– Дорогая, не понял, хочешь чтоб гордость советской эстрады аки блаженный Иосиф по психушкам и ссылкам мыкался?
– Дурак! Если не получается вернуться в Госкомспорт, зачем портить трудовую нелепыми записями? Сторож, маляр, дальше кто?!
Надо сказать, Анечка настойчиво пыталась восстановить меня на прежнем месте, но Павлов, конечно же резко против. И правильно, как принимать по новой на службу человека, при всех обозвавшего начальника «мудилой дрочёным»? И далее не по пьянке, а намеренно оскорбившего руководителя. Эдак никакого авторитета не напасёшься. Экс главный комсомолец, ныне главный спортсмен и гражданку Майорову выпер бы с превеликим удовольствием, несмотря на редкие перепихоны, но за Анечкой маячила Контора и Сергей Павлович не дерзнул.
Союз Композиторов СССР не желал категорически видеть в своих рядах Никитина Игоря Владимировича, за что Тихон Николаевич Хренников удостоился «благодарственного звонка» от Сергея Павловича Павлова (Ане секретарша главы Госкомспорта пересказала) вот же гниды номенклатурные. Хорошо хоть Пугачёва с хитом прославляющим Ив Сен Лорана неплохо зарабатывает, рад за молодую Аллу Борисовну, пускай живёт будущая Примадонна пятаков не считая. Так ей и ответил, когда Алла, смущаясь принесла конверт с тремя сотнями, типа моя доля за песню, права на которую официально ей передал.
И надо же такому случиться, сидим на лавочке на набережной с Пугачёвой, Алла пришла с музыкантом Димой, тот гитару притащил, наигрывает мелодии, мы тихонько разговариваем, как подваливают три странных персонажа, два мужика средних лет «со взором горящим» но трезвые и молоденькая, смутно знакомая девчонка, смущающаяся и близоруко глазами лупающая…
– Простите, – обратился ко мне один из «психов-бунтарей», – вы не поэт Игорь Никитин?
– Ага, Никитин, Игорь, только какой из меня поэт, не берут ни в композиторы, ни в сочинители, остаётся одно, на лавочке на гитаре тренькать, дай инструмент, Дим…
– К чёртовой матери все творческие союзы, – вскричал зло оскалившись второй мужик, – ваши «Танки в Праге» уже вошли в историю! На века! На скрижали!
– Точно. В граните отлить осталось.
– Именно! Простите, что в граните?
– Да не обращайте внимания, это я сам с собой. Бормочу.
– Знаете, Игорь, а Лерочка пишет недурные стихи, – и девчонку на передний план выдвигает.
– Ба!!! Так вот вы какая, Валерия Ильинична Новодворская!!!
Это ж надо и Пугачёва и Новодворская на одном пятачке собрались осенью 1968 года! Охренеть.
– Вы, наверное, в комитете служите, – губ не разжимая процедила «Лерочка», – откуда иначе моё отчество вам известно…
Ох уж эта диссида! Молодая совсем ешё Валерия свет Ильинична, а смотрит на предполагаемого гебиста Игоря Никитина как на пустое место. Когда протестантов повязали, сообщение об акции прошло парой строк далеко не на первых страницах. Там были только фамилии «отщепенцев», ни имён, ни отчеств, ни тем более фотографии. Понятно, чего так вызверилась юная, но уже всех подозревающая Новодворская. За опера, видевшего фотки «для служебного пользования» посчитала…
– Отнюдь, барышня, по военно-учётной специальности только танки водить обучен. И дабы вас разубедить, позвольте песню, которую сейчас исполню, а это первое публичное исполнение, можно сказать, исторический случАй, посвятить вам. Чтоб непременно указывали потом строкой под заголовком: посвящается Валерии Новодворской…
Несколько прохожих остановились чуть поодаль, привлечённые громкой беседой, похоже, что тихари за диссидентами следящие. И хрен с ними, взял у Димы гитару, что ж, с возможностями организма сымитировать один в один любого певца, грех не пользоваться изредка таким бонусом. Прости, Валера, но так надо. А интересно выходит, где то даже символично, сочинил строки бессмертные и музыку Валерий Александрович, а вор и плагиатор посвящает хит (несоменно будет хитяра тот ещё, молодёжный, бунтарский) широко известной в узких протестных кругах Валерии…
И грянул, аки Кипелов в лучшем варианте грянул…
Надо мною тишина,
Небо, полное дождя.
