Специальный почтовый самолёт доставил гранки газеты в Брест, и капитан Ненашев тоже смог насладиться «Известиями» последнего мирного воскресенья.
«Танки, приняв на борт бойцов с мешками, наполненными землёй, рванули к дотам. Сапёры бесшумно подползли к противотанковому рву и взорвали его стенки. Однако не все танки ринулись в проход, несколько боевых машин, разогнавшись, перепрыгнули ров. Не отрываясь от бронетехники, пошла вперёд пехота. Подойдя к вражеским дотам, танкисты корпусом закрыли врагу амбразуры, а бойцы тут же забили их мешками с землёй. Пока блокировочные группы закладывали заряды, пехота зачищала траншеи врага. Белая ракета! Взрыв – и путь открыт. В тот же день подразделение совершило обратный сорокакилометровый переход».
Максим аккуратно вырезал заметку. Нет пределов совершенства мастеров пера.
Потом начал крутить ручку радио. Сквозь шипение помех неожиданно чётко зазвучал Берлин. Дневная передача Фатерлянда для школьников от Имперского министерства народного просвещения и пропаганды.
«Бог создал мир как место для труда и битвы. Тому, кто не понимает законов жизненных битв, объявят поражение, как на боксёрском ринге. Всё, что есть хорошего на этой земле, – призовые кубки. Их завоёвывает сильный человек, а слабый их теряет…»[40]
«Чёрт, вновь шипит». Берлин начал уходить с волны, и Саша, как ни крутил ручку настройки, так и не смог ничего больше узнать о новой разновидности молодёжного спорта.
На сегодня объявлен парко-хозяйственный день. Всё равно половина людей фотографируется в Бресте и вернётся не скоро. Ори не ори, найдут веские причины задержаться в городе. Там такие соблазны! От просвечивающих сквозь ситец платьев гибких девичьих фигур до стаканчика мороженого. Почему-то в «насквозь тоталитарной стране» пломбир получался замечательно вкусным. И как обойтись на жаре без ледяной кружки пива?
Сам Максим остался в лагере, мотивируя тем, что дел у него много. Сниматься со всеми не стал, мрачно буркнув, что они его и так до самой смерти не забудут.
Он вновь полез в палатку, где макет местности заменял ему привычный компьютер. Но долго работать ему не дали, дежурный лейтенант, смущаясь и краснея, сообщил комбату, что у входа его ждёт… девушка.
Майя тоже выглядела смущённой: мама приглашала пана капитана отобедать у них. Ну что же, когда ещё удастся посидеть? И удастся ли вообще.
Стол пока не накрыли, но на нём уже стояла бутылка сухого красного вина, а аппетитный запах курицы, готовящейся на кухне со специями, смешавшись с запахом пирога с капустой, возбуждал аппетит.
«Ух ты», – усмехнулся капитан. Для женитьбы нужны двое: одинокая девушка и озабоченная мать. На этой охоте нет правил, все средства хороши. Главное – добыть трофей живым.
Ненашев тоже кое-что добавил к столу: сливочное масло, печенье, конфеты – это из командирского пайка. Пара банок со шпротами и, не поверите, крабами «CHATKA» из недоступного для простых смертных военторга. По легенде, длину этикетки рассчитали неправильно, и слог «КАМ» навсегда исчез под слоем бумаги, но закованная в панцирь зверюга внушительно грозила покупателю огромной клешнёй. Но расходились консервы плохо. Мало кому нравилось безвкусное нежирное белое мясо. Тушёнка – наше всё.
Ещё банка с консервированной белугой – астраханский «трофей» из заветного чемодана, круг ошеломительно пахнущей чесноком и салом колбасы и лично проверенная Максимом водка, чтоб не получилось так, как в вагоне.
Короче, всё, что нельзя было достать в обычных магазинах Бреста. Такую еду тут видели последний раз года два назад или на рекламных буклетах.
Прозрачную жидкость тут же перелили в графин и унесли охладиться в подвал. Тут была жива ещё дореволюционная традиция: потреблять сорокаградусный продукт и дома не из бутылки, а непременно из запотевшего стеклянного или хрустального сосуда.
Всё настраивало капитана на добрый лад, кабы не нежданный гость.
Старая пани заметила: стоит завести разговор о капитане-артиллеристе, как щёки дочери тут же покрывает румянец, а на губах начинает блуждать улыбка. Конечно, как не заявиться по её просьбе сюда ксендзу, раз дело зашло настолько далеко.
Тот и сам хотел посмотреть на диковинного советского командира. А Панов лишь вздохнул, опять начнут наставлять на путь истинный или просвещать, по какой скользкой дороге он идёт.
И что, сразу заорать: «Не мир я вам принёс, но меч!»?
Да, в ад он идёт очень знакомой дорожкой, и не надо ему мешать.
Когда мужчины после взаимного прощупывания вышли покурить во двор, капитан решил сразу прояснить ситуацию.
– Я вот вас слушаю и буквально чувствую, какая боль легла на ваше сердце, что говорят теперь прихожанки не по-польски и поют чужие песни. Выходят замуж не за тех, кого надо.
– Вы иронизируете? Ваша власть… э-э-э… почти перекрыла нам кислород.
– Значит, готовясь к непримиримой борьбе, ваш церковный хор тренируется в патриотических песнях? А что насчёт… – Ненашев замялся, ему всегда тяжело давалось это слово, – катехизации детей и молодёжи, где особо подчеркивается и польский патриотизм?[41]
– Господин капитан хочет сказать, что не поддерживает оккупацию Польши?
– Господин ксендз, мне надо ответить или «да», или «нет»? Без вариантов? Или это проверка, – Панов чуть не сказал «тест», – на проницательность?
– Считайте, что вы её прошли. – Ксендз улыбнулся: собеседник не глуп, если может распознавать ловушки.
– Если прошёл, зачем мне вас ненавидеть? Вы любите свою страну, бережно храните её традиции и язык. Погубить и сломить вас невозможно, можно лишь истребить всех, в том числе детей и женщин. Увы, я не настолько кровожаден.
– Так в чём же дело, пан капитан?
– Когда от чешской оккупации освободили «интегральную» часть Польши, город Тешин тут же был должен заговорить по-польски. Многолетняя борьба за права, свободу и справедливость польского народа закончилась внушительным успехом, не правда ли? А что закрыли школы чехов и запретили их язык, так это мелочь! То, что снесли памятник солдатам, погибшим в войне с немцами, вероятно, детская шалость! Так чем вы лучше нас? По крайней мере, здесь в школах ещё преподают на польском.
Панов поймал себя на мысли, что история – наука бесполезная. Никого и ничему не учит. После развала СССР так самоутверждалась не одна нация. Давно испачканные коричневой субстанцией детские штанишки вновь пришлись впору.
Но смертельно заболеть может любая империя.
Первая Речь Посполитая, с границами от «можа» до «можа», давно умерла навсегда. Была такая страна, где равноправно, с поправкой на эпоху развитого феодализма, жили дружно поляки, русины, литвины, украинцы. Как-то ладили друг с другом, вместе отбиваясь от врагов. После разбежались, потому как одна нация сильно занялась полонизацией, уча других, как надо единственно правильно жить и во что верить.
