Проводив взглядом взлетевший «Аист», я сел в машину и отправился в свою резиденцию, где мне предстояло приготовить обед.
Нет, столовая во дворце функционировала совершено нормально и кормили там очень неплохо. Просто я как-то к слову сообщил Мари, что умею прилично готовить. Почему-то она даже не до конца поверила, и теперь я собирался продемонстрировать семье свои поварские способности.
Приготовлению подлежал картофельный суп на бульоне из телятины. Мясо потом обжаривалось и шло как второе, обычно с макаронами. Это были мои фирменные блюда времен далекой молодости. В частности, я ими кормил своих знакомых девушек, и все были в восторге, в том числе и моя будущая первая жена.
Разумеется, телятина применялась не из магазина, где, кстати, ее было и не купить, а с Черемушкинского рынка.
Так что, вернувшись во дворец, я отправился не в кабинет, а на кухню нашей столовой, где мне выделили плиту и немного места в углу. Осмотрел заготовленные ингредиенты и приступил к работе.
По словам Мари, у меня получилось очень неплохо. Дети так вообще были в восторге и попросили добавки, но сам я пребывал в некоторых сомнениях. Ведь помню же, что тогда это у меня получалось так, что невозможно было оторваться от тарелки! А сейчас… ну, съедобно. Местами даже вкусно, но до оценки «божественно» или хотя бы около того совершенно не дотягивает. Причем делал я все точно как тогда, хоть и с тех пор прошло лет сорок с хвостиком. Может, телятина или картошка были так себе? Ага, доставленные по личному заказу канцлера. Нет, это предположение не выдерживает никакой критики. И, значит, остается всего одна гипотеза.
Старость. Ведь она начинается вовсе не с физических хворей. Да, я по-прежнему почти каждое утро без труда пробегаю по парку полтора километра, укладываясь в десять минут. Несмотря на свой возраст, который хоть и не поддается точному подсчету из-за регулярных походов между мирами, но за семьдесят, кажется, уже перевалил. Но, как уже отмечалось, признаки старости другие. Она начинается тогда, когда как-то незаметно оказывается, что раньше и трава была зеленее, и небо голубее, и девушки красивей.
Стоп, осадил я полет своих грустных мыслей, давай по порядку. Начнем с неба — ведь только вчера летал. Что, оно стало хуже? Да нет, какое было, такое и осталось. Вот трава — да, она иногда местами была точно зеленее. Потому как во время службы в армии мне даже самому приходилось участвовать в ее покраске в зеленый цвет к приезду очередного начальства. Но, согласитесь, это не показатель. Остается последний, то есть девушки. Но ведь если судить по нему, так я вообще помолодел. Потому как вторая жена смотрится куда привлекательнее первой. А до чего же красивые девушки в отделах «Г» и «Д» ДОМа! В юности мне такие почти не встречались. Так что старость тут ни при чем, с облегчением решил я. Это просто некоторые канцлеры зажрались на казенных харчах, вот и привередничают.
Двадцать пятого октября тысяча девятьсот семнадцатого года я выехал на ужин в Зимний дворец заметно раньше, чем делал это всегда, то есть в половине шестого вечера. Кроме того, со мной ехала Мари, что тоже бывало нечасто. И надет на мне был не джинсовый костюм, как обычно, а парадный мундир. Правда, без орденов — больно уж они тяжелые, если нацепить полный комплект. Темнело, шел мокрый снег, но мерзкая погода не мешала хорошему настроению. Потому как в Зимнем нам предстоял не простой ужин, а праздничный.
Когда мы вошли в зал, на стол было уже накрыто, прислуга удалилась, а императорская чета сидела на своих местах. Кроме них, присутствовали еще главком авиации великий князь Михаил с женой Мариной Владимировной.
Подождав, пока и мы усядемся, Гоша встал и сказал:
— Дамы и господа! Торжественный вечер, посвященный нулевой годовщине не состоявшейся у нас Великой Октябрьской Социалистической революции, объявляю открытым. Слово для первого тоста предоставляется государственному канцлеру.
Торжественная часть, на которой, кроме меня, с тостами по очереди выступили и все присутствующие, закончилась обнародованием, пока только в узком кругу, очередного императорского указа. О том, что с двадцати трех часов пятидесяти девяти минут тридцать первого декабря текущего года Россия переходит на григорианский календарь. То есть январь восемнадцатого года будет коротким и начнется сразу с четырнадцатого числа. За церковью оставлялось право вести свои службы по старому летоисчислению.
Потом начался собственно ужин, а после него — танцы. Так как посторонние на этот вечер не допускались, то под магнитофон. Наконец где-то около одиннадцати празднество начало закругляться. Сначала уехала Мари, сразу за ней — Михаил с женой. Маша тоже отправилась спать, и мы с величеством остались одни за столом с полупустыми тарелками и бутылками.
— Ну вот, теперь и спокойно поговорить можно, — заметил император. — Будь добр, выруби это орало!
Я выключил магнитофон и вернулся к столу, после чего началась неспешная беседа. Хоть год еще и не кончился, мы в первом приближении подвели его итоги и признали их удовлетворительными. Потом перешли к грядущим событиям.
— Знаешь, — начал Гоша, — я тут вот что подумал по поводу ознакомления наших партнеров с реалиями того мира. Твои материалы пойдут только как первый шаг. Если же мы на нем и остановимся, нас сразу начнут подозревать в как минимум в предвзятой подаче информации. Мысли есть?
— Есть, — не стал отрицать я. — Сразу после показа немецкой и японской сторонам моих роликов мы предложим им отправить своих представителей в двадцать первый век. Но не через портал, естественно, про него вообще речи не будет. А при помощи установки нетрадиционного туннелирования. В капсуле диаметром один метр. И не станем скрывать, что в полном соответствии с теорией Неймана эта капсула сможет с равной вероятностью финишировать в любом из трех миров. В двадцать первом веке, и тогда путешественник, выбравшись из капсулы, пожмет руки встречающим и отправится в ФРГ или Японию. В нашем мире, тогда это будет просто неудачный запуск, который недолго повторить. И, наконец, в третьем мире, где глубокий космос. На который путешественнику можно будет любоваться примерно час, а потом придется или травиться самому, или медленно и неприятно помирать от удушья. То есть таким представителем согласится стать далеко не каждый, а только тот, кто готов пойти на смерть по приказу. А это подразумевает вполне определенный склад личности. Такой, при котором вряд ли человек начнет восхищаться увиденными им прелестями демократии. Скорее уж его доклад будет даже более резким, чем мои материалы. Ты же потом выступишь с речью насчет того, что нам надо еще теснее сплотиться для недопущения здесь такого будущего, какое посланцы увидели там.
