– Секст! – позвал Север опциона третьей центурии, которого смерть Аттия сделала временным командиром, – я возьму половину твоих людей и половину своих.
– Отставить! – рявкнул Лонгин, – опцион, слушай мою команду! Этого бунтовщика арестовать!
Секст колебался, глядя Квинту в глаза. Лонгин перевел взгляд на Барбата.
– Тебя тоже касается. Ты теперь командуешь центурией! Забери у него меч!
Барбат медленно покачал головой.
– А вот хрен тебе! – Север хлопнул ладонью по локтевому сгибу правой руки, – Луций, Авл, ребята, выступаем!
Квинт не давал себе вздохнуть и задуматься, что же он творит. Ведь все мосты жжет. Сулланцы не простят. Север словно прыгнул в стремительный горный поток, в котором некогда предаваться пространным размышлениям о добре и зле – надо бороться за жизнь. Холодная голова, взвешенные решения, за которые его так ценил Серторий... Стоило увидеть на миг голубые бездонные глаза ребенка, грязного, голого, сидящего возле мертвой матери, на одно мгновение поддаться чувствам, и вот уже крепость под названием "невозмутимый и расчетливый Квинт Север" рассыпалась по кирпичику.
Пятьдесят легионеров (Квинт все же не стал брать всех) вышли из ворот и быстрым шагом двинулись по северной дороге. В сумерки. В спину неслась брань Лонгина, обещавшего над каждым предателем сотворить изощренное насилие.
"Сам себя трахни, урод".
Квинт посмотрел на лица солдат – бледны, напряжены. Все понимают, что произошло. Вообще-то, им наказание не грозит, они выполняют приказ непосредственного начальника, но все же страх есть: как оно там повернется? Только Юпитер ведает.
– Шире шаг!
Квинт почти бежал. Он еще не знал, что бежит прочь от привычного уклада жизни, наполнявшего смыслом все его существование в последние восемь лет. Прочь от ежедневной солдатской рутины, легионных лагерей, похожих на муравейники, крепостей, переходов, бесконечной стройки дорог – всего того, что призвано расширять и преумножать жизненное пространство его родины. Ему посчастливилось родиться римлянином, не каким-то фракийцем, но именно ради них, косматых варваров, пускающих ему стрелы в спину, он готов был отказаться от всего того, что составляло его мир. Единственный из возможных, другого он просто не знал. Почему?
Остановись он сейчас, задумайся об этом – не ответил бы. Опомнись, Квинт Север, что ты творишь?!
– Шире шаг!
...Мертвые руки Инстея Айсо, самнита...
...Маленький копошащийся сверток среди горы трупов...
Ишь ты, жалостливый какой нарисовался! Ну, давай, Квинт, спасай немытых варваров, которые убили Марка! Если уж мерить зло, так ты вспомни римских граждан на колах перед воротами Гераклеи!
"Помню. Шире шаг, ребята. Быстрее. Все я помню".
– Смерть ждешь? Нет, я не убить тебя. Кожу вывернуть. Анадеро[101]. Понимаешь? Скажешь все.
Варвар молчал, нагнув голову, глаза жгли ненавистью.
Осторий ждал недолго, повернулся к одному из своих людей.
– Давай ее.
Двое скордисков подтащили упирающуюся женщину, поставили на колени перед пожилым дарданом привязанным к бревну, которое было заготовлено для распила на дрова и лежало на козлах. Осторий поднес к горлу женщины широкий кривой нож и, мешая греческие слова с фракийскими, коих успел нахвататься за время службы в войске наместника, спросил.
– Думаешь, старый? Биос ануо. Надо умирать уже?
Варвар, глядя в расширившиеся от ужаса глаза женщины, прохрипел:
– Я принес клятву... Не вредить римлянам... Я не нарушал ее...
– Просмено аллотрио айнос[102], – Осторий вытащил из-под подбородка женщины нож.
Кровь брызнула в лицо старика, тот закричал и рванулся. Безуспешно.
– Еще тащи, – сказал префект кельту.
– Я не знаю, кто они и где! Волчье ты семя! Я не лгу!
Скордиски поставили перед варваром новую жертву, совсем еще девчонку, зареванную, бледную, в располосованном платье, дрожащую от холода и страха.
– Не тронь! Я скажу!
– Я весь превращался в уши, – оскалился Осторий.
– Девчонку отпусти...
– Я ждал другой речь.
Девушка вскрикнула и дернулась. Из-под ножа побежала вниз темная струйка, уносящая жизнь.
– Я скажу, будь ты проклят, скажу все! Не тронь ее!
– Говори.
– Это Лангар! Тарабост Лангар! – старик заторопился, тяжело дыша и сбиваясь на кашель, не отрывая безумного взора от мечущихся глаз девушки.
– Нет быстро, – поморщился префект, – не понимаю.
– Воины тарабоста Лангара были здесь. Заезжали в село. Муки выменять на дичину.
– Сколько их?
– Трое было.
– Ночлег давал?
– Нет... Они бьют римлян... Я поклялся...
– Хорошо. Где искать?
– Я не знаю.
Девушка захрипела.
– Не знаю! – в отчаянии заорал варвар.
Осторий толкнул девушку к старику, она судорожно вцепилась в его разорванную рубаху. Голова ее запрокинулась назад, из горла хлестала кровь.
– Не знаю... Я не знаю, – шептал старик, в ужасе глядя в стекленеющие глаза.
Девушка медленно сползала на землю.
Осторий повернулся к одному из людей Асдулы, стоявшему за спиной со скрещенными на груди руками, и сказал на латыни:
– Сжечь все.
Варвар не двинулся с места и даже бровью не повел.
– Ты глухой или слов человеческих не понимаешь, скотина тупая? Анайто! Зажигай!
Через несколько минут деревня полыхала. Старик, привязанный к бревну, истошно выл. Этот налет стоил Осторию десяти человек: не получив ответов на свои вопросы, префект принялся резать варваров, но те не хотели подыхать, как овцы. Скордиски и переметнувшиеся дарданы перебили мужчин, заплатив за это жизнью каждого пятого. Потери взбесили Остория, но одного человека дважды не убьешь.
Дальше что? Осторий не узнал ничего нового. Неуловимый ублюдок Лангар терроризирует округу. Сюда приходило трое варваров из его отряда. Значит, остальные поблизости? Не обязательно. Коматы валят на Лангара все без исключения убийства римлян. Сами придумали или разбойник так велел? Не важно. Но далеко не все нападения дело его рук. Префект ясно видел, что Лангар стал молнией, от которой разгорается лесной пожар. Все больше варваров бросают свои дома и бегут в горы, чтобы истреблять римлян. Скифская война.
Нет, совсем необязательно мертвецов подбросили люди Лангара. На обоз Лонгина так и не клюнули. Значит их совсем мало.
Ладно, чего метаться, на ночь глядя. Надо передохнуть. Осторий взглянул на предводителя людей Асдулы.
– Эй, как там тебя... Козинта, идем в Браддаву.
Север поднял руку, приказывая остановиться.