Дождь проходит сквозь меня,
Но боли больше нет.
Под холодный шепот звезд
Мы сожгли последний мост,
И все в бездну сорвалось.
Свободным стану я
От зла и от добра.
Моя душа была на лезвии ножа.
Я бы мог с тобою быть,
Я бы мог про все забыть,
Я бы мог тебя любить.
Но это лишь игра.
В шуме ветра за спиной
Я забуду голос твой,
И о той любви земной.
Что нас сжигала в прах,
И я сходил с ума.
В моей душе нет больше места для тебя.
Я свободен! Словно птица в небесах.
Я свободен! Я забыл, что значит страх.
Я свободен! С диким ветром наравне.
Я свободен! На яву, а не во сне.
Надо мною тишина,
Небо, полное огня.
Свет проходит сквозь меня,
И я свободен…
Первые слушатели, каковых набралось полтора десятка, внимали с таким благоговейным трепетом, что дал сам себе торжественную клятву разыскать десятилетнего Валеру Кипелова, благо он москвич, и задарить пацану сто, нет, тыщу рублей…
– Господи, Игорь, – у Пугачёвой нервный тик, дёргается правая половина лица, – ЧТО ЭТО БЫЛО???!!!
Остальные нечаянные слушатели также преизрядно под охренели. Новодворская стоит аки столб соляной, из глаз Валерии слёзы восторга не капают – ручьём льются, впервые такое вижу. Два мужика диссидента посветлели лицами и взирают, рты приоткрыв, на товарища Никитина как на Мессию, гитарист Дима смят раздавлен и восхищён, что тут сказать…
– А это, уважаемая Алла Борисовна, вторая часть «Танков в Праге»…
Новодворскую пришлось выводить из ступора минут десять, кабы не более. Очухавшись Валерия Ильинична начала извиняться, дескать не за того поначалу приняла многоуважаемого автора. Великодушно «простил» впечатлительную эмоциональную девчонку, это уже позже станет барышня грузной и стервозной тёткой, ни бога ни чёрта не боящейся и не признающей власть советскую-соловецкую.
Вспомнилось, как приятель рассказывал, проживал он в 1998 году в Митино, недалеко от дома где квартировала Валерия Новодворская. А приятель был русский националист, состоял в «Русском Национальном Единстве» Баркашёва. И дабы позлить, потроллить «либерастку» специально клеил листовки РНЕ на пути следования Валерии Ильиничны к метро. Та не могла оставить «нацистские агитки» красоваться на столбах и стенах, начинала их самозабвенно обдирать, входила в раж, забывала о времени и несколько раз опаздывала на «Эхо Москвы», на прямой эфир…
– Где шлялся, разведчик, – ревниво поинтересовалась вечером госпожа Майорова, – небось опять по бабам или на бильярде, шары катал? – Было дело, с двумя великими женщинами пообщался.
– Это с кем?
– Пугачёвой и Новодворской.
– Так, первая певичка, да? А вторая, тоже знакомая фамилия. Не могу вспомнить.
– Выходила протестовать с плакатом на Красную площадь.
– Точно! Дали пятнадцать суток, остричь хотели, но пожалели, а зря. И какую лапшу на уши вешал доверчивым дурочкам? Небось снова Пугачёвой песню подарил?
– Не поверишь, не Пугачёвой…
Глава 26
Леонид Ильич Брежнев, «сосредоточившийся» на работе Председателя Президиума Верховного Совета СССР, получил от триумвирата Косыгин-Гречко-Мазуров в качестве «утешительного приза» право курировать спорт, который экс-генсек знал и любил.
