Андрей Колганов - Жернова истории 3

Глава 3

Перед съездом

После возвращения из отпуска решил проштудировать газеты, которые в Крыму видел лишь от случая к случаю. Читая международные новости, обратил внимание на комментарии по поводу июньской ноты Великобритании Густаву Штреземану, и тут вдруг вспомнил: Локарно! После первого озарения на меня снизошел скептицизм: ну да, будут в конце года Локарнские соглашения, но мне-то что с того? Хотя… Если подверстать сюда еще кое-какие прогнозы и соображения, то можно сотворить небольшую сладкую плюшку. Только вот для кого? Так, подумаем. Дипломатов среди круга моих знакомых нет, разве что Красин. Но он сейчас за границей. Тогда Коминтерн? Но среди руководящих деятелей у меня тоже контактов не имеется. Тогда… Тогда… Остается только Трилиссер. Не все из моей информации ему будет интересно, но кое-что — наверняка. Что же, закрепить хорошие отношения невредно. Через два дня передаю записку о перспективах соглашения между Германией, Францией и Великобританией о гарантиях западных границ (при отсутствии аналогичных гарантий относительно границ восточных); о возможном свержении Пилсудским власти восстановивших против себя общественное мнение Польши эндеков; о необходимости предотвратить обострение конфликта между КПК и Гоминьданом в Китае. Записка короткая, всего две странички. Заместитель председателя ОГПУ быстро просматривает ее. — Возможно, возможно… — бубнит он себе под нос по ходу чтения. Потом отрывает глаза от записки и спрашивает меня: — Вы уверены, что Пилсудский пойдет на переворот? — Я не пророк, — развожу руками. — Но обстановка в Польше обостряется, уже были стычки между боевиками ППС и эндеков. Если события будут и дальше развиваться в том же направлении, то для Пилсудского как раз появится подходящая возможность, чтобы использовать свое влияние в легионерском движении и отыграть то, что он потерял два года назад. Думаю, многие политические силы его поддержат, чтобы не допустить развития народного возмущения снизу. Трилиссер кивнул, и заметил: — А вот дела Компартии Китая — это не наша компетенция. С этим надо идти в Коминтерн. — Вот и сходите! — твердо отвечаю на это заявление. — У меня в руководстве Коминтерна знакомых нет. Кроме того, думаю, и Наркомат по иностранным делам эта бумага может заинтересовать. Знаю, что между Дзержинским и Чичериным не самые лучшие отношения. Но в интересах дела лучше переправить записку именно Чичерину. Трилиссер грустно посмотрел на меня и промолвил: — Передам. Дело нехитрое. — Авторство залегендировать сумеете? — этот вопрос меня интересует, потому что не хочется светить свою слишком уж разностороннюю информированность. Трилиссер еще раз смотрит на мою записку и замечает: — А, так вы ее специально не подписали. От чего же так? — Думаю, что ни НКИД, ни Коминтерн не отнесутся с восторгом к пророчествам хозяйственника из ВСНХ, — пытаюсь оправдать анонимность своего документа. — Ладно, сообразим что-нибудь. — И с этими словами заместитель председателя ОГПУ убирает два моих листочка в сейф. Следующий замысел, на долгосрочные последствия которого у меня были большие расчеты, было решено реализовать через Николая Ивановича Бухарина. Узнав расписание его лекций в Комакадемии, ловлю его в перерыве, представляюсь, и вручаю ему конверт с просьбой посмотреть и высказать свое мнение. Бухарин взял, пообещал не откладывать надолго, и на том мы расстались. А через несколько дней меня на работе застал телефонный звонок из секретариата Бухарина. Николай Иванович пригласил меня в свой кабинет в редакции "Правды", на Тверской, 48 (на моей памяти это дом имел номер 18б и стоял он немного в другом месте — передвинули в 1978 году при расширении комбината "Известия") — то есть совсем недалеко от дома Нирнзее, где теперь квартировал и я вместе с Лидой и Михаилом