— Прошу всех заметить, — с улыбкой произнес Эллери, хотя ясно, что ничего такого заметить они не могли, — семь из восьми секций обжигающе горячие, а вот эта, — его рука легла на последнюю секцию, — холодна, как камень. — Он снова наклонился к батарее и начал возиться с приспособлением, находящимся под холодной секцией. Через минуту что-то отвинтил и выпрямился, держа в руках тяжелую секцию — Как видите, она снимается, — любезно заметил он И добавил: — Хорошее отопление у вас, мистер Нокс. — С ними словами он перевернул секцию. В нижней ее части с трудом можно было разглядеть резьбу. Эллери с усилием попытался отвернуть дно, оно поддалось и, к всеобщему изумлению, снялось полностью, позволяя увидеть облицованную асбестом внутреннюю поверхность. Эллери положил крышку на стул, поднял секцию и энергично ее встряхнул. Его рука была наготове... когда из трубы выполз рулон старого, покрытого пятнами холста.
— Что это? — прошептал инспектор.
Эллери ладонью плавно провел по рулону; он развернулся...
Это была картина, выполненная маслом, насыщенная цветом, — изображение грандиозной, динамичной сцены битвы, в центре композиции — группа свирепых средневековых воинов, сражающихся за обладание знаменем — гордо реющим стягом.
— Хотите — верьте, хотите — нет, — сказал Эллери, расправляя холст на письменном столе Нокса, — но вы имеете возможность лицезреть краски, холст и гениальность, которые вместе стоят миллион долларов. Иначе говоря, это и есть тот самый Леонардо.
— Чепуха! — раздался резкий голос, и Эллери, повернувшись кругом, посмотрел на Джеймса Нокса, застывшего, как мраморная статуя, в нескольких футах от него.
— Вот как? Этот шедевр, мистер Нокс, я нашел сегодня днем, когда самым непростительным образом обследовал ваш дом. Вы говорите, эту картину у вас украли? Тогда как вы объясните, что она спрятана в вашем кабинете, хотя должна находиться в руках вора?
— Я сказал «чепуха», и это значит «чепуха». — Нокс коротко рассмеялся. — Вижу, что я недооценил вашу смекалку, Квин. Но все-таки вы ошибаетесь. А я сказал правду. Леонардо украден. Я думал, мне удастся скрыть тот факт, что у меня были обе картины...
— Как это «обе»? — выдавил из себя окружной прокурор.
Нокс вздохнул:
— Придется кое-что объяснить. То, что вы здесь видите, — это вторая картина — она у меня уже давно. Это работа Лоренцо ди Креди или его ученика, мой эксперт не может определить точно. Во всяком случае, это не Леонардо. Лоренцо идеально имитировал Леонардо, и, по-видимому, его ученики подражали стилю своего учителя. Эта копия, по всей вероятности, была сделана по оригиналу Леонардо, который, в свою очередь, был написан по злополучной фреске в 1503 году во Флоренции. В зале Палаццо Веккьо...
— Не нужны нам лекции по искусству, мистер Нокс! — рявкнул инспектор. — Нам только нужно узнать...
— Значит, ваш эксперт считает, — примирительно за говорил Эллери, — что когда Леонардо отказался от фрески, — а насколько я помню из курса по истории искусства, центральная группа была уже написана, но при обжиге краски осыпались, — то эта работа маслом была сделана кем-то из современников и представляет собой копию холста Леонардо с изображением центральной группы утраченной фрески?
— Да. Во всяком случае, вторая картина стоит ничтожную часть подлинника Леонардо. Естественно. Когда я покупал подлинник у Халкиса, — да, я признаю, что купил оригинальную вещь, и всегда знал, что она подлинная, — у меня уже была копия той же эпохи. Я ничего не говорил об этом, поскольку полагал... если в конце концов придется вернуть картину музею Виктории, тогда я отдам ничего не стоящую копию и скажу, что именно ее купил у Халкиса...
Сэмпсон сверкнул глазами:
— На этот раз свидетелей у нас достаточно, Нокс. Но что же с подлинником?
Нокс упрямо повторил:
— Он украден. Я его спрятал в хранилище за панелью в галерее. Ради бога, не думайте... Вор, очевидно, не знал об этой копии, которую я всегда держал в фальшивой секции батареи. Говорю вам, он украл подлинник. Как ему это удалось, я не понимаю, но ведь удалось же! Да, я сам планировал обман — подсунуть копию музею и тайно оставить подлинник себе, но...
Окружной прокурор увлек Эллери, инспектора и Пеппера в сторону, и они стали шепотом переговариваться. Эллери слушал с серьезным видом, сказал что-то успокаивающее, и они вернулись к Ноксу, который в жалком одиночестве пребывал рядом с красочным холстом, лежащим на столе. Что касается Джоан Бретт, то она стояла неподвижно, прижавшись спиной к лакированной стене, широко раскрыв глаза и прерывисто дыша, отчего ее грудь только выигрывала.
— Ну, сэр, — сказал Эллери, — кажется, наши мнения несколько расходятся. Окружной прокурор и инспектор считают, что в таких обстоятельствах ваш бездоказательный рассказ неприемлем. Где копия, где подлинник? Ни один из нас не может считаться знатоком, и мы нуждаемся в мнении эксперта. Можно мне...
Эллери не стал дожидаться, пока Нокс кивнет, а шагнул к телефону, коротко с кем-то переговорил и повесил трубку.
— Я звонил Тоби Джонсу, мистер Нокс, самому, наверное, знаменитому искусствоведу на Восточном побережье. Вы его знаете?
— Встречались, — коротко ответил Нокс.
— Он скоро здесь будет, мистер Нокс. А до тех пор нам нужно только терпение.
Тоби Джонс, пожилой человек, низенький и коренастый, с искрящимися глазами, одет был безупречно и держался с непоколебимой уверенностью. Впустил его Крафт, которого тут же и отослали, а Эллери, достаточно хорошо знакомый с Джонсом, представил его остальным. С Ноксом Джонс поздоровался особенно любезно. Ожидая, пока кто-нибудь объяснит, зачем его пригласили, Джонс заметил лежащий на столе холст и впился в него взглядом.
Эллери предвосхитил готовый сорваться вопрос.
— У нас серьезное дело, мистер Джонс, — начал он тихо, — и я должен вас попросить и заранее извиниться за эту просьбу, чтобы ничего из сказанного сегодня не вышло за стены этой комнаты.
Джонс кивнул, как будто слышать подобное ему не в новинку.
— Вот и хорошо, сэр. — Эллери повел головой в сторону картины. — Вы можете установить авторство этого полотна, мистер Джонс?
В осязаемой тишине эксперт, сияя, приладил на один глаз увеличительное стекло и подошел к столу. Взяв осторожно холст и расстелив на полу, он принялся въедливо его исследовать. Затем попросил Эллери и Пеппера поднять картину и держать натянутой на весу, а сам направил на нее мягкий свет нескольких ламп. Все молчали, а сам Джонс работал безо всяких комментариев. Даже выражение его полного личика не изменилось. Крайне внимательно и тщательно осмотрел он каждый дюйм картины, и особенно его интересовали лица фигур, образующих группу вокруг знамени...
