не успел бы, так что когда таймер закончил работу, а я был в воздухе, то пришло сообщение. Открыв, вот что увидел:
«Внимание, игрок. Вы не выполнили задание. Вам предлагается на выбор. Получить штраф или новый квест, без награды. Решение за Вами. «Да/Нет». Вам дано десять минут на раздумья».
Времени мало, но я все равно пошел на посадку. А вообще фронт близко, тыловые подразделения стало видно, автоколонны, что доставляли к передовой все необходимое. Где-то впереди ухали крупнокалиберные орудия, но я до них пока не долетел, значит до передовой тридцать – тридцать пять километров, вряд ли больше. Сел на поле и, пока проверял затычки в баках и заправлялся, размышлял. Что-то мне это все не нравится. Времени поразмыслить хоть немного есть. Вообще, мне такие подставы не нравятся, а то, что это подстава, ясно как день. Не успел бы я за два часа все сделать, значит, модераторам нужно, чтобы я или перестрелял всех в самолете и угнал его сразу, или продул и нарвался на штраф или отработку. Именно эту отработку мне и хотели подсунуть, но что это такое? Если так подумать, могли и раньше подсунуть, все задания для меня как кот в мешке, узнаю после согласия.
Значит, это что-то такое, что к игре не относится и отчего я точно могу отказаться, и на меня можно будет надавить штрафом, а то и выбыванием из игры. М-да, мысли как-то меня не туда уводят. Однако выбираю однозначно штраф, к черту задание. Я, не особо терзаясь сомнениями, отказался от задания и подтвердил, что выбираю штраф за срыв квеста. Почти сразу пришло новое сообщение, которое я не без интереса открыл для изучения. Даже если меня снова на дно кинут, все отобрав, то это будет мое осознанное решение. Я игрок, но играть под дудку модераторов не хочу, что и показал своим решением.
«Внимание, игрок! Вы оштрафованы за срыв особого задания. Ваше начальство отказалось Вас прикрывать, и Вашу судьбу решает военно-полевой трибунал».
Мигнув, все, что было вокруг, исчезло, и я оказался босой в своем командирском обмундировании, не опоясанный, без головного убора, без всего. Стоял перед столом, за которым сидели трое, причем я отметил, какими они были безмерно уставшими. В помещении витал дух табака, кто-то недавно курил. А за столом, застеленным красной материей, сидели трое: военюрист второго ранга, политработник в звании батальонного комиссара и командир в звании капитана. Если на армейские звания переводить, судить меня будут два майора и капитан.
– Так, кто у нас тут? – пробормотал военюрист, получая папку с личным делом, подозреваю моим.
Пока он с интересом листал несколько листов в деле, там же мои документы скрепкой прикреплены были, я сам с немалым любопытством осматривался, потирая кисти рук. Судя по следам, с них, недавно сняли веревки, что стерли кожу до крови. Стоял я явно не в доме, это амбар какой-то, вон в потолке открытый люк, и оттуда несло запахом прелого сена. В стороне щелями обозначились закрытые ворота, а завели меня, похоже, через открытую калитку в боковой стене, на столе горела керосиновая лампа, что добавляла свет, хотя все равно полутемно было. А судя по перестуку на крыше, снаружи шел ливень, даже не дождь. Да это и так понятно, я был мокрым насквозь. Позади меня стояли двое конвоиров с винтовками на ремне, штыки блестели остриями. Парни тоже были вымокшими, но особо на это не обращали внимания. Ну и последний кадр, политработник в звании младшего политрука, в мокрой плащ-палатке, накинутой на плечи, что видимо, привел меня с конвоем и передавал папку с личным делом военюристу. Скорее всего это особист. Интересно, в чем меня обвиняют? Надеюсь, сейчас узнаю.
– Что это такое? – недовольно спросил военюрист, что тут явно был старшим, у особиста. – Сколько еще вас учить правильно оформлять документы?
Особист явно был опытным, потому промолчал, застыв в ожидании, а председатель трибунала, продолжая изучать документы и с интересом подглядывая на меня, задумчиво пробормотал:
– Шестаков… Шестаков… Что-то знакомое. Капитан, мы с тобой нигде не встречались?
– Да, я тоже где-то эту фамилию слышал, – подтвердил комиссар, силясь вспомнить где.
– Вряд ли, – пожал я плечами. – Я бы запомнил.
– Значит, показалось. Интересное у тебя обвинение.
– Вы бы мне объяснили, товарищ военюрист второго ранга, в чем меня обвиняют. Мне уже самому любопытно. А то попросили пройти, разоружили, руки связали, вон следы на запястьях, закрыли в сарае и потом сюда, к вам привели.
– Ты, сука, акт допроса подписал! – взвился в ярости особист. – Ты подписал признание.
– Что-то я такого не припомню. Никак поддельными делами занимаетесь, а, товарищ младший политрук? Так тут вам не тридцать седьмой, чтобы по оговору сотнями людей под расстрельную статью подводить. Хотя для тех времен вы возрастом не вышли. Брат научил, как дела фабриковать? Сам-то служит или уже шлепнули? Ладно, там по навету, занять место начальства или жилплощадь расширить, писали анонимки и людей пачками расстреливали ни за что. Я-то чем вам не угодил? Меня орденом наградили, а вас нет? Или девушка понравилась, а та мне предпочтение отдает? Или какой трофей, что у меня есть, а вам не подарил, так вас возмутило, что до трибунала дошло? Нет, тогда что?..
– Афанасьев, опять за свое?! – зло прошипел военюрист заметно стушевавшемуся особисту, что злобно поглядывал на меня. – Я тебя предупреждал? Так вот, это дело будет изучать особая комиссия. Слишком много расстрельных приговоров на нашем фронте производится. В штрафбаты мало осужденных уходит. Позже поговорим… Теперь с тобой, капитан…
– Можно изучу? – попросил батальонный комиссар и, забрав мою папку, стал читать ее, пытаясь стряхнуть усталость и сосредоточиться на акте допроса и признании.
– Так вот, о тебе, капитан, – повторил военюрист. – Здоровая наглость – это, конечно, хорошо, однако обвинение на тебе серьезное. Уничтожение немецкого военного госпиталя. Что на это скажешь?
– О как? – усмехнулся я. – А в признании нет, что я младенцами по утрам завтракаю, а каждый вечер мне в постель новую девственницу кладут для утех? Слабо, товарищ младший политрук, слабо. С фантазией у вас не густо. Я надеялся, что ваш полет мысли мне припишет что-то посущественнее.
Однако он сдержался, поиграл скулами и отвернулся, явно строя мысли, как меня наказать. С интересом на него покосившись, военюрист продолжил общение со мной:
– Обвинение, капитан, действительно серьезное. Об этом случае, что произошел меньше суток назад, уже весь фронт наслышан. Найти, кто его уничтожил, не удалось, но там отчетливо видны следы танковых
