Не дожидаясь подкрепления, весь личный состав участка, вооруженный автоматами, слезоточивыми гранатами, «химическими клиньями» и ослепляющими ружьями, выступил наперерез. Именем республики дороге приказали остановиться, а когда она проигнорировала приказ, в целях сохранения общественного спокойствия открыли огонь из всех видов оружия.
Обернулось это сплошной комедией. Пули асфальт не брали, а вспышки ружей и газовые гранаты не оказали никакого воздействия на дорогу ввиду отсутствия у нее органов обоняния и зрения. Три водомета дорога спихнула в реку, где они продолжали глупо поливать покрытую нефтяными пятнами воду – водители не успели отключить пушки. Весь личный состав участка целеустремленно рассыпался по окрестностям.
– Но это же непорядок! – возмущался начальник на верхушке дерева. – Нельзя ведь!
– А пошли вы! – огрызалась дорога. – Надоели вы мне все!
Она поспешала в одной ей известном направлении, волоча за собой вросшие в асфальт корнями опрокинутые фонарные столбы, роняя, словно чешую, дорожные знаки. В округе стихийно началась паника средних размеров. Никто ничего толком не знал, и по этой причине не было недостатка в аргументированных версиях. Уверяли, что высадились марсиане, что напали коммунисты, что из зоопарка сбежал взбесившийся двадцатиметровый питон, что на Землю падает Меркурий, что в земле раскрылась дыра и оттуда лезут восьминогие огнедышащие ящерицы. Наиболее трезвые рационалисты утверждали, что это всего-навсего японцы каким-то хитрым способом рекламируют цветные телевизоры. Общество спиритов торопливо вызвало дух Наполеона, но дух, как объяснил медиум, был не в настроении, куда-то торопился и разговаривать не стал. После этого спириты утвердились во мнении, что дело нечисто, и примкнули к самым оголтелым паникерам, вопившим с крыш о конце света. Конец света был самой удобной гипотезой – она вроде бы ничего не объясняла и в то же время как бы объясняла все.
Наконец слухи докатились до военного ведомства и разведки! Люди там сидели серьезные и бывалые: сами умели распускать какие угодно бредни, поэтому действовали решительно, не отвлекаясь на байки об огнедышащих восьминогих питонах. К месту происшествия помчался вертолет, и когда он радировал, что дорога действительно куда-то бежит, срочно созвали компетентное совещание. Руководствуясь принципом «То, что нужно спрятать, держи на виду», его участники собрались в кондитерской напротив военного ведомства. Двери, правда, заперли. Началось с того, что все стали дружно шпынять начальника разведки, проморгавшего и допустившего такое…
– Что я вам – футуролог? – огрызался начальник разведки. – Могу сказать одно – у потенциального противника ничего подобного не замечено. А вообще-то, дорога – в ведении дорожной службы.
Все притихли: дорожная служба была сугубо цивильным учреждением и его шефы никак не могли быть сюда приглашены.
– Ужас! – простонал господин дипломатического облика. – Вы понимаете, как это отразится на нашем престиже?
– А на экономических связях?
– А на кредитоспособности?
– Вот вам и демократия! – саркастически захохотал очень старый генерал. – Вот вам и цивильное правительство! Нет, господа, в наше время такого анархизма не допустили бы, гестапо, несмотря на отдельные отрицательные черты, работать умело. А если ваша дорога мне аэродром подожжет? – Он замолчал и нервно скушал марципан.
– Ох, господа, вы все не о том… – раздался застенчивый голос из дальнего угла, где примостился скромный, незаметный чиновничек из ведомства, защищавшего конституцию от граждан. – Смотреть нужно в корень. Вы проверили, куда эта дорога бежит? То-то и оно… Бежать, понимаете ли, можно в разных направлениях. Хорошо, если она бежит на запад, а если на восток? Вы можете поручиться, что не будет иметь место передача секретной информации? По этой дороге, между прочим, пять лет гоняли военную технику, так что времени на шпионаж у нее хватило…
Под его ласковым, оценивающим, всезнающим взглядом всем стало чуточку зябко. Генерал поежился и рявкнул:
– За своих предков до десятого колена я ручаюсь. Никаких посторонних примесей!
– Вот это никого не интересует, – ласково разъяснил чиновничек. – Я повторяю – нужно посмотреть, куда она бежит…
В дверь забарабанили. Все конспиративно притихли, но начальник разведки разглядел в щелочку своих офицеров, отправленных для более детального выяснения, и открыл дверь. Вошедшие почти упали на стулья и стали затравленно мотать головами. Кто-то мягкосердечный подсунул им по коробке цукатов.
