его. Не так ли?
— А куда деваться? — развел руками Алексей. — Спасение душ дело духовенства. Светским властям надо делать все возможное для того, чтобы тела кушали хорошо, спали мягко и чувствовали себя в безопасности… при условии соблюдения ими законов.
— А как иначе? Каждый делает свою работу. Раввины же коровники не чистят. И это правильно. Это не их работа. Посему плох тот светский правитель, который забывает о спасении душ своих подданных. И будь проклят тот, что помнит только об этом, ибо ему вручается Всевышним земная власть и таким доверием пренебрегать страшный грех.
Раввин кивнул, очень странно глядя на Алексея.
Тот же с ним распрощался и пошел дальше. Впереди его ждали торжества. Евреев же магнаты очень быстро оттерли от процессии, оставив в задумчивом состоянии. Они не этого хотели услышать, но в словах короля был свой резон и своя логика. Обычно европейские правители так не рассуждали, да и исламские тоже…
Эпилог
1716, декабрь, 31. Москва
Главный кафедральный собор России — храм Христа Спасителя — блистал. Отделка, даже спустя такой срок, не закончилась. Но даже то, что получилось — выглядело монументально. Впрочем, тусклое освещение скрадывало большую часть недоделок.
Два ряда подсвечников шли от главного входа через весь храм.
Между ними — широкая красная дорожка. Бархатная.
Петр вошел.
Настолько торжественно, насколько был способен.
Прямо у дверей начинались дипломаты, тянущиеся вдоль дорожки с обоих сторон от нее.
Потом шли главы стран Советского союза.
И наконец — иерархи христианства. Все пять патриархов старой Пентархии. Карл Габсбург даже Папу прислал по такому случаю. А куда деваться?
Царь медленно пошел к ним по ковровой дорожке.
Торжественный.
Эффектный.
Костюм для этой церемонии продумывали года два. Поднимая всякие-разные источники и выверяя его облик.
Петр входил в храм полном военном облачении.
Архаичном донельзя.
Таком, что казалось, он — ожившая статуя, сошедшая с какого-то пьедестала.
Ранняя византийская чешуя прикрывала тело. На голове — характерный шлем с антропоморфной личиной, изображающей лицо самого Петра. Даже усы для пущего эффекта приклеили. Руки с ногами тоже прикрыты сообразно реконструированными доспехами. На поясе — характерный чеканный воинский пояс, очень богато украшенный. Все щедро позолочено и подбито красной тканью, идущей с легким выпуском. В левом руке — каплевидный щит с гербовым орлом на красном поле. В правой — короткое копье с широким наконечником.
Пока царь шел — патриарх Руси громогласно вещал, хорошо поставленным голосом, рассказывая о том, что Петр предстал в облике князя Владимира — крестителя. Таком, какой смогли восстановить ученые. Что, де, тот был богато одарен василевсом и вернулся на Русь в подобном облике, принеся с собой свет христианства.
Наконец, Петр достиг назначенной точки — белой овчины на коврике. Встал на нее. И сразу к нему приблизились трое. Сын принял копье. Жена — щит. А невестка — шлем.
Отошли, повинуясь жесту патриарха.
Сам же царь преклонил колено, широко перекрестившись.
Позволил помазать себе лоб елеем.
И с подушечки шелкового бархата патриарх Антиохии взял специально для такого дела изготовленную императорскую корону. Передал ее следующему иерарху. Тот третьему. И так — до главы христиан Руси, который, торжественно провозгласив создание новой империи, водрузил корону на голову Петра…
Тишина.
Несколько секунд оглушающей тишины.
Бывший царь прислушивался к своим ощущениям. А люди ждали, прекрасно осведомленные о ритуале.
Небольшая заминка. И Петр встал, повинуясь жесту патриарха. Иерархи расступились, пропуская его дальше. К чему-то большому, прикрытому белыми простынями. Мгновение. И они полетели на пол, обнажая грандиозный трон. Сборный, разумеется. Так, чтобы его можно было относительно спокойно переносить по частям. Впрочем, эта деталь укрывалась от глаз и для наблюдателей. Им он казался единой монументальной композицией.
В центре на пьедестале с тремя ступеньками располагался большое, массивное кресло мамонтовой кости. Его ей не отделывали, нет. Просто изготовили целиком, специально подбирая бивни покрупнее… По правую руку от кресла находился медведь, олицетворявший европейскую Россию. По левую — амурский тигр, который был недавно провозглашен символов зауральской России. Оба очень крупные, с оскаленными пастями и в напряженных, взъерошенных позах. А сверху, на спинке трона, восседал мощный двуглавый орел, украшенный короной — копией той, что покоилась на голове Петра.
Все эти три фигуры были настолько хорошо и натуралистично выполнены, что в полутьме храма казались удивительно живыми. Словно пугающих размеров хищники, застывшие перед атакой. Отчего даже сам Петр вздрогнул и растерялся на несколько секунд, сразу, как спала ткань, и композиция предстала во всей своей красе. Хотя он видел ее уже много раз… Да, что и говорить — вместе с сыном продумывал все вплоть до мелочей. Но до сих пор не мог привыкнуть…
Мгновение.
И Петр, справившись с мимолетной робостью, подошел к трону. Развернулся. Замер. Иерархи же один за другим стали подходить и, принимая с бархатных подушек, вручать ему инсигнии.
Первый подошел и надел на шею золотую чеканную цепь ордена Андрея Первозванного. Но не простую, а особую, выражающую право награждать. Всем и всех.
Второй повесил на Петра плечевую перевязь с державным мечом. Специально изготовленным в подражание древним образцам. Как символ высшей воинской власти и права вести войны на свое усмотрение.
Третий надел на Петра плащ из горностая, подчеркивающий особый статус государя и его право крови.
Четвертый вручил скипетр, изготовленный в виде изящной булавы с двуглавым орлом на конце. Отчего он чем-то напоминал довольно популярные позже маршальские жезлы, только, конечно, безгранично более красивый. Он выражал право императора карать и миловать на свое усмотрение.
Пятый дал ему «яблоко» державное, выполненное в виде земного шара, на котором моря выложены пластинками сапфира, а земля — изумруда.