Евграфовичем. Довольно симпатичное здание в стиле модерн — бывший Дом Сытина, где размещалось его издательство "Русское Слово". Кстати, Иван Дмитриевич и сейчас здесь проживает. Вхожу в подъезд, над которым закреплены буквы "ПРАВДА", повторяющие шрифт, каким печатают название газеты. Невольно бросаю взгляд направо, где помимо желания бросается в глаза здоровенная, раза в три больше, чем у "Правды", вывеска "ПОХОРОННОЕ БЮРО" и ниже, мелкими буквами — "Краснопресненского районного Совета", а еще ниже вертикальные вывески, обрамляющие витрину, предлагают "гроба, венки" и прочие похоронные принадлежности, а так же "прием заказов на похоронные процессии". Веселенькое соседство… Николай Иванович встречает меня радушно, но разговор сразу начинает с укоризны: — Право слово, не ожидал! Что же вы в капитулянтство-то ударились в своем меморандуме? — И где же вы разглядели у меня капитулянтство? — спокойно интересуюсь у него. — Как же! А ваши предложения пойти на поклон к социал-демократии? А ваше предложение РКП(б) выйти из Коминтерна? Это уже вообще что-то немыслимое! — горячится член Исполкома Коминтерна и кандидат в члены Политбюро. — Во-первых, Николай Иванович, никаких предложений пойти на поклон к социал-демократии в моей записке нет, и где вы их сумели там вычитать — ума не приложу. Что-либо выходящее за рамки уже известной тактики единого фронта мною не предлагается. Другое дело, что я придаю этой тактике более существенное значение, нежели это принято сейчас в Коминтерне. — Ну, хорошо! Не на поклон, — покладисто уступает Бухарин, — на уступки, на компромиссы. — Николай Иванович! Мне что, вам азы политграмоты читать? — укоризненно качаю головой. — Революционной ситуации в мире нет, и в ближайшей перспективе не просматривается. В отдельных странах, где действуют партии Коминтерна, до революционной ситуации тоже далеко. В таких условиях строить тактику на идейной девственности и принципиальной бескомпромиссности — это, извините, хуже, чем глупость. Учитывая же, что главный двигатель мировой революции сейчас — это хозяйственные успехи СССР, то именно это должно быть заботой коммунистических партий, а не булавочные уколы, наносимые своей буржуазии, в сочетании с чрезмерно крикливыми лозунгами. — Вы что же, отрицаете необходимость руководства коммунистическими партиями классовой борьбой, ведущейся против буржуазии собственных стран? — Бухарин прямо-таки возмущен. — Да с чего вы взяли? Вовсе не отрицаю! Ведь союз с социал-демократами именно для такой борьбы и нужен. Неужели вы всерьез верите, что большинство рабочего класса идет за социал-демократами, а не за коммунистами, по глупости или недомыслию? Нет, сейчас рабочему классу их политика больше по душе. Пока нет революционного кризиса, позиции реформистов неизбежно будут сильнее. А без союза с большинством рабочих никаких серьезных ударов по буржуазии не нанести, да даже и серьезного нажима не организовать. Взгляните, наконец, правде в глаза. Или "тьмы низких истин нам дороже нас утешающий обман"? Николай Иванович кривится: — Предлагаемый вами компромисс приведет к тому, что социал-демократия задавит коммунистических рабочих своей мелкобуржуазной психологией численно и идейно. — Иными словами, вы не верите в правоту коммунистического дела, и полагаете, что коммунистическая идеология может уцелеть только внутри изолированных сект? — тут же парирую его довод. И, чтобы не дать его минутной растерянности перерасти в обиду, перевожу разговор в другую плоскость: — Еще раз повторю: на данном этапе единственным железным аргументом в пользу коммунистических идей для рабочих капиталистических стран будут успехи социалистического строительства в СССР. Вот на каком поле мы можем и должны переиграть социал-демократию! А для этого надо заставить не только ее, но и буржуазию Запада играть по