Следующая пришедшая мысль заставила поперхнуться, и я засипел, закашлялся, потом полез в карман за платком и промокнул выступившие слёзы, чувствую на себя взгляды окружающих. Вот тебе и умение, мать-мать-мать, профессионалом себя почувствовал, мля…
Меня? Блокируют от меня?!
Да нет, прибредилось, наверное… Придёт же такое в голову…
Всё ещё время от времени покашливая в попытках выбить из себя застрявшую где-то в трахее каплю кофе, отвернулся от окна и доедаю, уже без всякого аппетита, столичный салат. Попёрхиваться-то зачем было?! Главное — машина прибыла в указанный интервал времени, запарковалась на нужном месте капотом к театру, а с левого запястья Колвера свисает, покачиваясь на ремешке, театральный бинокль — сигнал успешного снятия закладки.
В принципе, достаточно было и одной машины, Колвера я припахал по приколу. Попросить, что ли, в следующий раз, чтоб он прошёл по Невскому в высоком цилиндре в цветах штатовского флага? Как бы среди оперативников ЦРУ падёж от смеха не произошёл…
Поставил в уме Фреду и Синти по жирной пятёрке. Молодцы, ей-богу молодцы. Заметили, поняли, смогли правильно среагировать. Приятно работать с профессионалами, их можно просчитать.
Догрыз белую помадку с ром-бабы, влил в себя остатки кофе и направился к выходу. Итак, первая порция кристально чистой правды ушла в ЦРУ. И на этом я останавливаться не собираюсь, благо конспиративный канал теперь налажен. Правда, правда и ничего кроме хорошо подобранной правды — нет более надежного инструмента для достижения своих целей.
Пятница, 06.05.1977, 15.25 Ленинград, Польский Сад.
Однорукий алкоголик проводил меня на седьмой круг предельно благожелательным взглядом. Мы уже неплохо представляем распорядок дня друг друга — он, ящером выползающий на первое весеннее тепло из сумрака коммуналки, ежедневно внимательно наблюдает за моим втягивающим циклом, благо больше наблюдать тут не за чем, а я, раз за разом пробегая мимо, хорошо знаю его основной цикл.
Присев на изрезанную низенькую скамейку у задней стены разваливающегося особняка Державина, он первым делом достает из-за пазухи потёртого длиннополого пальто мерзавчик «Столичной» и, взболтав, смотрит сквозь него на небо, словно одному ему доступным методом проверяя процентное содержание альдегидов в спиртовом расстворе. Удовлетворившись, ловко прикусывает коренными зубами язычёк фиолетовой крышечки и резким движением руки сдёргивает её с горлышка, а затем отплевывает в стоящий рядом куст старой сирени, присоединяя к солидной куче подружек. Секунд на пять замирает, вглядываясь мой бег, одобрительно чему-то кивая, затем достает из кармана пальто гранёный стакан и наполняет примерно на треть. Решительно, как лекарство, забрасывает внутрь, и, не закусывая, откидывается на спинку скамейки, блаженно щурясь. Выждав минут пять, а я обычно к этому времени начинаю растяжку, вытягивает из матерчатой сумки свёрток с ещё тёплыми чебуреками и начинает обед, время от времени дозаправляясь из бутылки. Когда я перехожу к прессу, он, как правило, уже достигает нирваны, и откинув голову назад, незряче смотрит поверх крыши напротив.
Сегодня он достиг этой стадии раньше обычного — я поставил себе задачу довести пробежку до пятнадцать кругов, поэтому чебуреки пошли вход пока я ещё пыхтел, ускоряясь на последних трёх кругах, а в дрёму он впал аккурат к приседаниям.
Мой залёт в Репино меня напугал, серьёзно напугал. Вчера в гастрономе, поставив Тому в очередь в отдел, отошёл к кассе и внезапно ослабел в ногах, мельком увидев размытую татуировку на заросшим рыжей шерстью тыле чьей-то кисти, и лишь через пару секунд рисунок сложился в штурвал. За эти две несчастные секунды я успел чуть провалиться на шаге из-за дрогнувшего колена, задохнуться и глубоко вдохнуть, почувствовать удар сердца по адамову яблоку и вспыхнувшие жаром щёки. А сегодня ночью во сне пришёл четвёртый, бесцветный, словно отбракованный снимок, недодержанный в проявителе начинающим фотографом, и предвкушающе мне улыбнулся. Я проснулся в воздухе над кроватью, изогнутый дугой, и потом долго успокаивал грохочущее на всю квартиру сердце.
Прошёл по краю, чудом…
Не готов я ещё к таким эскападам. Да и нафиг они не нужны, особенно здесь, в СССР, где я — свой, родной, и моя милиция меня бережёт. А вот на диком западе мне придётся первое время плавать у дна и рисковать. Поэтому надо за оставшиеся четыре-пять месяцев поставить себе хоть минимальную самооборону, с учётом того, что я сейчас быстрый, но лёгкий. Решено — подтягиваю себе бой.
Приняв решение, я повеселел и, неторопливо потягиваясь к заброшенной на спинку скамейки ноге, уже со спокойной душей вернулся к короткому тексту следующего письма. Ничего особого, наработка авторитета, пока у меня ещё есть для этого материал, да попытка проложить ложный след. Мол, дорогой товарищ Григоренко, 13 июля в Нью-Йорке внезапно случится отключение электричества на двадцать пять часов, и будет очень-очень мутно. Вашим коллегам из Первого Главного ничего в федеральных агенствах взять под шумок не надо? А 27 августа в центре электронной разведки, что, как вы знаете, расположен на трех последних этажах посольства США в Москве, серьёзно полыхнёт, да так, что сверхсекретная документация АНБ разлетится по соседним улочкам — готовьте батальон энтомологов с сачками.
Улыбаясь, формулирую в уме причину предстоящих происшествий:
«… как вероятный косвенный результат наших запланированных воздействий в иных сферах.
Искренне Ваш, Квинт Лициний Спектатор».
Представляю, как КГБ будет выискивать маленьких зелёных человечков, и настроение ползёт вверх, словно столбик термометра в последние дни. Теперь, даже если как-то меня локализуют, то пять раз подумают, прежде чем лезть, и будут особо деликатны. Но лучше, всё же, до этого не доводить…
Суббота, 07.05.1977, 09.25 Ленинград, Красноармейская улица
— Мне! — Пашка попытался откинуть пас, но Валдис вовремя прервал нашу «стеночку», и красно-синий резиновый мячик заметался в мешанине азартно сучащих ног, а потом отрикошетил за куст акации. Быстроногий Ара первым вывалился из распадающегося кубла тел и успел протолкнуться дальше, а затем коряво прострелил вдоль ворот. Мячик по какой-то нелепой, совершенно нефутбольной траектории заскакал по двору, наткнулся на Сёмину голень и влетел в наши ворота, аккурат между моей правой ногой и изображающей штангу сумкой.
— Да что ж вы кучей-то за мячом носитесь, как стадо оленей?! — раздосадовано заорал я своим, — шире играйте, в пас!
