— А что, энтот паровик еще нигде и никем не спытан? Старший розмысл усмехнулся в бороду. Ему тревога управляющего была вполне понятна.
— Да не беспокойся, Мастряй Данилыч. Спытан был паровик уже, спытан. Правда, не такой большой. А «особливый малый образец». Более никак его спытать нельзя было. Мы ж за те годы, что старые паровики работали, все думали, как сделать так, чтобы от них больше пользы было, а трат, наоборот, менее. И многое уже придумали. А на других паровиках сего не делали, потому как государев розмысл запрет наложил на то, чтобы новые паровики строить, а сей паровик можно было токмо снову так как надобно устроить. Потому как у его сам котел по-другому придуман. На старых котлах никак не переделаешь. Навеску-то для него, всякие приборы да струменты, кои для управления им потребны, мы смогли на старых котлах спытать. А вот полностью — токмо у тебя первого он заработает.
— А у Демидки како ж?
Демидка Антуфьев сын был хозяином частного заводца, коий располагался неподалеку. По государеву повелению на обнаруженных рудных жилах заводы дозволялось строить каждому желающему. То есть изначальное право имел, естественно, хозяин землицы. Но ежели он сим заниматься не хотел, то воспрепятствовать строительству завода, буде кто желающий найдется, никак не мог. Владелец завода обязан был лишь выплачивать хозяину земли токмо средний доход с таковой, какой тот мог бы получать с этой площади, ежели бы занятый заводом участок обрабатывали крестьяне. А сверх — как договорятся. Потому как ссориться с хозяином земли владельцу завода не с руки. Ну ежели он чего совсем уж непотребного не запрашивает… Так вот Демидка, отработав десять лет мастером на одной из казенных мануфактур, подался сюды, на Урал, и поставил свой завод поблизости от одной из рудных жил, кои покамест еще не разрабатывались. И дела у него, похоже, шли неплохо. Потому как аккурат перед тем, как Мастряй Данилович заказал паровики для своего заводу, Демидка заказал таковые же для своего.
— И у Демидки такие же. Да токмо твои мы наперед запустим. У тебя же государев вотчинный завод-то. Да и сам ты, Мастряй Данилыч, завсегда нам, розмыслам, навстречь в любом деле шел. Потому тебе и первая честь, и первая забота, — ответствовал Первой Дружинич.
Управляющий согласно кивнул, делая вид, что сии слова ему совершенно безразличны, но справедливость их он полностью признает. Хотя слова сии грели. А и действительно, хучь и было на то, чтобы розмыслам всяку помощь оказывать, прямое повеление, так он то повеление не абы как, чтобы токмо отвязались, сполнял, а со всем уважением…
— Ну… пойду я, Первой Дружинич. Вижу, что у вас тут все путем сполняется. Так что чего же мне тут доглядывать-то? — степенно закруглил разговор управляющий.
И уже повернулся в сторону недавно построенного, красивого двухэтажного дома, в котором располагалось заводоуправление, как навстречь ему выскочил мальчонка, сынок одного из заводских работников, кои частенько использовались при заводоуправлении в качестве посыльных. Денег им за то не платили, зато по вхождении в возраст место на заводе за таковыми закреплялось по умолчанию. А самых смышленых и вообще принимали в призаводскую школу с особливым изучением математики и механики, а затем на казенный кошт отправляли обучаться в ремесленное училище в Верхнетуринск. Откудова они возвертались уже подмастерьями.
— Господин управляющий! Господин управляющий! Там это… Главный государев розмысл приехамши! Вас требуют. — Мальчонка развернулся к Первою Дружиничу и торопливо выпалил: — Да и вас тож. Серди-итый!
Управляющий и старший розмысл озадаченно переглянулись. Нет, в том, что государев розмысл прибыл на Верхнетуринские заводы, ничего необычного не было. Как и в том, что он интересуется работой розмысловой избы паровых машин. Но с чего ему сердитым-то быть?
Пока шли, Мастряй Данилыч вспоминал все свои прегрешения. Как реальные, коих было не так уж и много и ни одного серьезного, так и какие мнимые, о коих государеву розмыслу могли нашептать какие недоброжелатели. Судя по хмурому и сосредоточенному лицу старшего розмысла, тот занимался тем же самым.
— Ну и как вы до такого додумались, голуби вы мои? — сразу же насел на них Терентий Шамшурин, едва они вошли в конторку управляющего.
Управляющий и старший розмысл переглянулись. А затем Мастряй Данилыч на правах хозяина осторожно спросил:
— А в чем, Терентий Кузьмич, мы перед тобой провинились-то? Вроде как все справно исполняем.
— Справно?! — буквально взвился государев розмысл. — Да кто ж это вам разрешил паровые машины-то строить? Нешто не слышали государева запрета на сие дело?
Мастряй Данилыч и Первой Дружинич озадаченно переглянулись.
— Нет, — мотнул головой старший розмысл, — никак не слышали. И Ириней Акинфиевич мне о том николи не сказывал.
— Да и мне тоже о сем неведомо, — согласно кивнул управляющий. — Прежний государев розмысл, Аким Порфирьич, тот да, сие делать запрещал. Так он когда уж преставился! Скольки лет-то тому прошло. А с тех пор никто ничего и не говорил. Да и с того времени много новых улучшений сделано. Да каких! Одну железную дорогу взять…
— Да государев тот запрет был, а не государева розмысла! — скривившись, как от зубной боли, вскричал Терентий Кузьмич.
У Мастряя Данилыча засосало под ложечкой. Ведь коли так, то строительство паровиков надобно немедленно прекращать. И, значится, никаких новых плавилен он запустить не сможет. А ссуду отдавать все одно надобно… Он охнул и, схватившись за сердце, обессиленно опустился на лавку.
Государев розмысл обеспокоенно уставился на него.
— Чего это с тобой, Мастряй?
— Худо мне, господин государев розмысл, — глухо отозвался управляющий Верхнетуринскими заводами, — так худо, что и помереть легче. Я ж на те паровики ссуду взял в банке. И ежели плавилен не запущу, то всего имущества, что нажил за долгие годы верной службы, не хватит, чтобы ту ссуду погасить. Так что ты уж сразу давай — в железа меня да в рудники царские. За растрату и нерадение…
Государев розмысл слегка опешил. Такого поворота он не ожидал. А тут и старший розмысл добавил:
— И меня тогда уж тож. Поелику я тако ж долю оплаты еще и от Демидки… взял за то, что я ему тако ж пару паровиков поставлю. А он, как я знаю, тоже на то ссуду в банке взял и потому меня дюже торопит.
— Так, все! — хлопнул по столу ладонью государев розмысл. — Неча тут за сердце хвататься да в железа проситься. Я и сам виноват, что не проследил, чтобы сей запрет наново до всех розмыслов доведен был. Потому вместе думать будем, как нам перед царем-батюшкой оправдываться…