нашим правилам. — Как это у вас получится? — скептически роняет Бухарин. — Так они и взялись плясать под вашу дудку! — Не под мою дудку они будут плясать, а подчиняться логике отношений в мировом хозяйстве, — должен же Бухарин, как к экономист, прислушаться к такого рода аргументам. — Нам сейчас необходимо наладить нормальные экономические отношения с ведущими капиталистическими державами, чтобы получить от них самую современную технику и специалистов, ее освоивших. Политическое же обеспечение таких отношений должно состоять в том, чтобы не запугивать капиталистов ультрареволюционной фразой. Тогда они гораздо охотнее продадут нам ту веревку, на которой мы их повесим. — Что же, мы должны публично отречься от своих революционных целей, раскаяться, попросить прощения и заверить, что мы больше не будем? — голос Николая Ивановича полон сарказма. — Глупости не надо городить! — позволяю себе вспылить. — Наша позиция должна состоять в том, что мы, во-первых, уверены в перспективе мировой коммунистической революции; во-вторых, считаем, что революцию ни в одну страну нельзя экспортировать извне. Поэтому, не отрекаясь от солидарности с партиями Коминтерна, и не отказываясь от их поддержки, занимаем позицию полного невмешательства во внутренние дела тех стран, где действуют эти партии. Более того, поскольку программные цели РКП(б) и этих партий различны — ибо мы уже совершили свою революцию, а они нет — нет смысла объединяться с ними в одной организации с единой программой. Тем самым мы только облегчим этим партиям ведение революционной борьбы, вырвав из рук буржуазии возможность причислять их к "агентам Москвы". — Что-то вы, дорогой, какую-то странную логику исповедуете, — не поддается на мои аргументы Бухарин. — Сплошные софизмы: разрыв с компартиями как лучший способ их поддержки, надо же! — Да не разрыв! — стараюсь сдерживать себя, чтобы не начать кипятиться. — Выход из Коминтерна должен носить в большей мере формальный, нежели фактический характер. Я же ясно написал об этом в записке! — Казуистика все это! — машет рукой Бухарин. — Лучше вам этакие завиральные идеи оставить, а то найдутся партийные товарищи, которые на это взглянут куда как строже, чем я. И ведь он прав — найдутся. Уж если милейший Николай Иванович встретил мои идеи в штыки, то уж наши левые загибщики такое кадило раздуют — упаси бог! Может быть, надо было сразу зайти с другого конца — с хозяйственного? Пережду немного — и надо будет попробовать. Очередной рабочий день начался для меня неожиданно — с вызова к председателю ВСНХ СССР. Феликс Эдмундович, поздоровавшись со мной, спросил: — Как вы смотрите на преобразование Главного экономического управления в Планово-экономическое управление? В связи с назревающей разработкой перспективного плана развития народного хозяйства вам предстоит немалая плановая работа, в том числе на создание общесоюзного плана развития промышленности, согласование его с союзными ведомствами через Госплан, и на руководство плановой работой ВСНХ союзных республик. Тем более вы являетесь одним из инициаторов перспективного плана. — Возражений у меня нет, но почему вы интересуетесь у меня, а не у Манцева? — задаю закономерный вопрос. И правда, почему этот разговор ведется без председателя коллегии ГЭУ? — Василий Никитович переходит на работу в Наркомторг, заместителем наркома, — огорошил меня Дзержинский, и у меня в душе тут же зашевелились нехорошие предчувствия, получившие немедленное подтверждение. — А коллегии ВСНХ я полагаю предложить на пост начальника ПЭУ утвердить вас. "Во влип", — тут же выдало испуганное подсознание — "как теперь все это разгребать?". Но отступать некуда, и разве же не я сам ставил перед собой ту гору задач, которую теперь можно будет решать несколько более эффективно, поднявшись на одну служебную ступеньку выше? А