новой церкви. Эмиль Викстрём объявился в нашем городке буквально через две недели после того как я написал ему письмо с просьбой посоветовать хорошего архитектора. И с ходу заявил, что сам возьмётся за проектирование.
Почти две недели непрерывного общения его с отцом Харри закончились утверждением проекта у епископа, которому тоже очень понравился придуманный стиль. Основное здание планировалось в классическом готическом стиле, а вот башня и абсида были нестандартные.
Главную башню решили строить в виде двадцатипятиметрового маяка с крестом из стекла и стали, и с электрической подсветкой. На двадцатиметровой высоте запланировали установить четверо часов смотрящих на все стороны света. А абсида, алтарная пристройка, планировалась в виде крепостной башни со стеклянным куполом из нашего бронебойного стекла.
Пока они развлекались составлением прожектов, я дописывал учебник по безопасности, проводил летние пионерские игры и репетировал песню к годовщине возвращения финляндских стрелков из Китая. Как я понял из присланного письма от Альфреда Норрмена, председателя городского совета города Гельсингфорса, город определился с местом установки памятника мне. И, заодно, привязал дату открытия памятника к дате возвращения стрелков Китайской бригады.
В своём письме господин Норрмен приглашал на это мероприятие меня и всех инвалидов и ветеранов, работающих на наших предприятиях. Так получилось, что когда дед в очередной раз посетовал на нехватку рабочих рук, я предложил ему набрать солдат-инвалидов, вернувшихся из Китая. И дед, подумав, так и сделал. Всего у нас на заводе игрушек и автомобильном работало уже почти полторы сотни инвалидов.
А заодно, новый градоначальник Гельсингфорса просил написать песню к планируемым торжествам. Я долго копался в своих записях и памяти, пока не остановился на одном, вполне подходящем варианте. В переводе на финский язык песня получилась несколько тяжеловесной. Но так как сейчас все официальные мероприятия в княжестве проводились на русском языке, то и петь песню можно было на великом и могучем. Тем более, что почти все пионеры из моего отряда владели русским, а ещё им очень хотелось поехать в столицу княжества.
На одну из наших репетиций случайно забрёл Эмиль Викстрём. Которому песня очень понравилась, но не понравилось отсутствие музыкального сопровождения. И он взялся написать музыку. Выслушав все мои ла-ла-ла, тра-та-та и ду-ду-ду, как я помнил мелодию и выдал за свои хотелки, он принялся ваять. А я в очередной раз дал себе слово выучиться играть на каком нибудь музыкальном инструменте.
Непоседливый Викстрём, договорившись с директором нашей школы, уже через несколько дней разучивал написанную им мелодию со школьным оркестром. Правда, в процессе этих репетиций его чуть не поколотили родственники пятнадцатилетнего тарелочника, которого он обозвал по научному — перкуссионистом, что в голове у обидчивого Лассе Ахолы было переведено как матерное, пулуннуссийя (pulunnussija). Слава Богу, что старший Ахола был человеком рассудительным, и перед тем как махать кулаками попытался выяснить как и за что обозвали его сына.
К моему удивлению, мелодия получилась очень похожей на оригинал, и репетиции продолжились под музыкальный аккомпанемент. Но, не долго. Привлеченный песней и музыкой, к нам пожаловал бывший унтер-офицер Китайской бригады, а ныне начальник охраны наших предприятий — Рейно Лахти.
Послушал — послушал, да и заявил, что эту песню должны исполнять ветераны, а не детишки, чьи голоса почти не слышны из-за музыки. Я попытался спорить, но этот бывший контрабандист привлёк на свою сторону не только деда Кауко и моего отца, но даже нашего пастора. Единственное, что я смог выторговать — это участие в исполнении песни и моих пионеров. Я же им уже пообещал поездку в Гельсингфорс, вот и пришлось опять ругаться и торговаться. Такими темпами я скоро превращусь в маленькую копию деда.
Памятник мне городские власти решили установить прямо на входе в парк Эспланада со стороны Рыночной площади. Будет теперь бронзовый Матти сидеть и пялиться на имперского двуглавого орла на Камне Императрице (Кейсариннанкиви) который был посвящён Александре Фёдоровне, супруге Николая I. Я даже мысленно немного поерничал по этому поводу, что время разное, императоры Николаи разные, а супруг у них зовут одинаково.
На открытие памятника собралась толпа народа. Не менее десяти тысяч, а может и больше. Было большое количество людей в военной форме. И почти целый час с построенной рядом с памятником трибуны разные чиновники толкали речи. И только после всей этой говорильни наш объединенный хор исполнил песню.
Ваше благородие, госпожа разлука,
Мы с тобой родня давно, вот какая штука.
Письмецо в конверте погоди не рви…
Не везёт мне в смерти — повезёт в любви!
Ваше благородие, госпожа чужбина,
Жарко обнимала ты, да только не любила.
В ласковые сети постой не лови…
Не везёт мне в смерти — повезёт в любви!
Ваше благородие, госпожа удача,
Для кого ты добрая, а кому иначе.
Девять граммов в сердце постой не зови…
Не везёт мне в смерти — повезёт в любви!
Ваше благородие, госпожа победа,
Значит, моя песенка до конца не спета.
Перестаньте, черти, клясться на крови…
Не везёт мне в смерти — повезёт в любви
Песня народу очень понравилась и хору ещё дважды пришлось её исполнять на бис. Этим же вечером почти все газеты Гельсингфорса опубликовали её текст в восторженных статьях. Но я эти статьи так и не смог прочитать, так как весь вечер развозил по городу родственников и безлошадных гостей с банкета, который устроили у нас в особняке.
А когда отвозил пьяного Викстёма, то взял с собой мальчишку-японца, который с некоторых пор подрабатывал у нас садовником. Всё-таки район Рускеасуо считался не самым безопасным в городе.
— Ещё чаю? — отвлекла меня от воспоминаний жена скульптора.
— А? Нет-нет. Спасибо, руова Хегстрём. Мне пора. Напомните, пожалуйста, мужу, что ему во вторник надо быть в архитектурной комиссии на регистрации проекта церкви.
……
— Карл Фридрихович, а что за оружейный ящик вы оставили в приёмной? — первое что спросил император Николай II, войдя в зал совещания
