— И что потом? — с интересом спросила Рубина.
— Потом я видел его уже при народной власти. Он врезался в землю, как полновластный хозяин, дневал и ночевал на пахоте, и однажды, задыхаясь, сказал мне: «Подохну скоро». Но при этом радовался радостью мелкого собственника. А затем стала подниматься первая волна нового, коллективного хозяйствования на земле. Но Косаки так и оставался единоличником. Он позже всех пришёл в земледельческую коммуну. Я его отвёл в сторону и спросил с глазу на глаз, как ему живётся в коммуне и как обстоит дело с душой? «Обезродили вы всё», — вздохнул он и покачал головой. «Что так?» — удивился я. Он показал мне на трактор, который когда-то принадлежал ему: «Тот же трактор, а радости к нему нет».
Вир грустно усмехнулся, вспоминая это.
— Вот эта привязанность к старому, своему, единоличному больше всего мешает организации труда в сельхозкоммунах и не способствует налаживанию новой социалистической дисциплины.
— И чем всё закончилось? — поинтересовалась Рубина, очень внимательно слушавшая Вира. — Я имею в виду с этим Косаки?
— Чем закончилось? Потом мы взяли его на открытие нового тракторного завода в Шан-Хи. Ехал он с нами две тысячи миль и на всё вокруг смотрел крестьянскими глазами. Когда стали подъезжать к горам, люди стали восхищаться красотой природы, а Косаки заявил: «Бесполезные горы!». Спрашиваем его: «Почему?». А он нам: «Да ни пахать, ни сеять нельзя». И вот мы на заводе. А завод, скажу тебе, прекрасен, залит солнцем. Чистые новенькие корпуса, озеленённые площадки для отдыха. В сборочном цехе в это время стал сходить с конвейера гусеничный трактор. Уж очень он впечатлил тогда Косаки. А этой осенью, представляешь, я снова видел его в сельхозкоммуне. Работает он там теперь бригадиром трактористов. Поинтересовался я у него: «Ну, а как с душой, дядя Косаки?». А он улыбается мне: «С душой? Душа на место стала». Вот ведь как бывает в нашей работе!
— Да, это верно, — задумчиво протянула Рубина.
— В сельхозкоммуну тебе надо, — сказал Вир, заботливо глядя на неё. — Исхудала вся на северах своих. Одни глаза и остались только. Знаешь, какие в коммуне праздники бывают? На день урожая, когда коммунары накрывают богатые столы, обязательно должны приходить политотдельцы. Если ты не приезжал, это было для коммунаров большой обидой. С душой к нам относились всегда. Сажали на самое лучшее место, подвигали тебе самые лучшие закуски. Обязательно старались с тобой чокнуться. Ставили для этого специально красное вино на стол. Всё это вроде бы мелочь, но говорило о том, что у тебя с ними установились хорошие отношения, тесный контакт с народом. А потом выскочит какая-нибудь молодая дородная коммунарка и заведёт звонким голосом озорную песню, а глазами так и сверкает. Остальные подхватывают хором эту её напевку… В общем, идёт весёлое гулянье до самого вечера.
Вир почесал затылок.
— Если бы мне ещё представилась возможность пережить всё это снова, участвовать в тех грандиозных делах, в каких я участвовал, я бы с удовольствием всё это повторил, несмотря на все трудности и опасности, даже смертельные. Это была одна из интереснейших страниц в моей биографии.
— Разве? — Рубина, на губах которой блуждала мечтательная улыбка, удивлённо приподняла длинную бровь. — А как же «Серые Ангелы»?
— «Серые Ангелы»? — задумчиво и слегка печально улыбнулся Вир. — Да, знатное время было. Теперь разбрелись все кто куда. Дел-то на планете невпроворот! Мун вон снова лечит людей. Знатный врач, между прочим.
— Я знаю, — кивнула Рубина, не отрывая пристального взора от товарища.