теперь что, от своих же собственных задумок увиливать, испугавшись ответственности? — Постараюсь оправдать ваше доверие, — только и оставалось сказать в ответ. Через несколько дней коллегия утвердила мое назначение. Приняв дела у Манцева и проводив его на новую работу в Наркомторг, сажусь в непривычное еще начальственное кресло и задумываюсь. Что делать дальше? Самым важным на новом посту видится мне разработка идеологии планирования, от которой будет зависеть и механизм контроля за выполнением плана, и в целом система управления экономикой. И пока Госплан, Совнарком, ЦК РКП(б) и все прочие не закоснели в своем видении планового управления, как всеобъемлющей иерархической системы командования сверху, надо протолкнуть иную идеологию. Общие черты ее я уже попытался сформулировать для себя в разговоре с женой во время поездки в Саки. Но чтобы убедить десятки и сотни специалистов, да и политическое руководство, нужно будет говорить на более конкретном языке и иметь серьезные аргументы в руках. Тут с плеча не руби, надо готовиться. И я решил готовиться — и заодно подкинуть верхам идею проведения всесоюзного совещания работников центральных плановых органов. Мой помощник, Илюхов, был посажен за разработку весьма важного, не несколько более простого предложения — перевода трестов на систему заводского хозрасчета. Это можно было решить на уровне Президиума ВСНХ, но дебаты будут отчаянные — некоторые руководители трестов будут яростно противостоять идее повысить экономическую самостоятельность входящих в них предприятий. И в этом они найдут поддержку у многих директоров, которым выгодно прятать свою бесхозяйственность в общей отчетности треста. А ведь еще на XII съезде Троцкий с жаром говорил о роли отчетности и калькуляции себестоимости. У нас же до сих пор, несмотря на все мои старания расширить экономическую учебу хозяйственных кадров, иной директор до сих смотрит в листы с калькуляцией как неграмотный в газету. Введение заводского хозрасчета заставит их покрутиться, и лучше высветит, кто чего на самом деле стоит. Не забыл я и о том деле, которое закрутил в начале лета — об организаций экспедиций по поиску алмазов. Разумеется, как мы и решили с Федоровским, засылка партий в Архангельскую и Иркутскую губернии шла под предлогом комплексной геологической съемки ранее не обследованных местностей — благо, что еще весной 1925 года (еще до моей авантюры с письмом) удалось пробить через Совнарком кое-какие ассигнования на геологоразведку в Якутии. А Восточно-Сибирскую экспедицию ориентировали еще и на золото. Возглавлявший эту экспедицию Сергей Владимирович Обручев намеревался продолжить дело своего отца, Владимира Афанасьевича — известнейшего ученого, члена Ученого совета в институте Федоровского (а так же автора фантастического романа "Плутония", вышедшего только что, в 1924 году). Он, помимо преподавания в Горной академии, как раз и занимался в Институте прикладной минералогии планированием изучения богатств Восточной Сибири. Владимир Афанасьевич в свое время исследовал золотоносность бассейна Бодайбо, а его сын хотел продвинуться дальше на север — на Колыму и Индигирку. Осенью 1925 года, после совещания, утвердившего в общих чертах план геологических исследований на полевой сезон 1926 года, Федоровский пригласил младшего Обручева к себе в кабинет. Как мы с ним и договорились, Николай Федорович намеревался приоткрыть "двойное дно" направлявшихся экспедиций только считанным, особо доверенным людям. — Взгляните, Сергей Владимирович, — он развернул перед Обручевым небольшую "слепую" карту Якутской области, на которой некоторые речки бассейна Вилюя были помечены штрихами красного карандаша. — Есть непроверенные данные, что в этих местах отмечались находки пиропов и породы, аналогичной кимберлиту. — Что!? — Обручев весь как-то подобрался. Ему