пожалуйста… — Естественно, не мог же сказать начальству правду. Мол, извините, но у меня тут с башкой серьёзные проблемы. Фляга так свистит, что сквозняком дует. Но вот свалить на контузию…Почему бы и нет? — После этой чертовой гранаты, что-то в голове шум все равно не проходит. И мысли путаются. О чем именно мы говорили?
— Ты дурак? — Коротко спросил Семеныч и замолчал.
Причём интонация была весьма конкретная. Вопросительный знак в этой фразе стоял очень условно. Не знаю, какого ответа ждал подполковник. Мало кто вот так запросто признается. Я, может, и согласился бы с данным определением, но по-моему, если адекватно оценивать, у подполковника дури побольше будет.
