Тот уже давно ожидал этой бессловесной команды и вновь радостно взревел, мигом распугав ворон, тут же опять испуганно взлетевших со старенькой церквушки:
– Есть ли еще охочие на княжий суд?!
Первый его выкрик, невзирая на зычную громогласность, едва-едва пересилил довольный гомон толпы, вслух обсуждавшей мудрость нынешних княжеских судебных решений и восхищавшейся ими.
Второй выкрик почти достиг цели, утихомиривая ликующий народ, а третий прозвучал уже в почти полной тишине.
Люди затаили дыхание, надеясь, что найдется еще кто-нибудь, желающий испытать на себе справедливость высочайшего судьи, но желающих больше не было. Бирич после непродолжительной паузы повернулся к князю и виновато, будто сделал какую-то промашку, развел могучими руками.
– А почему дел так мало было? – поинтересовался Константин у вирника.
– Да вишь ли, княже, – задумчиво произнес тот, колеблясь, говорить ли всю правду. Однако общий порыв ликования как бы содрал с его души железную броню цинизма, а если и нет, то во всяком случае изрядно ее помял, и вирник, решив, что коли князь нынче пребывает в таком благодушном настроении, то этим не грех и воспользоваться и как-то осторожно, но сказать хотя бы часть правды. – Сегодня ты судил по справедливости, вот народ и ликует без меры, а прежде ты свой суд вершил... – тут он замялся, но Константин сам пришел ему на выручку:
– Не по правде, хочешь сказать?
Вирник опасливо посмотрел на князя и, еще колеблясь, лукаво заметил:
– Да нет, по правде, конечно, только правда она разная бывает.
– И по какой же я судил? – не отставал Константин.
– Да все больше по боярской. Вот охотников идти на твой суд и поубавилось. А ныне ты по их правде суд вершил, по холопьей. – Он кивнул на толпу, не уходящую до сих пор, словно ожидавшую еще какого зрелища.
– А тебе какая правда по душе? – пытливо поинтересовался Константин. – Их, холопья, или боярская? – и приободрил, видя, что тот колеблется в раздумье: – Ты не бойся – говори. Я не обижусь и опалу не наложу.
– Да мне более всего... – замялся вирник.
– Ну-ну?
– Русская Правда, княже, – наконец отчаянно выпалил вирник. – Чтоб по покону все было. Если боярин виновен – его карай, коли смерд – и ему не спускай.
– Вон как, – задумчиво протянул Константин. – А что же ты вместе со всеми меня славил? Я же сегодня по холопской правде суд вершил.
– Нет, княже, – окончательно осмелел вирник, удивляясь в глубине души тому, что он решился возразить взбалмошному, неуравновешенному, а порою и просто бешеному князю. – Ныне ты по Русской Правде судил. В точности так, как в ней сказано. А что она ныне холопской оказалась, так ведь выпало так, да и... – он запнулся, но все-таки решил договорить до конца то, что у него наболело. – Сплошь да рядом не боярина утесняют, – он даже ухмыльнулся, представив себе плачущего от обиды Житобуда или Завида, – а смерда, да закупа, да холопа обельного, который и вовсе бессловесен. Хотя и всякое бывает, – поправился он тут же, чтобы быть до конца беспристрастным.
Константин усмехнулся и направился к коню. В это время, вынырнув из толпы, к нему приблизился Вячеслав. Оглянувшись и заметив, что на несколько шагов вокруг никого нет, он демонстративно поклонился и восхищенно протянул:
– Ну, ты, княже, силен. Молоток, одним словом. Все по-честному. Я в восторге, да и народ тоже.
– Спасибо, – поблагодарил Константин.
– А с последним делом вообще высший класс получился. Прямо как в кино. Вот уж не подумал бы, что ты такой головастый.
– Ну тут не совсем моя работа, – решил быть до конца честным Константин.
– А чья?
– Александра Иваныча, – улыбнулся Константин и, видя недоумевающее лицо Славки, пояснил: – Куприна, балда. Классику читать нужно. Это я из его «Суламифи» взял. Подошло как нельзя лучше.
– Так ты не сам все это придумал, – разочарованно протянул Славка.
– Грамотно и в нужный момент применить теорию на практике тоже уметь надо, – возмутился Константин таким пренебрежением и, уже взобравшись кое-как на коня, проворчал недовольно под нос: – Действительно лучше, когда блюдо подано, а рецепт приготовления для всех тайной остается. Так-то оно покрасивее будет, – и, заметив неподалеку вирника, вновь обратился к нему: – Ну что, значит, будем по Русской Правде суд вершить? Чтоб над людишками князь был владыкой, а над ним – покон, так?
– Истинно говоришь, – низко склонился перед ним вирник. Вот радость-то. И не чаял, не гадал, даже в помыслах не держал он таких слов, которые изрек сейчас Константин. Видать, не целиком он в батюшку своего буйного пошел, не иначе как кровь тихой княгини-матушки, незлобивой да рассудительной, в нем забродила. Дай-то Бог, дай-то Бог.
– А ты, вирник, почему на коня не садишься, – осведомился Константин, когда тот только разогнул спину.
– Да я, княже, рядышком тут живу. Вон и домишко мой, – недоумевая, показал он на видневшийся чуть дальше церкви в узком переулочке невысокий серенький дом, затаившийся за сплошным дубовым частоколом.
– А на пир княжий?
– Коли повелишь, княже, сей миг примчусь, – совсем растерялся вирник.
– Коли повелишь, – протянул, передразнивая его, князь и упрекнул: – Вон бояре мои совсем не гордые. Без повеления едут. А ты только по особому приглашению готов пожаловать?
– Так то бояре, княже. Тебе с ними думу думать, совет держать, – пожал плечами вирник. – А я кто?
– А ты выше – блюститель покона и... Правды Русской, – отрезал Константин и распорядился: – Жду на пиру тебя ныне! И не только ныне, но и впредь, без особого приглашения. – Огрев коня плетью, он помчался в сторону своего двора. За ним устремилась кавалькада невеселых бояр и молодых задиристых гридней, любой из которых раньше мог практически безнаказанно оскорбить вирника, унизить его, обозвать нехорошим словом. До сегодняшнего дня. Ныне же, чувствовал старый судья, начиналось для него что-то совсем другое. И даже всадники, в иное время не больно-то обращавшие внимание на такую мелочь, могли толкнуть его конем, чтоб не стоял посреди дороги, не мешал проезду, теперь объезжали его сторожко, опасаясь, как бы не задеть.
– В чести ты сегодня? – осведомился последний всадник из свиты, специально осадивший своего жеребца возле растерянного вирника и оказавшийся боярином Онуфрием, набольшим изо всех. – Гляди ж, нос не задери, – ухмыльнулся он криво и буркнул: – Это я пред князем за тебя хлопотал, ведай и помни.
– Благодарствую, боярин, – угодливо согнулся в поклоне вирник, но едва тот проехал, задумчиво пробормотал: – Так я тебе и поверил, благодетель.
