Ознакомительная версия.
Прошло не меньше трех часов, пока Марсиньи с помощниками – особо усердствовал Гуго де Кастро, будто Герард Кларенский был ему отцом родным – не опросили всех, до кого сумели дотянуться, и не договорились с инквизицией о незамедлительных совместных действиях: жителей близлежащих кварталов и владельцев домов непременно подвергнуть строгому допросу – что видели, не встречали ли странных незнакомцев. Засим необходимо донести до десятников стражи городских ворот распоряжение задерживать всех подозрительных.
И, разумеется, надо обязательно доложить в Консьержери. Дело государственное!
Доложили. Король в сопровождении Ги де Ногарэ и епископа де Вэра приехал в аббатство вскоре после полудня – государь хмурился, всем видом показывая крайнее неудовольствие, а это означало, что Филипп в гневе будет способен на резкие и не всегда оправданные шаги, о которых потом придется сожалеть…
– Сир, могу я нижайше просить о приватном разговоре? – в тот момент, когда Филипп начал в голос отчитывать бледного настоятеля аббатства Сен-Жан, вперед неожиданно вышел шевалье де Партене. – Вы должны помнить о наших беседах в Лувре и Новом Тампле. Это важно, сир…
Молчаливый канцлер Ногарэ вздернул правую бровь: ничего себе нахальство, прерывать речи короля! Сейчас кому-то оч-чень серьезно влетит. В лучшем случае высылка из Иль-де-Франс. В худшем же… На это воля его величества, которая будет незамедлительно исполнена.
Филипп IV запнулся на полуслове. Оглядел господина де Партене, будто не понимал, что нужно этому человеку. Не меняя выражения лица, повернулся к Арнальду Геттингенскому:
– Пускай нас проводят в комнату, где никто не сумеет подслушать. Впрочем, нет… Я наслышан об устройстве монастырей ордена святого Доминика – слуховые трубы, особые ниши, в которых слышно людей, беседующих в соседнем здании…
– Сир, это наговоры и клевета!
– И тем не менее. Встретиться с мессиром Партене я предпочту во внутреннем дворе обители. Вы не возражаете?
– Сир, вы – король.
– Прекрасно, что вы об этом не забываете, брат Арнальд.
Когда Иван и его величество Филипп Красивый скрылись за дверьми дормитория, Славик впервые почувствовал себя не просто заурядным статистом в непонятном спектакле, а человеком совершенно ненужным.
Свою наиглавнейшую функцию как аргуса он так и не выполнил – на территории обоих замков, Старого и Нового Тампля, не отыскалось самомалейшего признака «червоточин».
Искали несколько дней, обходя каждое строение. Спускались в подвалы. Рыскали среди заброшенных домов, возведенных в прошлом-позапрошлом веках. Обследовали принадлежащую тамплиерам гавань за Гревской площадью.
Ничего. Никаких признаков. Похоже, гипотеза оказалась ложной: Орден не пользовался Дверьми. Или скрывал их настолько тщательно, что никакие «методы дознания» не могли вырвать тайну из братьев-рыцарей.
Брат Герард последний постулат упорно отрицал: преподобный лично допрашивал большинство схваченных членов конклава Ордена, включая магистра Жака де Моле. К последнему пытка пока не применялась, но относительно прочих рыцарей она была дозволительна.
Как раз вчерашним вечером, когда Славик и Иван последний раз видели Герарда Кларенского живым, он с довольным видом сообщил – всё, мы на пороге. Банк практически в наших руках, игра сделана. Приходите утром – новости сообщу преотличные.
Утро наступило, но преподобный уже не смог увидеть солнца, восходящего над горой Монмартр.
* * *
Тот день едва не стал поворотным – судьба операции повисла на тончайшем волоске. Поддержка со стороны брата Герарда означала беспрепятственный доступ к вывезенным из Тампля документам и протоколам допросов храмовников, которые могли сообщить (и ведь наверняка сообщили!) нечто чрезвычайно важное.
Был потерян основной информационный ресурс – брат Арнальд не собирался посвящать братьев-мирян в ход следствия, у них совершенно другие обязанности и задачи. Шевалье де Партене незачем работать с бумагами тамплиеров – для того предназначены многоученые доминиканцы. Ваше дело, сударь, это меч и беспрекословное подчинение Трибуналу…
Так бы оно и получилось, однако Иван на свой страх и риск перехватил инициативу – знал, на что шел, попирая феодальный этикет при многочисленных свидетелях. Филиппу смелость мессира де Партене понравилась. Такой тип людей королю импонировал, возьмите хоть Гийома де Ногарэ – при всей личной преданности канцлер не боится возражать монарху и спорить с ним.
…– А что оставалось делать? – развел руками Иван, когда по возвращению в отель августинцев Славик потребовал объяснений. Хватит играть в таинственность и секреты, не время! – Нам требуются могучие союзники – для Арнальда Геттингенского и его преосвященства епископа я всего-навсего брат-мирянин, тупой исполнитель. Подозреваю, Арнальд выражал неудовольствие тем фактом, что Герард дал нам слишком много воли и полномочий – где такое видано, чтобы лица светские стояли выше орденских монахов? Не сегодня так завтра руководители Трибунала ототрут нас даже не на второй, а на третий план, причем будут совершенно правы: субординация есть субординация.
– Что ты сказал Филиппу?
– Предложил свои услуги. Намекнул, что как доверенное лицо усопшего Герарда из Кларено владею сведениями, которыми другие отцы-инквизиторы не спешат делиться с его величеством. Не исключено, из своекорыстных соображений. Доложил об исчезновении части документов Тампля – эту информацию Герард придерживал до поры.
– А Филипп?
– Филипп мужик умный, сигнал принял и поступил ожидаемо. Мы с тобой теперь служим короне Франции. Втихаря. Подведомственны его светлости канцлеру – завтра поеду в Консьержери, на разговор с Ногарэ. Провести этого выжигу непросто, но кто сказал, что я собираюсь обманывать хранителя печати? Всё честно: ему нужны деньги и секреты храмовников? Нам тоже. Поохотимся в паре, а кто урвет самую жирную часть добычи, узнаем, когда достигнем цели… Полагаю, это будем мы.
– Слишком у тебя всё просто, – мрачно сказал Славик. – Труп Герарда остыть не успел, а ты сразу начал комбинировать – такое впечатление, что смерть преподобного тебя совсем не тронула. Гуго и тот сам не свой ходил…
– Чего? – выпрямился Иван. – Чего-чего? Тебе в тысячный раз объяснить, что мы не в отпуске на Ривьере? Это работа! Тяжелая и опасная, с почти непредсказуемыми результатами! Я что, обязан был бросить всё, вывернуть на голову пепел из жаровни, размазать сопли по лицу и кататься по полу, выдирая волосы и истошно рыдая? Так ты это видишь? Комбинировать начал! У тебя есть другие предложения? Конструктивнее и благоразумнее? Герарда не вернешь. Лучшей памятью о нем будет достойное завершение общего дела. Где я не прав?
Ознакомительная версия.