— Чад сейчас мог бы снова учить детей, — с горечью в голосе продолжал тот. — Жаль его. Столько грандиозных свершений вокруг происходит и всё без него… И всех остальных жаль, жаль, что не дожили они до сегодняшнего дня.
— Жаль, — кивнула Рубина, опуская ресницы, и встрепенулась снова. — А сейчас? Разве у тебя не интересное дело теперь?
— Как там Нат поживает? — вместо ответа спросил Вир и понуро опустил голову. — Чада жалко… и Юла тоже. Каких ребят потеряли!
— Нат? — Рубина посмотрела на Вира с лёгким вызовом. — У него всё хорошо. Замуж всё меня зовёт.
— А ты?
— Я?.. Я пока думаю. Не могу выбрать между вами двумя.
Девушка бросила на Вира острый долгий взгляд.
— Хотя, у тебя же теперь есть твоя Шаори.
— Не говори глупости! — отмахнулся Вир. — Ты же знаешь, что это совсем другое. Это карма моя, если хочешь. Помогаю несчастной женщине, как могу.
— Ты уверен? — с сомнением спросила Рубина.
— Да! Времена ныне не такие, чтобы о себе думать. А представляешь, что у нас ещё впереди? Вот поднимем в стратосферу тысячи спутников и создадим на планете грандиозную информационную сеть, чтобы в каждом, самом отдалённом уголке её любой человек мог увидеть лучшие фильмы, лучшие произведения искусства, прочитать книги, какие пожелает, воочию увидеть своих друзей и родственников, общаться с ними на расстоянии. Это потянет за собой развитие самых высокотехнологичных отраслей. Мы создадим свою космическую индустрию, которая даст толчок к созданию новых видов транспорта. Вообрази себе проект общепланетарной транспортной системы — единую кольцевую дорогу, которая огромным обручем охватит Гивею по экватору? В неё вольются все остальные дороги, и даже та дорога, которую вы строите сейчас на севере. Она лишь предвестник, начало грандиозной будущей стройки. И на этом развитее наше нисколько не остановиться. Автоматические трактора и комбайны выйдут в скором будущем на поля, заработают по всей планете автоматизированные заводы, наполняя закрома всем необходимым для жизни, чтобы люди могли свободно развиваться и творить. В небо взовьются юркие летательные аппараты, не знающие пут гравитации, и управляемые умными программами понесут людей и грузы в самые разные уголки этого мира. А там, впереди у нас — космос! Представляешь? Мы зашагаем от планеты к планете, всюду создавая прекрасные, устроенные для жизни миры. И всюду будет разливаться радость, счастье и добро человеческое!
Вир на мгновение призадумался. Глаза его светились огнём вдохновенной мечты. Он улыбнулся чему-то своему, одному ему известному, и тихо пропел звучным голосом:
Забота у нас простая,
Забота наша такая:
Жила бы страна родная,
И нету других забот!
Пускай нам с тобой обоим
Беда грозит за бедою,
И дружбу мою с тобою
Одна только смерть возьмёт.
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полёт.
Меня моё сердце
В тревожную даль зовёт.
Вир радостно подмигнул Рубине, обнял её за плечи и запел снова. Голос его звенел уверенной отвагой и несгибаемой волей:
Пока я ходить умею,
Пока глядеть я умею,
Пока я дышать умею,
Я буду идти вперёд!
Не надобно нам покоя,
Судьбою счастлив такою.
Ты пламя берёшь рукою.
Дыханьем ломаешь лёд.
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полёт.
Меня моё сердце
В тревожную даль зовёт.
И так же, как в жизни каждый,
Любовь ты встретишь однажды.
С тобою, как ты, отважно
Сквозь бури она пойдёт.
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полёт.
Меня моё сердце
В тревожную даль зовёт…
Рубина слушала странные, незнакомые ей слова, и сердце её начинало трепетать радостной тревогой, душа её разворачивалась, подобно расцветающему цветку, тянущемуся навстречу ласковому солнцу, навстречу новому нарождающемуся дню, в котором будет столько любви и счастья, сколько пожелаешь.
