через него.
— Добрый вечер, Федор Степанович! — мы без спросу открыли двери и по-хозяйски уселись в машину станционного «бугра». Я приземлился спереди, а Копченый — сзади, едва разместив там свою немалую тушу.
— Кто вы⁇! — нервно спросил начальник и сжал руль так, что побелели пальцы. Я пригляделся к нему. «Баранов номер два» — обрюзгший, мешки под глазами, красные и синие прожилки на лице. Бухает — к бабке не ходи. И что с мужиками в стране после сорока делается? Прямо эпидемия какая-то.
— Я Сергей Дмитриевич! — лучезарно — ну, так мне хотелось думать — улыбнулся я. Достал новый «вахидовский» пистолет и по-пижонски крутанул его на пальце. — А это Григорий Александрович. Мы отправляли вам открытку сегодня утром. Люди сказали, что вы ее внимательно прочли и сделали правильные выводы.
Федор Степанович побледнел и еще сильнее вцепился в руль.
— Что вам нужно?
Ему было страшно. Если люди оставляют в машине такие подарки, то их предложение придется выслушать. Даже если очень не хочется.
— Мне нужно, чтобы вы сделали правильный выбор, Федор Степанович, — проникновенно сказал я. — Потому что неправильный выбор — он неправильный. Понимаете меня?
— Не понимаю! — начальник станции обливался потом, хотя жары еще не наблюдалось. Напротив, солнышко спряталось за тучу, и подул весьма неприятный ветерок.
— Все ты понял, — жестко сказал я. — Иначе не выбросил бы посылку в кусты, а заревел бы, как пароход в тумане, и позвонил мусорам. Ты этого не сделал, а значит, к серьезному разговору готов. Ну, не разочаруй меня, Федор Степанович. Ты же на вид умный, верхнее образование, наверное, имеешь. Имеешь образование?
— Имею, — обреченно кивнул тот. Он уже совсем заблудился в моих словесных вывертах и немного поплыл.
— Это хорошо, — похлопал я его по плечу. — Сколько башлял Хмурому? И не ври! Я все знаю от его торпед.
— Три тысячи долларов в месяц.
— Ну вот… А ты боялась. Только юбочка помялась.
Копченый на заднем сидении заржал.
— Хмурый брал треть, да?
Начальник станции обреченно кивнул.
— Значит, всего лобненский узел дает левака где-то на десятку? Так?
Еще один кивок.
— Что у вас там основное дает дохода? Из вагонов воруете? Хотя не надо мне подробностей. Меньше знаешь, крепче спишь. Короче. Хмурый на нары отправился — я теперь твоя новая крыша. Всосал?
Федор Степанович испуганно на меня посмотрел.
— Да не ссы ты, — я убрал пистолет обратно в карман. — Все будет ровно, я тебе даже понижу процент до двух с половиной тысяч.
— Шеф, да там повышать надо! — встрепенулся Гриша — Коммерсы совсем оборзеют.
— Федя у нас не коммерс, — успокаивающе произнес я. — Человек — государственный служащий! Понимать надо. И мы не просто так понижаем, а в счет наших будущих, очень плодотворных отношений.
— Что вы от меня еще хотите? — едва слышно спросил он.
— А ты точно правильный выбор сделал? — усомнился я. — Или тебе другую открытку послать? С другим, так сказать, содержанием. Говорят, у твоей жены восьмерка вазовская…
Начальник станции чуть в обморок не упал.
— Выбор сделал! — прошептал он со все нарастающим ужасом. — Платить буду.
— Тогда слушай. И не трясись ты так! — я ткнул локтем в жирный бок Феди. — Сзади тебя сидит Григорий Александрович. Он начальник… ха-ха… отдела ГСМ в нашем… скажем так… консорциуме. Он решает все вопросы. Почему консорциум наш? Потому что ты уже в него входишь. И твоя доля — двадцать процентов от гешефта. Суть схемы такова: походит цистерна с бензином, приезжает двухкубовый бензовоз, заливаем его на перегоне и везем на дорогу. Там это продают за ночь в две цены, а деньги рвем по-братски. Схема ясна?
— Невозможно! — улыбнулся начальник бледными губами. — На базе увидят, что пломба нарушена, и вызовут транспортную милицию. Это детский сад какой-то.
— Все было бы так, — серьезно кивнул я, — если бы не одно НО. Представь все то же самое, но нефтебаза не вызывает милицию и берет недостачу на себя.
— Но как? — выпучил он глаза.
Я укоризненно посмотрел на него и сказал.
— Я же представил тебе Григория Александровича! Он решает вопросы. С тебя — надежный машинист, у которого имеется многочисленная прожорливая семья. И который точно знает какое-нибудь местечко, где нет глаз, и может стать машина с помпой.
— А если я уволюсь? — невесело усмехнулся начальник станции. — Транспортная прокуратура на голове сидит! Зачем мне в тюрьму идти?
— В тюрьме чалиться лучше, чем на кладбище лежать, — пожал плечами я — А свою чувствительную совесть…
На заднем сидении опять заржал Копченый.
— … можешь успокоить тем, что тебя заставляют, угрожая физической расправой. Кстати, это чистая правда. Ну что, легче стало? Вижу, что стало. Григорий Александрович придет сюда завтра. Во-первых, забашляешь ему долю за февраль и март.
— Так это же «месяцы» Хмурого!
— Я сам с ним порешаю вопросы. Зашлем грев бродяге.
— А во-вторых?
— Во-вторых, изложишь свои соображения. Схема должна работать как часы. Не наглеем, но своего не упускаем. А база… База проглотит. Скажем, пусть берут на себя повышенные социалистические обязательства.
Мы вышли из машины, а начальник станции газанул с пробуксовкой. Вот какой он напуганный. И почему, непонятно… Я спросил у Копченого.
— Слушай, братан, а как ты это с базой все-таки утрясешь? Я, конечно, тебе верю на слово, но начальство напряжется точно. Скажет, мы и так вам платим.
— Там Хлыст, на базе этой, — Копченый расплылся в устрашающей улыбке, — все не по-людски устроено. Начальство ртом и жопой бабло кусает, а работяги получают копейки. Они пипец какие злые. Они тоже денег хотят. Прикинь! Их всех зам собрал и говорит: я вам воровать не дам, сволочи. Всех к ногтю возьму!
— А они что? — заинтересовался я.
— А они ему и говорят, — заржал Копченый. — Ты один, и думать, как нам лазейки перекрыть, будешь восемь часов в день. А нас тут двести человек, и мы об этом будем думать круглосуточно!
— Вот поэтому мы войну и выиграли! — сказал я, когда закончил хохотать и вытер выступившие слезы. — Наш народ не победить. И ведь главное: у всех совесть чиста! Они же не