не нужно было долго втолковывать значение подобных находок. — Успокойтесь, не надо так волноваться, — охладил его Николай Федорович. — Я же сказал: данные ненадежные. Вот если бы вы смогли выделить несколько человек для взятия проб в этих местах, мне стало бы как-то спокойнее. Нет — значит, нет, и не будем гоняться за миражами. А поскольку пока кроме миражей, у нас ничего не имеется, думаю, распространяться на эту тему с кем бы то ни было не стоит. Сергей Владимирович едва заметно дернул щекой: — Да… Пожалуй, пока действительно не стоит возбуждать необоснованных надежд. В том числе и затем, чтобы не навлекать на себя обвинений в беспочвенном прожектерстве. Впрочем, перед экспедицией на Урал, на Вишеру, задача была поставлена совершенно открыто. Факты находок алмазов на Урале не были тайной, и тут можно было не напускать туман секретности. А вот перед Архангельской экспедицией была поставлена лишь задача тщательной геологической съемки местности, и дано негласное указание сосредоточить внимание на определенных районах по среднему течению реки Золотица (вплоть до проведения разведочного бурения) — и только. Ведь если Якутская экспедиция могла при удачном стечении обстоятельств быстро подтвердить сообщенные Обручеву-младшему сведения, то насчет Архангельской у меня совсем не было такой уверенности. Вроде бы там на поверхности находок не было… Отправка экспедиций для разведки новых золотоносных районов вновь напомнила мне об идее, которую я вынашивал еще со времен поездки в 1924 году на Дальний Восток — о расширении льгот для золотодобывающих артелей и частных старателей, об улучшении их снабжения и о повышении закупочных цен на золото. Эти меры, безусловно, требовали немалых расходов, но могли развернуть огромный контрабандный поток золота за границу внутрь страны, на государственные закупочные пункты. Однако я помнил и о том неприятии, на которое натолкнулись мои предложения во время отчета комиссии, проверявшей состояние борьбы с контрабандой на Дальнем Востоке. Ведь буквально незадолго до этого — в 1923 году — дальневосточные власти, главным образом под давлением Москвы, взяли курс на вытеснение частника из золотодобычи. И что же, признать все ошибкой и повернуть обратно? Это было не в привычках любого чиновника. Записка на соответствующую тему, подготовленная по горячим следам, сначала долго болталась у меня в портфеле, пока я сдавал дела в Наркомвнешторге, искал работу, устраивался в ВСНХ… Отправленная в Коллегию Наркомфина и в Правление Госбанка, записка долго блуждала по бюрократическим лабиринтам, направляясь на согласование в Наркомторг, Центросоюз, во ВЦИК и в Совнарком, в областные и краевые СНХ, которым подчинялись местные золотодобывающие тресты, обрастая по пути противоречивыми резолюциями и экспертными заключениями. В конечном итоге дело кончилось ничем — у меня недостало упорства даже для того, чтобы хотя бы одна высокая инстанция разразилась каким-нибудь окончательным заключением, пусть даже резко отрицательным. В общем, нельзя даже сказать, что дело похоронено по первому разряду — оно было просто погребено под завалами бумаг где-то в чиновничьих кабинетах. На этот раз я решил действовать и хитрее, и основательнее. Вызываю своего помощника, Илюхова, и передаю ему сохранившуюся копию своей старой записки: — Вам поручение, Сергей Константинович. Надо обновить и конкретизировать расчеты, содержащиеся вот в этом старом документе. А именно, надо подсчитать: на сколько может вырасти сдача золота государству при различных вариантах повышения закупочной цены, и каков будет прирост прибыли от этого шага. Чтобы повышение цены не было пустым звуком, ибо там, на местах, важны не столько деньги, сколько наличие товара, которые на эти деньги можно приобрести, рассчитайте еще вот что: какие потребуются ассигнования