— Понимаю, но вам нужно винить в этом священных цесарцев, — ответил я. — Правда, погиб Ладожский, можно сказать, ни за что. Мы прорывались к немцам, а они, в итоге, ударили нам же во фланг.
— Полковник несколько раз разговаривал с нами, офицерами полка, — сказал гусар, — но многих «горячий голов» даже он переубедить не смог. Спасибо вам, штабс-капитан, за то, что не стали калечить Рубцова. Он хороший человек и славный рубака, только вот излишне горяч.
— Идёмте, сударь, — сказал я ему. — А то пропустим какой-нибудь из обязательных танцев. Для нас это было бы просто фатально.
В общем, бал шёл своим чередом, хоть на нас и оглядывались, а после очередного танца ко мне подошёл Ахромеев и поинтересовался произошедшим.
— Ничего страшного, Ахромеев, — отмахнулся я. — Просто небольшой урок фехтования и рукопашного боя. Без последствий.
— А что это у гусарского корнета голова замотана? — спросил тот.
— Я его на брусчатку уронил, — ответил я, не солгав, по сути, ни словом, — не очень удачно. Расшиб лоб.
— Иным молодым людям, — с намёком сказал Ахромеев, — полезно иногда лоб расшибить, а иначе они могут такого наворотить.
Похоже, он так и не простил эскапады на постоялом дворе.
Обещанный всем газетам сюрприз генерал-лейтенант оставил на самый конец бала. Распорядитель, объявляя последний танец, специально предупредил, чтобы гости не расходились.
— Господа офицеры! — громовым голосом произнёс Барклай, когда отзвучали последние такты лихой мазурки и кавалеры проводили дам. — Стройся по полкам!
Мы собрались по полкам и выстроились в колонну по два. Впереди штаб-офицеры, за ними — командиры батальоном, следом — командиры рот и последними — прапорщики и подпоручики, не командовавшие своими подразделениями.
— По нашему не слишком триумфальному возвращению из Французского похода, — начал речь Барклай де Толли, — никто из вас, господа офицеры, не получил заслуженных наград и повышений. Это отнюдь не потому, что их не будет вовсе. Нет. Просто я не желал, чтобы оно состоялось при столь мрачных обстоятельствах. Теперь, когда мы вновь отправляемся на войну, я хочу, чтобы заслуженные награды нашли своих героев.
Это было довольно неожиданно. Подобного поступка я, лично, не ожидал от слывущего «исключительного правильным генералом» Барклая де Толли. Как, наверное, и многие офицеры в этом зале. За такими мыслями я дождался, пока генерал-лейтенант объявит:
— Штабс-капитан Суворов, командир гренадерской роты Полоцкого пехотного полка.
Так как получившие награды или новые звания офицеры отходили в сторону, я оказался первым в своей колонне и сделал несколько чётких шагов к генералу.
— Я сказал когда-то, что не могу повесить георгиевскую ленту на баскетсворд, — сказал мне Барклай де Толли, — но сегодня вы надели испанскую шпагу, вместо шотландского палаша. Тем лучше. Подайте мне её.
Я снял с пояса ножны со шпагой и протянул её генерал-лейтенанту. Тот взял её в левую руку, а в правую георгиевскую ленту с эмалевым крестиком. Быстрым движением обмотав ленту вокруг эфеса и завязав её узлом он вернул мне оружие, враз ставшее «золотым».
— За проявленную храбрость в битве при Труа, — объявил генерал-лейтенант, — и оборону сего города от превосходящих сил, штабс-капитан Суворов награждается золотым оружием.
— Служу Отечеству, — ответил я уставной фразой.
— Свободны, — сказал генерал и обратился к следующему офицеру.
Я отошёл, а моё место занял Кмит.
— За отвагу, проявленную в битве при Труа и обороне города, — произнёс Барклай де Толли, — повышаетесь в звании. Поздравляю вас поручиком, молодой человек.
— Служу Отчизне, — ответил тот и подошёл ко мне.
— Интересный факт, господин Суворов, — сказал мне знакомый гусарский полковник фон Гесберг. Он держал в руках несколько коробочек с орденами, вручёнными его гусарам посмертно. Теперь ему предстояла тяжкая процедура, писать письма родным и отсылать их вместе с орденами.
— Какой именно, господин полковник? — поинтересовался я, стараясь не смотреть на коробочки.
— Когда ваш предок сражался с Массеной в Северной Италии британцы были нашими союзниками, — ответил полковник, — а вы идёте воевать с британцами плечом к плечу с Массеной.
— Александр Васильевич Суворов не мой предок, как бы мне этого ни хотелось, — покачал головой я.
— Конечно же, — усмехнулся фон Гесберг, — и, думаю, вы давно устали говорить об этом, не так ли?
— Ещё с корпуса, — ответил я. — Меня особенно любили этим подначивать. Даже прозвище кадетское у меня было Потомок или Непотомок, так часто я говорил об этом. Каждый проверяющий, особенно из штатских, казалось, просто не мог не спросить у меня — не внук ли я графа Суворова-Рымникского.
— Вам с прозвищем ещё, поверьте мне, повезло, — растянул губы ещё шире в ностальгической улыбке фон Гесберг. — Меня вот всё больше немчурой звали или Бесом, фамилия похожа.
Но вот награждения и повышения закончились, и генерал-лейтенант снова призвал всех нас строиться по полкам.
— Господа офицеры, — сказал он, — завтра мы выступаем. Дирижабли уже ждут нас. Но на сей раз никаких воздушных битв, только если враг застанет нас в воздухе. Мы, даст Бог, будем бить британца на земной тверди. Противник у нас весьма сильный. Артур Уэлсли, отличный полководец и солдаты у него одни из лучших в Европе. К тому же, у него подкрепления из Североамериканских колоний. Но чем крепче враг, тем почётней победа над ним. Помните об этом, господа офицеры. Все свободны!
— Бал окончен! — прокричал распорядитель, громко стукнув посохом об пол.
Глава 23, В которой герой возвращается на испанскую землю
— Оружия у вас, вашбродь… — протянул Жильцов, осматривая вместе со мной мой изрядный арсенал.
Пара драгунских пистолетов, французский карабин, подарок Ахромеева и графа Черкасова, нарезной штуцер, взятый при Труа, старая шпага, которой я дрался под Броценами и после этого ни разу не брал в руки, баскетсворд и испанская шпага с георгиевской лентой. Если нацеплю всё это разом, стану похож на казака с заграничной карикатуры. Видел такие в шербурских газетах, помнится, мне они очень нравились, а казаки, видя их, хохотали от души и обменивались едкими комментариями друг относительно друга, указывая на разные карикатуры. Ухаживать за всем этим добром Жильцову весьма непросто и уходить у него на это времени будет изрядно много. Продать часть, что ли? Хотя жаль расставаться, за каждым, кроме, пожалуй, драгунских пистолетов стоит история, память.