– Фу-у… – сказал один. – Ну и дорожка, чтоб ей…
– А что? – хором спросили присутствующие.
– Орет, что танки ей надоели. Мол, пять лет только и знают, что ползают туда-сюда. Надоели вконец…
Повисла густая, нехорошая тишина, только разведчики хрустели печеньем и шумно пили лимонад.
– Та-ак… – протянул кто-то. – И эта туда же? Мало нам пацифистов с плакатами?
– А вот гестапо бы… – завел свое генерал.
– Помолчите! – совсем невежливо оборвал его страж конституции.
– Проспали в свое время… Вы подумали, что будет, если и другие дороги от нее нахватаются? И побегут от военных кто куда? Летать наши танки не научишь…
– Что же вы предлагаете? – заломил руки господин дипломатического облика.
– Что тут еще можно предложить? – сузил глаза чиновничек и уставился на генерала. – Вам и карты в руки. Покажите, как это делалось в ваше время.
– Но ведь это, некоторым образом, объект неодушевленный, дорога… Нам как-то не приходилось, и вообще это несколько странно…
– А государственные интересы? – чиновничек взглянул так, что ноги сами подняли генерала со стула, каблуки сами щелкнули, а глотка сама собой рявкнула:
– Слуш-шаюсь!
Через пятнадцать минут из низких облаков навстречу бегущей дороге вывалились звенья ревущих самолетов, под треугольными крыльями засверкали вспышки, и град ракет обрушился вниз. Какое-то время, дорога держалась, да и большая она была, но ракеты способны были разрушить бетонные укрепления, не то что асфальт…
И все было кончено. Обломки асфальта тщательно собрали, погрузили в стальные контейнеры и отправили утопить в море, чтобы и намека не просочилось насчет того, что была дорога, которой надоело терпеть на себе танки.
Чрезвычайно гордый собой генерал вломился в кондитерскую. И застыл в дверях. Участники совещания сидели не шевелясь, уставясь в одну точку, а бледный начальник разведки держал возле уха телефонную трубку и считал вслух:
– Сорок вторая… сорок третья… сорок четвертая…
Вы, должно быть, слышали, что давным-давно, в добрые старые времена… Кстати, почему мы так любим называть старые времена добрыми? Потому, наверное, что сами в те времена не жили, а там, где нас нет, кажется всегда лучше. Может быть, именно поэтому лет через триста потомки назовут и наши времена добрыми старыми. Наверняка назовут. Вот и получается, что и мы с вами живем в добрые старые времена. Только об этом не догадываемся.
Так вот, давным-давно в мире было очень много королей, а так как парламентов еще не существовало, королям жилось совсем неплохо – делать они могли все, что хотели, а хотели они, как правило, все, что могли, а могли они… В общем, на свою участь они не жаловались, оставив такие мелочи своим подданным. Они носили красивые золотые короны, горностаевые мантии, пили-ели на злате-серебре, но в их замках было темно и гуляли сквозняки, потому что электричество и паровое отопление изобрели гораздо позже.
К сожалению, пергамент, на котором была записана эта история, сгинул во времена очередной войны, и некоторые утверждают, что его никогда и не было, но один профессор когда-то слышал от другого профессора, что тот видел академика, который лично знал архивариуса, двоюродный дед которого некогда встречал монаха, в детстве слышавшего эту историю от своей бабушки, она рассказывала ее, когда была в хорошем настроении. У монахов ведь не бывает только жен, а бабушки бывают, так что история представляется правдоподобной.
Короля, о котором мы хотим рассказать, звали Карл Задира. Так уж тогда было принято – королям давали прозвища, потому что фамилий у них не было, одни порядковые номера, и если говорили просто «Карл», трудно было понять, о каком именно Карле говорят. Прозвища, надо отметить, брали не с потолка, выдумывали не с бухты-барахты. Они всегда были заслуженными, и если, например, короля именовали Скупым, можно было ставить сто против одного, что он самолично отпускает лейб-повару кур и зелень, а перец вообще сыплет в котел сам, никому не доверяя. Перец тогда стоил дорого, и привозили его издалека.
А Карл Задира очень любил драться. Со всеми соседями он давно перессорился, а если иногда мирился, то исключительно для того, чтобы поссориться еще раз, иначе неинтересно.