на указанные в документе льготы старателям и артелям, какие товарные фонды надо выделить для снабжения золотодобытчиков (рабочих государственных трестов ведь тоже надо нормально кормить!), какие нужны расходы по транспортировке всего этого в места добычи и т. д. Сергей молчит некоторое время, переваривая услышанное, потом робко замечает: — Виктор Валентинович, но у нас, в ВСНХ, только общие отчеты местных совнархозов. А конкретных данных по местным золотодобывающим трестам — объемы добычи, численность работников, расположение приисков, потребность в снабжении, — там, скорее всего, и нет! Без этого же как посчитать? Мне тоже приходится задуматься, но ненадолго: — Данные по золотодобыче, точнее, по сдаче золота, с разбивкой по трестам наверняка есть в Госбанке. А по поводу остального — телеграфируйте в местные СНХ. Пусть дадут цифры прямо из трестовских отчетов, — это дело простое, никаких дополнительных данных специально собирать не надо. Добавьте в телеграммах — дело на контроле Президиума ВСНХ. Что дело будет на контроле Президиума, сомнений не было — ведь именно перед этой инстанцией я собирался ставить вопрос на первом этапе. Но пока еще до этого дойдет: получить запрошенные данные — дело небыстрое. Хорошо, если через месяц придут, а ведь и расчеты сделать надо. Гораздо быстрее двигалось дело с организацией акционерного общества "Востокнефтепром". Сергей Миронович не только не забыл о нашем разговоре, но и сумел подписать под затеваемую авантюру не только Разумова, но и ответственного секретаря Татарского областкома РКП(б) Ивана Титовича Морозова. Судя по всему, у них загорелись глазки при виде возможности найти на своей территории месторождения нефти. Они прекрасно понимали, что если удача окажется на их стороне, то это неминуемо означает дополнительные бюджетные ассигнования, рост промышленности — как минимум, нефтеперегонной, ремонтной, и, чем черт не шутит, может быть еще и машиностроения для нужд нефтедобычи и нефтехимии. Конечно, затевать поиски на местные средства, в обход ВСНХ — это тяжеловато. Но зато выигрыш каков будет! А тот факт, что Азербайджан тоже на это подписывается вместе со своим могучим трестом "Азнефть", вселял в них надежду, что это не совсем уж авантюра. В общем, Серебровский отбил мне телеграмму, что согласие сторон получено, размеры взносов в уставной капитал согласованы, и дело осталось за малым — получить согласие ВСНХ и зарегистрировать устав акционерного общества в Наркомюсте. Согласие ВСНХ? Геолком и Президиум ВСНХ тут же станут на дыбы, узнав, что речь идет о категорически отвергнутом ими проекте бурения на нефть за Волгой. Можно, конечно, исключить из числа учредителей трест союзного подчинения "Азнефть" и оставить все на уровне местных совнархозов, тем самым обойдя согласование с ВСНХ, или, точнее, оставив это согласование целиком в моих руках. Но без участия "Азнефти" ничего не выйдет. Блин! Что же делать? Целый час прошел в лихорадочных раздумьях. В голове рождались и отвергались вариант за вариантом. Наконец, хватаюсь за телефон и прошу соединить меня с Баку. На всякий случай, заказываю разговор сразу на два номера — с кабинетом председателя правления "Азнефти" и с его квартирой. Жду. Час жду, два… Наконец, междугородний вызов. Повезло — Серебровский все еще на работе, и не на промыслах, а у себя в кабинете. — Александр Павлович! — кричу я в трубку (слышимость — ни к черту). — Нельзя называть акционерное общество "Востокнефтепром". Президиум ВСНХ зарубит на корню, как пить дать! Назовите "Волго-Уральское общество геологоразведки" и поставьте целью разведку на калийные соли и бурение артезианских скважин с глубоким залеганием водяных пластов. Или еще чего в таком духе придумайте. А нефть в процессе поисков найдем случайно! И всех предупредите насчет конспирации! Иначе ничего не выйдет