«Буду-ка я лучше спать»,– сказал себе Серега.
И уснул.
Глава 9,
в которой не происходит ничего существенного
Проснулся Серега оттого, что Мыш пощекотал ему пятку.
– Ну здоров ты спать! – заявил названый брат.– Солнышко уж без малого на самую маковку забралось.
Серега сел, пощупал затылок; нормалек. Почти не больно.
И тут же дернулся: прямо по его ноге ползла змея!
Тьфу ты, пропасть! Обычный уж!
Серега смахнул его на пол.
– Эй, ты что! Не обижай! – сердито проговорил Мыш.
Подхватил ужа и отнес к миске с молоком. Как кошку.
– А Слада где? – спросил Духарев.
– Да в лавке, где ж ей быть,– пожал плечами Мыш и похвастался: – А я по рыбку ходил. Во! – Паренек махнул связкой окуньков и лещей.– Будет на жаренку!
– А искупаться в вашей речке можно? – осторожно спросил Духарев.
– Да почему ж нельзя? – удивился Мыш.– Пошли!
В воде отражались синее небо и зеленая листва. Мыш быстренько скинул с себя все, кувыркнулся в траве, вызвав переполох в племени кузнечиков, вскочил…
– Ух ты! – воскликнул он, восхищенно взирая на Духарева.
Серега решил было, что причина восторга – его атлетическая фигура, но оказалось, что фигура ни при чем. Предмет, потрясший воображение названого брата,– Серегины ярко-алые трусы-плавки с вышитым орлом на кармашке.
Мыш с огромным уважением пощупал тонкую ткань.
– Это кто ж те спрял такое? – поинтересовался он.
– Да я откуда знаю? – ответил Духарев.– В фришопе купил. Здесь глубоко? – Он кивнул на текущую двумя метрами ниже воду.
Вместо ответа Мыш разбежался и сиганул вниз.
– Давай! – заорал он снизу.
Серега отошел на пяток шагов, разогнался, взметнулся вверх ласточкой, описал идеальную дугу и чисто, как нож, вошел в теплую воду. Песчаное дно ударило по подставленным рукам, течение мягко потянуло за собой. Серега вынырнул и пошел поперек струи мощным кролем, наслаждаясь собственной силой, скользящей вдоль кожи водой и тем, что Мыш наверняка глазеет на него и, очень может быть, восхищается им самим, а не турецкими плавками.
Оказалось, что наблюдает за ним не только названый брат. Когда Серега достиг противоположного берега, до которого было всего ничего, меньше сотни метров, то обнаружил деревянные мостки, а на мостках – трех аборигенок, занимавшихся постирушками.
Ради Серегиного заплыва они сделали перерыв и глядели теперь с любопытством на его стриженую голову.
Аборигенки были – как куклы барби. Не по внешнему виду, а по сходству между собой: пшеничноволосые, скуластые, веснушчатые и фигуристые. Одна, видимо, побойчее, выпрямилась, не озаботившись, впрочем, освободить подол юбки, завязанный узлом намного выше колен.
– Ай да молодец! – воскликнула она, подбоченясь.– Я б такого потискала в дажьбожью ночь!
Икры у аборигенки были загорелые, а ляжки белые, как молоко.
Серега приветливо махнул рукой, повернулся и обратно поплыл уже не кролем, а баттерфляем. Что, по его мнению, смотрелось еще круче и при духаревской ширине плеч на противоположный пол действовало, как прямое попадание в БТР: взрыв, огонь и полная гибель. Не то чтобы ему очень хотелось понравиться этим сочным бабенкам: с точки зрения Духарева, Слада была куда симпатичней; но Серега любил произвести впечатление.
Метрах в двадцати от своего берега Серега нырнул, а вынырнул уже прямо под Мышом, подхватил мальчишку за ноги и подкинул вверх.
– Ну ты, Серегей, ну ты плавать! – фыркая и отплевываясь, крикнул названый братишка.
Серега достиг берега и вытянулся на теплом песочке. Мыш плюхнулся рядышком.
– Слышь, Серегей,– спросил он.– А ты, часом, не нурман?
– С чего ты взял? – удивился Духарев.
– У нас так не плавают.
– Как – так?
– Да как ты. Нурманы, сказывают, у тюленей плавать учатся. Сказывают, нурман может полный день плыть, да не в такой воде, а в ихнем море. А там вода хол-ло-одна!
– Нет,– покачал головой Серега.– В холодной я не могу.
Он вскочил на ноги и быстро и гибко раскрутился в атакующей связке, тройном развороте с хлесткими ударами рук и ног, а закончил высоким прыжковым «ван-даммовским» уро-маваши, малоэффективным в реальном бою с равным противником, но весьма зрелищным.
– Это у тебя че за танец? – поинтересовался Мыш.
– Это не танец,– слегка обиделся Духарев.– Это боевое искусство!
– Чаво?
– Боевое. Искусство! – Серега ребром ладони срубил древесный сучок.
Но эта демонстрация резкости на Мыша не произвела впечатления.
– В бою зброя нужна,– авторитетно заявил он.– Кулачком шелом не прошибешь.
Духарев спорить не стал. Он знал, что были воины, способные пробить «пустой» рукой и доспех, и грудную клетку. Но Серега, неплохо бившийся и на татами, и на улице, вполне мог перебить противнику ключицу ударом сюто, а вот срубить, как Ояма, рог у быка даже и пробовать не стал бы. Так что в отношении Духарева Мыш был абсолютно прав. Ну и ладно! Танец так танец!
Глава 10,
где выясняется, что Мыш никогда не видел летучего змея
Прошло три дня. Будучи под неусыпным присмотром Мыша, Серега, полный лох в местных понятиях, тем не менее успешно избегал неприятностей. И знакомился со своей новой средой обитания. Главным образом, с той частью этой среды, где обитал Серегин названый братишка.
Первым делом Духарева ознакомили с «недвижимостью», которой владели его новые родственники: одноэтажной избенкой с примыкающим сарайчиком, хлевом емкостью примерно в полторы коровы и двором шагов десять в поперечнике. В хлеву обитали две козы. Еще в собственности новой Серегиной семьи оказалась лавка на рынке, который у аборигенов именовался Торжком. Кстати, сам поселок тоже именовался Торжком, вернее, Малым Торжком, потому что был еще и Большой – на Двине, немного повыше места, где в нее впадала здешняя речка Сулейка. Имелись у Мыша со Сладой и земельные владения за пределами городка – огород примерно в пять соток.
Возможно, Мыш рассчитывал, что его новоприобретенный братец будет полезен в хозяйственных делах, но тут парнишку ожидало разочарование. Не то чтобы у Духарева руки из задницы росли. Мог он и дрова поколоть, и стенку из кирпича сложить, и гвоздь в стену вогнать за два удара, но только в здешнем плотницком и строительном деле гвоздями почти не пользовались, кирпичей не делали, а печи клали из тесаных камней, что было искусством очень уважаемым, но Сереге совершенно неизвестным. А уж к земледелию Духарев был абсолютно не годен: ни мотыгой, ни тяпкой не владел совершенно, равно как и не способен был даже отличить сорняк от петрушки. И, соответственно, был абсолютно бесполезен в сборе целебных растений.
